Цивилизация шлюх - Вольфганг Йуный

Три дня назад я попытался начать новый рассказ. Мой предыдущий текст - роман "Осквернители могил и Все оттенки серого" так и остался незаконченным. Это была откровенная халтура, а у меня на такие вещи поразительный нюх. В новом рассказе я попытался учесть все свои прошлые писательские ошибки. Писал короткими, лаконичными фразами, не тратя времени на чепуху вроде выдумывания сюжета или характеров персонажей.
К часу ночи, когда за окном воцарилась полная тишина, я ещё раз перечитал то, что успел набрать за пять с небольшим часов. "Что ж, недурно для начала," - решил я и отправился спать.
Здесь нужно сказать, что мне всегда хотелось иметь пишущую машинку, но сколько я не искал, в магазинах города не было ничего подобного. Один парень на интернет-аукционе предлагал купить у него машинку, но нужно было заказывать доставку из Аргентины, что стоило денег. Которых у меня никогда не было в достатке.
Набор же текста на компе причинял мне не только душевные, но и вполне физические страдания. Что-то фальшивое было в этом.
Ну да ладно. Итак, на часах было 01:06, а я направлялся к холодильнику, чтобы выпить немного апельсинового сока. "Ты делаешь успехи, парень," - мысленно подбадривал я себя.
Наощупь подобравшись к холодильнику и открыв дверцу (кухня тотчас же осветилась мягким жёлтым светом), я достал упаковку апельсинового сока, налил полстакана и уселся на табурет.
Сидя на табурете посреди своей кухни в полнейшей темноте и сжимая в руках обжигающе-холодный стакан, я мечтал.

Сегодня ровно в шесть утра мне нужно встать с кровати, пойти на кухню, приготовить что-нибудь поесть. Затем привести себя в порядок - стараюсь следить за собой, хотя подкатывающая иногда апатия мешает мне выглядеть достойно. За это можно схлопотать выговор на работе, впрочем, это никого не волнует.
Я буду чистить зубы ровно две минуты, нанесу на лицо новый скраб. Пройдёт минута. Я смою приятно холодящий лицо скраб и примусь за бритьё. Немного одеколона. Я надену свой лучший костюм и буду совершенно готов. Готов, чтобы отправиться в "Чайный домик Мокуса".

Но сейчас я раздавлен. Проблема где-то глубоко внутри. Не знаю точно, что происходит. Это та экзистенциальная тоска и страх, о которых писал Кьекьегор. Я прочитал статью о нём в Сети. Внутри меня неоном горит много раз произнесённая - и вслух, и про себя, - фраза: "Я ненавижу (свою) жизнь". Именно так, со скобками. У меня богатый внутренний мир.

В ночной тишине затрещал звонок. Этот звук был таким резким и неприятным, что я несколько секунд просто сидел, таращась в темноту и чувствуя неприятное покалывание в спине.
Кому, чёрт возьми, понадобилось ломиться ко мне в квартиру? Второй час ночи. Я медленно встал с табурета, поставил стакан на стол и побрёл к двери. Свет не включал.

Я распахнул дверь, даже не поинтересовавшись кто хочет меня видеть. На пороге стоял Дик. Дик Островский - я никогда не знал настоящего имени. Только псевдоним.
- Привет, - сказал он. На Дике были кеды, вязаная тёмно-синяя шапочка и потёртый плащ. У меня сразу сложилось стойкое впечатление, что под плащом ничего нет.
- Привет, - машинально ответил я, размышляя, пригласить ли Островского в квартиру, или сразу послать ко всем чертям? Не дожидаясь приглашения, Дик шагнул вперёд, оттерев меня плечом в сторону, и встал посреди прихожей. Я повернулся, пытаясь разглядеть его лицо - бесполезно: тусклого света с лестничной площадки было явно не достаточно.
- Вот, передай это Ворону.
Дик Островский сунул мне в руки какой-то свёрток. Сунь он мне бомбу - я бы взял и её, не размышляя. Вновь накатил приступ безразличия.
- Я заехал в город буквально на день, с удовольствием бы с тобой поговорил, но мне некогда - извиняй, приятель, - забормотал Дик. Мне показалось, что в сером полумраке коридора я уловил безумный блеск в его глазах. Показалось, наверное. - Обязательно передай эти бумаги Ворону, у меня нет его координат, а у тебя-то они наверняка есть. Вот и всё. Ну и срач же у тебя, - вдруг сказал Островский, а затем сразу, без перехода: - Пока, внизу меня ждёт машина...

