Сказки-бусины. 3. Лунные блики

  С мастером Деусом она была знакома, кажется, уже лет сто, правда не очень близко, но подобным вряд ли хоть кто-то мог похвастать. Кстати, это он предложил ей пойти именно сегодняшней ночью за лунными зайцами, с чего, в общем-то, и началась вся история.
  Идея наловить блескучих ушастиков появилась у нее уже очень давно (она часто представляла, как одинокими зимними ночами они скачут туда-сюда по стенам и потолку темной комнаты), только со временем определиться не получалось. Вот и этим утром, любуясь уходящей ввысь Худой башней, она думала о том же: "Сегодня, завтра или послезавтра? А может на следующей неделе?". И чуть не подпрыгнула на месте, когда за спиной раздалось покашливание. Резко развернулась на каблучках.
  - Думаю, сегодня самое лучшее, - улыбаясь в густую бороду, заявил старый мастер и, заметив ее растерянность, заговорщицки подмигнул, - безоблачно и капуста уже в соку.
  Непонятно, откуда и когда он появился, но с ним всегда было так: сплошные загадки. В неизменном черном плаще, высокий, прямой, длинные черные с серебром волосы собраны в аккуратный хвост - никогда и не скажешь, что ему уже фиг знает сколько лет, а ведь даже нынешние бабушки-дедушки не помнили его молодым - в общем, еще одна загадка Города.
  - Завтра ночью у тебя дела, послезавтра встречаем дожди, - начал монотонно перечислять Деус, - а на следующей неделе... Ладно, рано об этом. К одиннадцати буду ждать у моей лавки.
  И, видимо, утратив к ней всякий интерес, неторопливо пошёл-заскользил по Сквозному бульвару. Она осталась стоять. Зябко кутаясь в вязаный кардиган, ошеломленно глядела в след удаляющейся фигуре.
  - Значит тааак... - протянула, приходя в себя. - И откуда только узнал? Хотя, не важно. Может даже получится увидеть его знаменитый сад. Пойду.
  И звонко чихнула от пощекотавшего нос солнца.
  - Вот, точно.
  Решение было принято, до вечера куча времени, и ноги сами выбрали путь. Кажется, они собрались постучать каблучками о плиты набережной.
  ...миновал полдень, надышавшись речным воздухом и перекусив пирожными в "Сливочной пенке", крохотной кафешке, что в конце улицы Маленьких Адмиралов, она двинулась к Ароматному рынку. И там...
  Томас заколачивал окна своего магазинчика, она даже ахнула, увидев это. "Цвет запаха" - одно из её любимейших мест в Городе, а Томаса-носа она с давних пор считала своим другом, собственно ради него и пришла, он ведь всю неделю ходил будто сам не свой. И вот...
  - Блин, что тут происходит?
  На её лице сменяли друг друга удивление, испуг и полнейшее непонимание.
  - Томас, ты с ума сошёл. Ты что, закрываешься? - уже громче выпалила она.
  Томас вздрогнул, положил гвозди и молоток на сваленные под окном доски и повернулся. Немолодой, невысокого роста и чуть лысоватый мужчина с выдающегося размера носом. Он одернул серый в клеточку пиджак, вздохнув, поднял на нее глаза.
  - Вот, как-то так... - пожал плечами.
  Тоскливое выражение лица делало его похожим на старого худого ворона.
  - Может зайдешь?
  Сквозь темное помещение магазинчика, набитое всем, что хоть чуточку может пахнуть, мимо открытой двери склада и лестницы на второй этаж, они знакомым маршрутом прошли в светлую, просторную комнату. Их встретил аромат горячего чая и клубники. Чугунная печка, эмалированная раковина, круглый столик, два стула, высокий буфет, окно во всю стену выходящее на заросший цветами двор - так тепло, светло, уютно. В вазе на столе букет цикория. Сколько ж вечеров они провели здесь, обсуждая разные оттенки запахов, а иногда дружески споря о каком-нибудь из них?
  - Присаживайся. Знаешь, я давно хотел поговорить с тобой. Не знал, как начать, - и вновь вздохнул. Слова словно снулые рыбы выплывали из его рта, тихие, медленные, каждое он подолгу подбирал, шевеля беззвучно губами.
  - Мне, в общем-то, и не с кем поговорить, кроме тебя. Такое вот дело... Чай будешь? С бергамотом.
  Она кивнула.
  - Знаешь, многие люди всю жизнь маются в поисках своего дела, часто бывает, так и не находят... А мне вот повезло.
  Он разлил по чашкам чай.
