Жажда вечно жить

Бурные, исполненные трагичности раннего ухода судьбы русских поэтов Пушкина, Лермонтова, Есенина как бы невольно заслоняют жизнь их других соотечественников-литераторов.
Так, например, это произошло с Яковом Петровичем Полонским, чья творческая деятельность длилась более шестидесяти лет. При жизни нашему земляку, уроженцу Рязани и выпускнику местной гим-назии, а затем Московского университета, удалось издать не только ряд поэтических и прозаических книг, но и собрания сочинений в че-тырех, пяти и   даже десяти томах.
 Пусть запоздало, но всё же и он испытал на себе сияние лучей славы, будучи удостоен званий члена-корреспондента Петербургской академии наук и дважды лауреата Пушкинской премии, увенчан се-ребряным венком. Начало творческого пути Полонского было отмече-но самим Жуковским. Произведения Якова Петровича  нравились Го-голю, Некрасову, Достоевскому, Толстому, о его стихах с восторгом отзывались Тютчев, Фет, Тургенев. Долговременная служба в Комите-те иностранной цензуры давала поэту средства к существованию. На лирику Полонского лучшими композиторами России было создано немало романсов, а его знаменитые стихотворения «Затворница» («В одной знакомой улице...») и «Песня цыганки» («Мой костер в тумане светит...») получили всенародную известность и поются до сих пор.
Но за этим внешним благополучием именной статьи энциклопе-дического словаря скрыто столько треволнений, столько физических и душевных мук, столько горя! В юные и молодые годы Полонскому пришлось терпеть немалую нужду, нанимаясь к состоятельным людям в качестве урокодателя и гувернёра.
В условиях литературной борьбы того времени он оказался как бы между двумя лагерями – демократического и консервативного направ-лений, что вызывало нападки и насмешки с обеих сторон. В хлопотах по поводу рождения первенца Яков Петрович получил серьёзную травму ноги при падении с дрожек и, несмотря на две тяжелейшие операции, перенесённые им, так и не расстался до конца дней своих с костылями. И страшным потрясением стали для Полонского последо-вавшие одна за другой кончины младенца-сына Андрюши и первой жены – Елены Васильевны Устюжской.         
Что спасло в эти трагические годы поэта-лирика, отличавшегося прирождённой добротой и мягкостью характера?
Прежде всего, постоянная, ясная работа души, стремление к со-вершенствованию и неколебимая вера в то, что не всё безнадёжно  и придут ещё счастливые дни. Даже в стихотворении «Безумие горя», написанном вскоре после похорон жены, поэт остался верен своим ду-ховным устоям:

Когда, держась за ручку гроба,
Мой друг! в могилу я тебя сопровождал –
Я думал: умерли мы оба –
И как безумный – не рыдал.. 
Когда твой гроб исчез, забросанный землёю,
Увы! мой – всё ещё насмешливо сиял,
И озирался я, покинутый тобою,
Душа души моей! – и смутно сознавал,
Как нелегко в моём громадно-пышном гробе
Забыться – умереть настолько, чтоб забыть
Любви утраченное счастье,
Своё ничтожество и – жажду вечно жить.

Эта неизбывная жажда и вела поэта по тернистым житейским  до-рогам, даруя его творчеству ту неповторимую мелодию печали,  кото-рая с такой нежностью, с такой сладкой болью пронзает  читательские сердца, не отделяя их чувства от авторского страдания, но и не раня им:

И любя, и злясь от колыбели,
Слёз немало в жизни пролил я;
Где ж они – те слёзы? Улетели,
Воротились к Солнцу бытия.
Чтоб найти всё то, за что страдал я,
И за горькими слезами я
Полетел бы, если б только знал я,
Где оно – то Солнце бытия?..

И когда высокий зимний вечер сгущает мириады звёзд над  Рязан-ским кремлём, над серебряно-заснеженной могилой Полонского, вдруг отчего-то видится, как в вековом тумане то вспыхивает, то меркнет мятущийся костёр песенной души поэта, причудливо озаряя такие знакомые и навсегда таинственные  просторы нескончаемой родины...