Он выскочил на лестницу, и я услышал грохот его торопливых шагов. Даже лифт не вызвал.
- Может, выпьем?.. - бросил я вслед Островскому. Ответа не было. Приступ апатии прошёл. Я натянул кеды, швырнул свёрток наугад на тумбочку в прихожей и побежал за Диком.

Когда я выскочил из подъезда, я увидел его сутулую фигуру в пятидесяти шагах впереди. Его действительно ждала машина. И ещё шестеро парней. Какой модели был фургон, я не разобрал.
Шестеро обступили Островского, довольно грубо втолкнули в распахнутую дверь машины, влезли сами, и фургон укатил.
Вдруг стало темнее - и я сообразил, что вся сцена, разыгравшаяся передо мной за несколько секунд, происходила при свете фар. Фургон уехал, и теперь тьма хищно подбиралась со всех сторон. Лампа у двери подъезда как обычно не работала.

Я поёжился от ночного холода и быстро вбежал в подъезд.

Уже поднявшись в квартиру, я начал действовать. Первым делом я зажёг настольную лампу и осмотрел свёрток. Бумажная упаковка с белым ярлычком, гласящим: "Ворону лично в руки".
Я достал макетный нож и разрезал бумагу.

2.

Утром я уволился с работы.

3.

Я выкупил четыре билета и теперь сидел в пустом купе. Если бы мне предложили одной-единственной фразой описать окружающий мир в тот момент, я бы сделал это так: "Мерно постукивали колёса".
В этом стуке было всё: и моё равнодушие, и мои страхи, и мой разум. Прежде чем начну рассказывать, что произошло с того времени, как я уволился и до того, как я сел в поезд, направлявшийся в Румынию, расскажу немного о себе.
Забыл представиться. Моё имя Вольфганг. Конечно, это псевдоним, ведь я недостаточно доверяю тому, кто будет читать эти записки.
Самым известным Вольфгангом в истории был, вероятно, Моцарт. Не могу похвастаться соизмеримым талантом. Но моё самолюбие и честолюбие уж точно превышают все разумные пределы.

С группой неодадаистов я сошёлся когда мне было шестнадцать. Я был дрочилой, и знакомство с этими парнями - крутыми парнями, какими я тогда их считал, - предавало мне некоторый вес в собственных глазах. Прошло десять лет, но почти ничего не изменилось. Я встречался с Китти, менял места работы, пытался понять, чего же я хочу добиться в жизни. И с каждым годом, и с каждым месяцем моя связь с группой неодадаистов "НО" слабела. Что-то менялось и внутри, и снаружи, но каждый день я надевал одну и ту же маску - маску Вольфганга Йуного. Как это ни банально прозвучит, маска стала частью меня, а я стал частью маски, образа, созданного мной почти десять лет назад.
Ненавижу книжки, заполненные литературным онанизмом снизу доверху, но - обещаю - ещё один абзац, и я перейду-таки к самой сути, к мякотке моей истории.
Я много раз пытался убедить себя, что люблю Китти; но где-то глубоко, в сыром и сером подвале моей личности, за ящиками со старым хламом, стоит, обернутый холстиной и аккуратно перевязанный бечёвкой, портрет настоящей любви всей моей жизни. Я убедил себя, что мне нечего там ловить, что не стоит никак показывать свою любовь. Замысел удался - актёр из меня неплохой. Кажется, она догадывалась обо всём. Сделай я тогда шаг навстречу ей, скажи какие-то простые, но сильные слова, и она бы поняла. Но время упущено. Прошли годы и я открыл в себе свойство, которое было результатом моей замкнутости и моего презрения к собственной личности. Между тем, что когда-то давно я не счёл нужным объясниться в любви, и тем, что сейчас двадцатишестилетний Вольфганг Йуный, стоит ему закрыть глаза, видит потоки крови, заливающие улицы городов и слышит крики обречённых, разносящиеся под равнодушным, затянутым мрачными тучами, небом, есть совершенно явная связь.