  - Я ведь еще в детстве понял, что запахи - это то самое. У кого-то хороший слух, музыкой может выразить даже игру солнечного луча в капле росы, кто-то на холсте в нескольких штрихах передаст любую мысль, любую эмоцию, кто-то чувствует душу в изгибах камня или металла. Для меня всем этим были запахи. Даже закрыв глаза, я видел..., видел своим носом. Благодаря обонянию нашел себе место в жизни. Сделал то, что люблю, своей профессией. Кстати, очень доходной профессией, что бывает еще реже.
  Томас воодушевился, ей показалось, что даже стал как будто бы выше ростом. Отхлебнул душистого чая из белоснежной фарфоровой чашки, и, воскликнув: "Ах, вспомнил!" - подскочил к буфету, достал откуда-то сверху венские вафли с корицей и яблочным джемом.
  - В моем магазине ведь можно найти практически любой запах, на самый притязательный вкус, - продолжил оживленно, вернувшись к столу. - А мои консервированные настроения: "предвкушение летним утром", "рождественский вечер", "осенняя дрема", "весна, влюбленность", и еще множество куда более тонких. А специи, пряности, вытяжки, экстракты, коктейли. Наконец, духи собственного изготовления. Настойки, наливки, вина, коньяки. Капля моего джина, и тебе покажется, что ты стоишь посреди вересковой пустоши тихой лунной ночью, глоток текилы и тяжелый взгляд палящего мексиканского солнца готов просверлить дырку в темечке. Помнишь, ты давала читать мне "Парфюмера"? Ты пей, пей, я тебя потом еще мате угощу. Так вот, мне кажется, я понимаю его, как никто другой.
  Задумавшись, он ненадолго замолчал, вновь потускнел. Она ждала.
  - Я ведь даже мысли и намерения человека мог прочесть по запаху. Это то, что невозможно скрыть...
  - Впрочем, - тряхнув головой, добавил резко, - не об этом...
  - Знаешь, неделю назад мне заказали один запах. Оказалось, что я еще ни разу не занимался им. Одиночество. Да-да, одиночество. Четыре дня обдумывал эту работу. Четыре дня - рекордно долгий срок в моей практике. И лишь в начале пятого до меня таки дошла простая истина: я сам..., сам до кончиков пальцев, с головы до ног пропитан им. Серый, запах осенней полыни, умирающей бумаги, пыльный, слегка горьковатый, с ноткой прелых листьев. Он теперь всюду со мной, на самом свежем ветру, в самом людном месте. Я больше не чувствую ничего другого.
  Не глядя на свою гостью, достал с полки и аккуратно выставил на стол калебас из обожженой тыквы-горлянки, медную бомбилью, графин холодной воды, жестяную баночку с "травой мате".
  - Мне уже за пятьдесят, - продолжил Томас, засыпая мате в калебас, - конечно, возраст еще не очень большой, тем более на здоровье мне грех жаловаться, но все же. Что есть у меня кроме работы? Ни-че-го. Я не боюсь смерти, во всяком случае, пока, а вот одиночества боюсь. Этих двух птенцов каждый человек вынашивает в себе с самого рождения. Первый уже подрос, а я слишком поздно заметил это. Я просто не умею быть с этим, - закончил он совсем тихо.
  И стал медленно, маленькими порциями подливать в калебас холодную воду.
  - Я ведь не просто так рассказал. Почему-то я чувствую, ты можешь помочь.
  Отставив графин, он посмотрел ей в глаза.
  - Томас, - после долгого молчания слова давались с трудом, - мне нужно подумать, я очень постараюсь.
  - Знаю... Чую, - и, коснувшись указательным пальцем кончика носа, первый раз за все это время улыбнулся.
  Они еще долго болтали, как раньше, исключительно о всяких приятных пустяках, сначала посасывая мате, затем за чашечкой кофе с ликером, и, когда уже начало темнеть, выпили по большой кружке горячего какао.
  - Все, я точно лопну. В уборную и бегу, - затараторила она. - Сколько сейчас? Семь? Восемь? Мне ж еще на другой конец города топать.
  Конечно, если б она вышла даже минут за двадцать до назначенного срока, все равно б успела, но просто пройти из точки А в точку В, что может быть скучнее, а она очень не любила все скучное. Вот переодеться ей даже в голову не пришло, хотя по-хорошему, кардиган, узкие черные брючки и туфельки на высоком каблуке - не совсем подходящий наряд для ловли кого бы то ни было. Но когда её волновали подобные мелочи?
