E. S. F. vs Элли Соорея Филипп Родионов feat

LA TEXTURE DIABOLIQUE (La Confiture de Framboises)





Игра в «Дурака».

Маленькая невзрачная шавка пронзительно лаяла, пытаясь таки ухватить его за штанину.

Бесовская текстура, сад ветвящихся тропинок, где под каждым кустом - листы мятой бумаги: повестки в суд, завещания, любовные письма, портреты членов Политбюро ЦК...

А знаешь, я все время его вспоминаю… Знаю, что шизоид и идиот, каких поискать, но сидит в голове, зараза. И вырвать не могу.

Когда я пел ему "Там где пехота не пройдет..." он почему-то напоминал мне бронепоезд... Но с пением как-то не срослось: через четыре дня после начала моего пения он умер. «Трамал 200», что он оставил мне в «наследство», я доедал еще неделю, поминая деда Нилыча добрым словом.

Не волнуйся, это всего лишь нейрологическое смыкание. Сознание, ускользающее от физиологии. Вся эта жизнь - галлюцинация, да и смерть тоже.

Кого она ждет? Что она тут высиживает? Что толку, что он раз в сто лет приезжает, что он входит… Причем не к ней? Или к ней и к тебе одновременно? Кто он вообще такой? Сколько их, этих утренних визитеров, уже побывало в нашем обветшалом павильоне?

Мамочка, мамочка, ну почему же так больно, так незаслуженно больно?! И тут он как-то очень смешно чихнул. И весь трагизм тут же исчез…

...или это болезнь, или это……….. (разрыв соединения)……….. а ты, девочка, хоть уже и мамой стала, а ума не нажила, вот и попала в банальнейшую ситуацию: одна из многих баб, которая накрутила себе башню Эйфелевыми башнями, восторгами, "www.happiness.org"-ами и прочим говном...

А последний его подарок перед смертью - яблоко. Она и не вспомнила о нем тогда. Потом нашла в кармане куртки, а оно уже сгнило… Отец улыбнулся: "Закономерно - гнилой подарок гнилого тела". 1915 год. Хлор. Ампутация. Сепсис. Морфий.

(интермедия: близнецы у них были, и один дубу врезал, причем кесарево не делали почему-то, - может, так и обошлось бы все… Парню два года, а он не ходит, не говорит ничего, и даже не узнает никого – мимо все время смотрит. Страшный взгляд, пустой… )

В "татарском" не было, в "трех ступеньках" прям передо мной последний пакет ****ь какая-то схватила, да еще оттолкнула, сука... в молочном - очередина на час, в "пьяном" - учет, а в "нижний" я не пошла: у меня уже и так ноги отваливаются; взяла в овощном картошки: кости оставались с прошлой недели, лук есть, крупа... - супца сварю. Суп будешь? И в "стеклянный" зашла - масла взяла сливочного.

А я ему плачу, плачу… А он меня по голове гладит так ласково и молчит. Никто меня так не жалел. Потом компот налил, сел и смотрит на меня. И глаза у него так светятся... И мне так вдруг тепло стало. Будто и не было беды никакой. А потом говорит: «Жизнь за тебя отдам». У меня все и оборвалось тут.

Странно: наедине с собой мне не скучно: мне страшно, а с людьми – «нервно».
Они меня бесят… Вот ей богу! Не все, разумеется, но большинство. А ей наедине с собой было не страшно и не больно. Она была одновременно и воином и бабочкой. Только иногда ей очень хотелось кому-нибудь рассказать все, что она видела. Увы, это было не реально.

…на следующий день они пошли в тату-салон и сделали парные татуировки, через неделю купили обручальные кольца. Через месяц они улетели на Хайнань, где он, нырнув в бассейн, потерял свое кольцо. Они искали его несколько часов, но так и не нашли. Прошел еще месяц. Она уехала на мальту. На сей раз одна. В первый же вечер она позвонила: по ее голосу он понял - что-то не так. Уже позже он узнал: тем вечером на пляже она переспала с четырьмя местными "мачо": оральный, вагинальный, анальный секс, фистинг... Без презерватива... Вернувшись в Москву, она побежала сдавать анализы. С ним они больше никогда не встречались.