4.

Это пинкертоновцы. Я знал, что они пойдут за мной.
И предпринял кое-какие меры. Сейчас двое мутантов сидят в соседнем купе. Курят, наверное. Я бы тоже закурил. Если бы мог. Забочусь о своём здоровье, чёрт возьми. Стучат колёса поезда. Золотой квадрат ползёт по столику. Который час? Три или четыре часа дня?

Свои часы я оставил дома. Они перестали ходить после того, как я ушёл с работы. Не знаю, есть ли какая-то связь между этими событиями. В наше время почти никто не носит наручные часы. Думаю, им остались верны лишь закоренелые позеры и модники.

Я достаю из кармана телефон, бросаю взгляд на экран (15:43) и выхожу в коридор. Моё путешествие длится почти сутки. Жопа ужасно затекает, если сидишь в купе безвылазно. Нужно делать разминку. Навещать вагон-ресторан, наконец. Всё, что меня останавливает - это двое пинкертоновцев в соседнем купе.

В коридоре я встречаю своего нового знакомого. Я даже не знаю его имени. Про себя я называю его Утконосом: он действительно обладает большим внешним сходством с этой почтенной птицей. Утконос математик. Кажется, занимается чем-то важным. Он успел немного рассказать мне о себе, пока мы стояли на платформе. И представился, конечно, - но я не запомнил его имени.
Я почему-то думал об Утконосе с неприязнью, хотя я и совсем не знал его. Мне хотелось блевать. Утконос постоял немного в коридоре, глядя своими водянистыми голубыми глазами куда-то в окно, а потом скрылся в своём купе. Я вздохнул с облегчением.

Меня тошнило от всей этой истории. Тем более, ещё до того, как я купил билеты, мне на хвост сели пинкертоновцы - я уже упоминал это.

Теперь я расскажу вам о том, что я узнал от Поджарки. Он единственный из "НО", кто жил в моём городе. Его номер было довольно легко отыскать, в конце-концов, к моим услугам была Сеть. Сначала я пытался написать ему на почту, но потом бросил эту затею. Слишком медленно. Я не бросал попыток связаться с Вороном, но он словно сквозь землю провалился.

"Да, Максим слушает," - услышал я хрипловатый Поджаркин голос в телефонной трубке. На заднем плане гулко, как раскат грома, треснуло телевизионное: "...Мы начинаем Ка-Вэ-Эн!"

- Это Вольфганг. Вольфганг Йуный, - сказал я ему, чувствуя себя крайне глупо.
- Пошёл на хер, - лаконично ответил мне Поджарка. Он собирался повесить трубку. Но я тут же крикнул:
- Не вешай трубку, сукин сын! У меня важное дело!..
- Да кто ты такой? - На линии что-то тревожно шелестело.
- Вольфганг Йуный, - терпеливо повторил я. - Из кружка "НО". Что-нибудь припоминаешь? Несколько лет назад ты написал пять статей на тему взаимоотношения полов для нашего сайта. Что-нибудь забрезжило?
- Для сайта?.. - По голосу чувствовалось, что Поджарка напряжённо размышляет. - Да. Теперь я вспомнил. Как вас зовут? Йуный? Вольфганг? Простите, я думал, что стал жертвой пранка... Ещё раз извините, что я так грубо...
- Да ничего страшного, - быстро перебил я, - давай будем на ты? Окей?
- Хорошо. Что ты хочешь?
- Ты живёшь в Н-ске? - спросил я. - Нам нужно встретиться. Если ты в городе, мы можем встретиться в любое удобное для тебя время. Желательно, в центре.
- Да... - в голосе Поджарки всё ещё чувствовалось некоторое раздражение. - Но для чего? Ты говорил что-то про неодадаистов...
- Да, это связано с "НО". Дело в том, что ты можешь знать координаты Ворона - он, кажется, приезжал к тебе в гости... В общем, вы, по-моему знакомы. Так вот, последние двое суток я безуспешно пытался связаться с ним, но ничего не выходит. Я думаю, можно обойтись и без встречи, просто отошли мне и-мэйл.
Пауза.
- Что ж... - задумчиво сказал Поджарка. - Можно и встретиться. Завтра. У меня есть кое-какие дела в семнадцатой библиотеке, ты знаешь, где это, так? Можно встретиться там, в пять вечера я буду в библиотеке.
- Хорошо.