  Итак, сделав остановки в точках С, D, E, F и G, то есть: у бронзового суслика на Степной площади (потереть на счастье нос зверьку. Куда ж без этого?), на детской площадке Поющего холма (покачаться на скрипучих качелях), у Худой башни (послушать, как часы отбивают девять), у Тонкого пруда в Янтарном сквере (пустить десяток "лягушат" по воде), и в конце концов на Высоком холме под воротами Старого Города (полюбоваться, как зажигаются и гаснут огни в разбросанных внизу, в тени садов, малюськах-домиках), - она ровно в одиннадцать вышла к лавке мастера Деуса.
  Небесный тупик, дом 9, хозяин стоял в темноте у закрытой двери, и смотрел вверх, курил трубку, пускал дымные кольца, пахнущие вишней. Тишину нарушало лишь стрекотание сверчков в высоких стеблях топинамбура, нагло занимавшего все соседские клумбы.
  - Добрый вечер, - задумчиво произнес мастер. - Какое сегодня звездное небо, правда? А луна? Необыкновенно сочная, хоть и не полна.
  Кажется, он улыбался.
  - Пойдем. И смотри под ноги, на Змея не наступи.
  Она решила, что это такая шутка.
  Через неприметную калитку, сквозь дурманящий сладким медовым запахом яблоневый сад, они прошли к ровным грядкам капусты. В лунном свете кочаны казались отлитыми из зеленого бутылочного стекла.
  - Давай я кое-что тебе расскажу, - начал мастер.
  Совсем рядышком обнаружилась удобная скамейка, которая их приютила.
  - Трепещущей осенью и неподвижной зимой, в сумерках вечера и в нежной мякоти ночи, когда все кажется наиболее хрупким, одиночество особенно остро. Ты ведь именно о нем сейчас думаешь, да? Знаешь, некоторые считают, что Бог создал этот мир только потому, что не смог вынести одиночества, этой бесконечно звенящей пустоты. Хм... Может быть они и правы. Это чувство присутствует в каждом: в ком-то дремлет, кого-то гложет, кто-то ищет его или борется с ним, кто-то его просто не замечает, но все, все одиноки, и каждый одинок в своем одиночестве.
  Первые лунные зайцы запрыгали по капустным листам. И мастер, чуть помолчав, продолжил:
  - Давным-давно на темной стороне дня жил задумчивый мальчик, он считал, что его никто не любит, что все забыли о нем, что никому нет до него дела. И вот однажды, одиночество выкрикнуло из его души: "Лучше бы я умер!" Но слова еще не утратили силы. И он умер... Вот только смерть была еще так молода и неопытна, а его одиночество было таким большим и тяжелым, что ей оказалось не под силу вынести эту ношу. И остался он, ни жив, ни мертв, между землей и небом, приоткрытой дверью, солнцем нави.
  - С тех самых пор повелось, что луна превращает одинокие, отчаявшиеся души в лунные блики, ночь напролет пляшущие повсюду, ищущие тепла и участия, каждый раз исчезающие под утро. Но, говорят, порой им удается найти того, кто сам нуждается в них, ищет их, и тогда у какой-нибудь одинокой души появляется шанс, шанс начать все заново. Словно бабочка из кокона, появИтся вновь на свет. Думаешь, откуда пошло, будто детей в капусте находят? Лунные зайцы, они ведь, также как их земные собратья, любят капусту, не знаю уж почему.
  Деус закурил, над ним потихоньку стало расти серое, пахнущее вишней, облачко. Она встала, пошла вдоль грядок. Это было каким-то наитием. Всюду переливалось множество лунных бликов. И вот оно! Яркое желто-розовое пятно, как будто зовущее за собой. Пара шагов, прыжок...
  Через пятнадцать минут чумазая и довольная, осторожно прижимая к груди небольшой, сделанный из собственного кардигана, сверток, она ввалилась к Томасу. Лицо ее сияло от нескрываемой радости.
  - Томас, у тебя есть детская кроватка? - с порога выпалила она растерявшемуся хозяину, и протянула находку.
 
  Горел ночник, уставшие, но вполне довольные собой друзья сидели за чаем и вполголоса обсуждали планы на будущее. Столькое изменилось в их жизни за эту ночь. А сколько всего стало совершенно не важным. На подоконнике лежал ворох еще не прибранных капустных листов, в углу, в тени шелкового балдахина, стояла маленькая кроватка, в ней спал малыш и тепло улыбался во сне.
 
  Кто-то баюкал в своих горячих ладонях весь этот огромный крошечный мир. Дымка Млечного пути пахла вишней.