Тотальное, пронзительное одиночество, Детка, как же жаль тебя, как жаль.. И тут, ****ь, понеслось.. Как же Хуан трахал тогда Марию… А ее глаза блестели странным блеском. И думала она про Хуана, что он Бог.

А все с соплей начинается, и заканчивается тоже соплями. Вчера - дождь, сегодня – снег. Нет? Бесконечные сопли бога. А солнце - это ведь не от него, точно, это откуда-то еще, откуда-то… Мне говорили… говорили… но я не помню, я всегда все забываю, все самое важное - забываю... Спрятал кредитку, мне казалось - надежнее некуда, а она… она… блин, забыл единственное, чего нельзя было забывать - место - сам тайник. Но ведь не казалось же. Потом нашел: конечно, все просрочено уже было. Псевдопозолота осыпалась, средства пошли в пользу ветеранов банковского дела, а была в кармане, под стеклом. Делов-то…

Машка, а красивый у меня маникюр?

Палыч терпел, скрипел, чуть зубы все на хер не сточил, да и слег – не сдюжил. Неотложку вызвонили, те его прокапали чем-то. Так что сейчас в больнице. А больница эта… Не жрать, не срать… Мимо ходят, не смотрят ни на кого, а если смотрят, то как на врагов народа.

(интермедия: и чем все обернулось? Наградить гепатитом половину Мальты, а потом СПИДом половину Москвы? На небе потом не похвалили бы. Благо, обошлось. Впрочем, там, наверху, если они, конечно, еще не плюнули на весь этот бардак, сама возможность подобного развития событий тоже была учтена.)

А я потом сам буду жалеть, что завел этот разговор.

Я мыла машину. Мойка мыла, а я рядом стояла, даже не смотрела туда. С утра голова болела, зашла в магазинчик, но там даже аспирина не было. Купила у них мороженое, - самое простое, в вафельном стаканчике, но оно только с виду самое простое, а по цене - отнюдь. Но есть не захотела: откусила пару раз, птичкам отдала, они рады. Их много. Когда им нечего будет есть, они примутся за нас.

Стояла, смотрела, так красиво, пустырь, весь в траве, за ним этот, как его... карьер?.. отвал?.. видела каждого кузнечика, каждого жучка, и красненьких и синеньких, всех. it's so global, baby. it's - now.
И тут он подходит и говорит.
Говорит.
говорит говорит

И нет ничего дороже,чем ты..
We’re gonna rock around the clock tonight...

Ну и вот оба, бля, в два своих долбаных голоса начали тут: «А ты вот кем родился?» Я: «А как это, вы че?» Они: «Ну, как-то есть как это, вот одни манагерами родятся, другие халдеями, третьи спортсменами, некоторые вон чтобы на яхте плавать, полюса там разные покорять, че неясно-то?» Я думаю: «А сказать бы: «Да отвалите на хрен», но смотрю, чуваки здоровые такие, в таких штанах зеленых оба, неясный расклад, кароч, - если что, - могут обидеться, а мне оно вот сейчас только и надо, да? Оно ж понятно - куда ни плюнь, кого-нибудь обидишь, все так, но не сейчас же, в плане, когда у меня карманы зеленвой набиты, да? Бой Джордж, бля, он же мыслящий человек был, все понимал, ссуко, он вот прямо так и мне бы поддакнул бы - типпо, война это нихрена не хорошо есть, пацан. А потом осенило: так ведь у меня ж кроме зеленвы-то в кармане еще кой-чо имеется, да как же я забыл-то нахрен! Кое-чо такое, против чего им сказать нечего будет, да? Ну так и хрен ли я тут каких-то полудурков недоделанных с фонариками опасаюсь?