5.

Я пришёл ровно в 17:04. Это, знаете ли, моё любимое время. Библиотека будто бы вымерла. Пережиток прошлого - скажет читатель, и будет в чём-то прав. Библиотеки умирают, книги погибают по нашей невнимательности. Корень здесь один - половая неразборчивость. И ещё экзистенциальный голод, толкающий человека к ней. Занятый подобными размышлениями, я прошёл по липкому линолеуму из коридора в небольшой предбанничек, а потом в зал. За стойкой никого не было.
На столике за стойкой горела одинокая лампа. Её свет был резким и отчего-то холодным. Я мог смотреть на этот свет часами - и не моргать.

Я подошёл к стойке, перегнулся через неё и провёл пальцем по краю пачки библиотечных карточек, собранных в зелёный лоточек.

Ненавижу этот канцелярский запах. Я чувствую себя здесь старше лет на десять, а то и на пятнадцать.
"Хватит размышлять, инфантильный ублюдок!" - приказал я себе. Нужно было дождаться поджарку и получить от него все сведения. Уверен, были и другие способы отыскать Ворона, но ни один из них не был мне по душе.

Можно было продолжать бомбардировать его электронную почту, дожидаясь, пока он ответит. Можно было попробовать передать конверт через кого-нибудь другого - через того же Поджарку, если повезёт, и если он сам захочет отправиться в гости в самую сердцевину мыслительного аппарата "НО".
Но. Я больше люблю личный контакт. Нужно видеть человека. Нужно слышать его слова. (Я сел на подоконник. Сесть за стол библиотекаря я постеснялся, конечно). До меня доносилось тиканье часов.

Вспоминая тот отрезок времени сейчас, в поезде, я понимаю, что тикание настенных часов имеет много общего со стуком вагонных колёс. Это такой же монстроидальный метроном, пропитавший своим присутствием всё окружающее пространство, как и голоса богов, которые слышали люди в древности. Всеобщая глобализация, лизинг, фаст-фуд, суши-бары и кальян, новые шерстяные носки и реклама на телевидении, величайшие произведения мирового искусства и пластиковая упаковка из-под вермишели тайваньского производства, плывущая по масляной поверхности ночной реки - всё это существует только потому, что имеет внутренний смысл.

Я поёрзал на подоконнике. Я боялся геморроя. Много чего боялся. Может, эти обои поклеены таким клеем, который спустя двадцать лет начнёт разлагаться, образовывая ядовитые летучие вещества, которые будут отравлять воздух в этой комнате. Быть может, спустя девятнадцать лет и триста шестьдесят четыре дня здесь закончится капитальный ремонт, и мои соображения не будут никого волновать. Нельзя ни в чём быть уверенным на сто процентов.

- Где же чёртов сучонок? - пробормотал я. На мгновение мне почудилось, что часы на стене остановились, и несколько секунд я напряжённо вслушивался в тишину. Наконец, когда я было решил, что оглох (настолько странной была тишина - я перестал слышать собственные мысли), слабое тиканье раздалось снова. Теперь, я мог в этом поклясться, оно раздавалось из-за стены. Такое бывает, когда стены в квартире слишком тонкие.

Я подошёл к стене. Никаких часов на ней, конечно, не было. Но вот странный звук, напоминающий тикание, определённо раздавался из-за стены. Я нагнулся.

На уровне щиколотки, над плинтусом располагалась небольшая дверца. Как я раньше не заметил её! - засмеялся я. Осторожно взявшись за миниатюрную ручку большим и указательным пальцами, я открыл дверь. Странный звук стал громче.

Я встал на колени. Ухватился пальцами левой руки за косяк двери, и, склонив голову к самому полу, попытался заглянуть внутрь. "Не хватает ещё белого кролика, который стал бы моим проводником в кругах ада", - пронеслось в голове. И тут, сам не знаю как, я очутился внутри. Моё тело уменьшилось до такого размера, что я мог ползти внутри тёмного и узкого коридора, начинавшегося прямо за дверью. Активно работая локтями и помогая себе ногами, я начал продвигаться вперёд. Коридор по моим ощущениям не был прямым, он изгибался, подобно кишке - вправо и влево. Впереди забрезжил свет. Воздух становился всё более спёртым, мне было трудно дышать...

Я увидел прямо перед собой круглую комнату, залитую тёплым жёлтым светом. Посреди комнаты стоял круглый стол за которым пять крыс играли в покер. Наверняка это был особый, крысиный покер. Я сообразил, что моё лицо занимает почти весь дверной проём. Я мог видеть каждый волосок в крысиных шкурах. Одна из крыс обернулась на шорох (я неловко задвигался в коридоре). Остальные тоже повернулись; их быстрые глазки ощупывали меня с лёгким удивлением. На одной крысе была футболка с надписью "NYC".

- Извините, - после краткой паузы выдавил я.
Крыса, первой заметившая меня, склонила голову набок.
- Вам что-то нужно? - спросила она. Голос был совершенно человеческим. - Мы, как видите, немного заняты тут игрой.
- Мне нужен Поджарка. Он... литератор... философ... или журналист. Сказал, бывает  в этой библиотеке и назначил мне здесь встречу.
Крысы переглянулись.
- Максима сегодня не будет, - сказала та крыса, что сидела ближе ко мне и отвернулась, давая понять, что этим наш разговор исчерпывается.
- Что ж, ещё раз прошу прощения.
Крыса вжала голову в плечи так, что шерсть на загривке встопорщилась. Я быстро стал отталкиваться руками. "Задний ход, задний ход", - повторял я про себя; мне нравилось считать себя старинным пароходом.



6.


- Мне нравилось считать себя старинным пароходом... Это что, мать твою, такое? - заорал один из пинкертоновцев, швыряя мне в лицо листы с рукописью. - Что за херов "пароход"?! Тебе лучше начать говорить, сукин сын!.. - У него изо рта жутко воняло.


Я был бы рад сказать мутантам хотя бы несколько слов, но кляп препятствовал этому. Они подловили меня как раз когда я выходил из купе. Здоровый, как шкаф пинкертоновец схватил меня за плечо, развернул и втолкнул в соседнее купе. Его помощник ткнул мне под рёбра дуло револьвера и усадил на диван. Они заткнули мне рот до того, как я успел закричать. Вообще-то я не люблю кричать, как-то привлекать к себе внимание. Это не мой стиль, так сказать.
Если хотите знать, кричать я не собирался. Мне было интересно встретиться с врагом лицом к лицу. То, что за мной следили (причём, почти не скрываясь), выводило из себя.


Не знаю, чего они хотели. Пытать, а потом убить? Сомневаюсь. Зачем здоровый бык-пинкертоновец притащил из моего купе чемодан и вытащил из него только рукописи, не тронув остальные вещи? Что он искал? Письмо к Ворону? Я уничтожил его. Почти сразу как прочёл, видите ли.


Я помнил содержимое наизусть: "Вольф, я знаю, ты читаешь эти строки. Членам нашей организации грозит смертельная опасность. Ищи меня в Румынии. Не пытайся войти в контакт с Островским. Пресекай все попытки навязать себе иную линию поведения".


- Где скрывается Ворон? - крикнул пинкертоновец и ударил меня в солнечное сплетение. Я задохнулся и, сгибаясь пополам, закашлялся... Меня занимал иной вопрос: "Кто придёт мне на помощь?" Проводник, очевидно, подкуплен. Пассажиры? Ха!.. Нет выхода.
Всё ещё сгибаясь от боли - уже, впрочем, притворно, я попытался ослабить узел на запястье. Вонь из пасти мамонтоподобного пинкертоновца мешала мыслить трезво. Что я буду делать с этими здоровяками, если мне каким-то чудом удастся освободиться?