Единичность подвижного покоя самотождественного различия?
Дискурсивные практики?

When all will be finished, but something will still prevent it to take place, I will smoking «Romeo and Juliette» in an anticipation of pre-dawn spasms in bed-sheets, hot of the inescapable pain, disappeared somewhere in the past...

Ее руки были удивительны. Тонкие, почти детские. С мягкими подушечками пальцев, коротко обрезанными ногтями. А потом неожиданно уверенные и сильные.

Господи, да что за наваждение такое!

Все мы здесь немножко нездоровы. Без исключений. Когда есть две кнопки ON и только одна OFF, нулевой баланс невозможен. Так и бежим, за этим, ради этого и из-за этого. И все просто, только знай, держи улыбку. Хотя можешь и не держать - правила неясны, и, что самое главное, их соблюдение - или несоблюдение - никем не контролируются. Тебе скажут, когда STOP. Будь спокоен.

*****.... Щас перебью.

Понимаешь, он настолько скептично относится ко всему расхожему опыту и так тянется ко всем неортодоксальным идеям, что на него все смотрели бы как на придурка. Но не смотрят же. Сдавил там пару яиц до брызг, все и успокоились. Но напрягаются внутренне. Они напрягались и тогда, когда, вскинув руки и разинув пасти (отчего городские площади превращались в дешевые арт-галереи, до отказа забитые топорно выполненными копиями "Крика" Мунка), слушали с трибун вопли: "Die Burger! Die Genossen! Verzeih mich! Ich schwore! Ich werde die Mutter nicht mehr vergewaltigen!"

И Ванька смеялся, агукал и пахло удивительно от него. Счастьем каким-то радостным. Глаза матери, зеленые, огромные, в душу заглядывают. А в остальном нормальный такой ребенок. Мишку ему подарили.

Профессор не понял, нахмурился. Закинув ноги на стоящий передо мной стул, тонким световым лучом на шероховатой доске я показал ему начальное расположение уровней передачи, объяснил смешение стратегий. Тут и другие оживились, начали подсказывать свои соображения, вместе нашли несколько weak points, и профессор тоже. Он был швейцарец, как ни странно. До него я не знал ни одного швейцарца, а после знакомства с ним - буквально влюбился в эту нацию.

Покемоны моей головы - все с вещами на выход!
И под розовым Марсом встречаешь последний рассвет.

Никогда, говорят, не был еще так явственно ощутим этот привкус лета.
Никогда, говорят.
Матерь Божья, Святая Дева Мария, спаси и сохрани их: глупые они, не ведают, что творят, но добрые и любят тебя, помоги им, дай сил, пожалуйста, пожалуйста...

Этим летом во Вьетнаме было на редкость сухо и не жарко. И не переставая цвел лотос.

В иллюминаторах давно уже - земля. Одна только земля.
Room of expectation-sport champion, a room of a possible dream.

Вновь по камерам внеочередного города очередной больницы скачет утренний доктор.

(интермедия: а есть ли во всем этом хоть какой-то смысл?)

Метафизика сломанных крыльев. Тень зимы. Одиночество. Страх. Штрихи на бумаге. Я боюсь засыпать. Я не хочу просыпаться.

А потом она подоткнула ему подушку и чмокнула в ухо, он и заснул, умник такой...

Мама, в моей пуховой подушке живут мохнатые пауки! Монгольские маски на стенах в прихожей злобно шипят, когда я иду в уборную. Это, не скрою, неприятно, однако гораздо больше меня тревожит то, что каждую ночь мне снится один и тот же текст:"Дай, дай, мне, Господи, diesem, дай хотя бы одних лишь annimmt, dass notwendig ist, дай мне offentlichen Ereignisse der Person, дай то, что положило бы конец традиционной австрийской психиатрии."

Прости меня,пусть я дура..Мне стыдно и жутко страшно тебя потерять.И молоко я не купила.



Das КОНЕЦ