- Ни с места, джентльмены! - раздалось от дверей. Там стоял Утконос. Два "дамских" блестящих револьвера смотрели прямо на пинкертоновцев, сидящих на диване напротив меня. Мутанты моментально сжались до размеров горошин; они боялись даже пошевелиться, хотя у них и было оружие.
- Идиот, если ты будешь стрелять, мы все здесь оглохнем, - выдавил, наконец, из себя старший. Тот самый бегемот. Теперь он был не так страшен.
- Вот мы и поглядим. В самую мякотку-то, что значит - оглохнуть, да ещё и быть продырявленным насквозь, джентльмены.
Лёгкая ухмылка тронула губы Утконоса. Он сказал, обращаясь ко мне, но не сводя глаз с парализованных пинкертоновцев:
- Ты можешь освободиться самостоятельно, Йуный?
- Уже, - ответил я, показывая свободные руки. Ненавистный кляп я давно вынул и швырнул под стол.
- Отлично. Как ты относишься к бегу по крыше вагона состава, несущегося на полном ходу? - тихо спросил меня Утконос.
- Гм. Скорее отрицательно.
- Что же делать, ничего не попишешь, Вольф. Забери у них оружие и выходи в коридор. Нам предстоит несколько неприятных минут...


7.

- То, что ты рассказал мне, ужасно.


Ворон стоял посреди комнаты в куртке-штормовке и высоких "болотных" сапогах.


- Надеюсь, тебе не причинили вреда, дружище. Но у нас не было выхода. Всё началось около полугода назад. Уныние затронуло все сферы нашей жизни: клоуны понуро сидели на сцене, перестав веселить публику; заводы останавливались один за другим; люди разучились любить, и радость постепенно стекала в канализацию. Дома стали просто серыми коробками. Мы и сами изменились, Вольф. Что-то внутри сломалась. Отлаженный механизм нашего разума перестал работать. Мы долго пытались понять в чём же дело, и разгадка пришла сама, совершенно случайно. Это роботы - они вынимают из нас то, что мы привыкли называть фантазией и превращают в человекообразных эпилированных ленивцев. Не могу сказать откуда они пришли и кто их создатель. Их цели также туманны. Я не знаю, сколько это продолжается, дружище. Очень долго, наверное. Как только мы поняли, что "НО" грозит серьёзная опасность, я стал собирать старых бойцов. Это оказалось не так-то просто, Вольф. Часть уже была обработана роботами, некоторых было трудновато найти - например, тебя. Особенно тебя, Вольф. Я не должен был сообщать тебе всего. Я хотел удостовериться, что ты - это ты.
- И поэтому разыграл спектакль с Островским.
- Да. Он с самого начала был с нами. Сильно помог. Не знаю, как у него, а у меня не было никакого определённого плана.
- Кто были эти сыщики, что шли по моему следу? Из агентства Пинкертона, верно.
- Возможно, ты и прав. Мы не знаем.
- Что же нам делать дальше? - спросил я. Меня снова охватила проклятая апатия. - Не знаю, что со мной происходит. Всё время хочется спать. Я не могу ничего делать. Интерес к жизни утерян.
- Да.
Ворон подошёл ко мне.
- Ты знаешь, - сказал он, - то же происходит и со мной. Оставшиеся бойцы "НО" собрались здесь, чтобы провести некий ритуал.
- Что?.. - растерянно спросил я. Пелена застилала мне глаза.
- Последний ритуал, - ответил Ворон. - Остальные наши уже подготовились. Вот.
Он достал из кармана куртки красный цилиндр. Это была динамитная шашка. Как в мультиках. "Это эстафетная палочка", - сказал Ворон. Я послушно взялся за шашку, но Ворон не отпустил её. Вместо этого он сжал динамит ещё крепче, вынул из того же кармана зажигалку и поджёг фитиль.
- Ты знаешь, - мечтательно говорил мне Ворон, пока я заворожённо смотрел на искры, - нам нечего беспокоиться. Всё пройдёт. Ведь мы, дружище, живём в цивилизации шлюх...