Долговая тюрьма

       Рон попал сюда, как и большинство его сокамерников, случайно.    Долговая тюрьма в Сан-Диего. Место, где встречаются все. Бывший воротила с Уолл стрит, владелец мелкой лавочки, таксист, и даже капитан дальнего плаванья. Чтобы оказаться здесь  не требовалось большого умения. Не заплатил по закладным, кредитам, стал банкротом и все.  Общество, улыбавшееся тебе каждое утро, и радостно принимавшее в свои объятья добропорядочного гражданина, теперь скалит зубы и ухмыляется тебе в виде луча солнца, ползущего каждое утро по твоей подушке.
       Рон был новичком в этом параллельном мире, где не было преступников в нашем понимании. Эти люди не были убийцами или ворами. Они исправно платили налоги, ходили в церковь, имели семьи, друзей. Но в один день это всё рушилось, и место их встречи изменить уже было нельзя.
       Как и во всех подобных заведениях, закон  оставался по ту сторону решетки, а ты должен был принять те правила, по которым жили внутри этого государства в государстве.
       Да, забыл сказать, что, то ли по ошибке, то ли по особому недосмотру, сидели здесь и женщины. Но в отдельном здании, напротив, через внутренний дворик, куда три раза в день, по очереди, то мужчины, то женщины выходили на прогулку. Они не пересекались. Они могли только видеть друг друга эти три раза в день, через решетки своих камер. О, в эти минуты разыгрывались поистине драматические сцены в камерах, что у одних, что у других. Шло ежесекундное сравнение, обсуждение, выбор,  одним махом возносились всеобщие кумиры и ниспровергались те, кто не вызывал хоть каких-нибудь симпатий. Женщины обсуждали мужчин, а мужчины женщин.  Шло открытое соперничество, жесткая борьба, которая в том далеком от них мире, была увлекательной игрой, флиртом, красивой историей. Но здесь внешний фантик учтивости и лоска облетал, как осенний лист с дерева. И обнажалась та человеческая сущность, что сидит в каждом из нас с древнейших времён.
       И естественно, всей этой ситуацией с радостью пользовались смотрители.  Рон уже успел узнать, что здесь по какому-то негласному праву, женщины, детородного возраста,  за деньги, могут выбирать себе мужчин. Мужчине же остается постараться выглядеть попривлекательней, когда он выходит во внутренний дворик, чтобы не достаться по дешёвке  совсем уж какой-нибудь завалящей особе и не стать насмешкой у своих сокамерников. Правда, Рон мог не опасаться: у него была спортивная фигура и шансы, что ему повезёт в этом соревновании, были велики. Также, по этому положению, если на одного мужчину приходилось несколько женщин, то уже он мог выбрать среди желающих одну. 
      Всё было бы хорошо, если бы не ещё один нюанс, который некоторым образом влиял на поведение обоих. Если женщина становилась беременной, то она выходила на свободу, а мужчина, который ей в этом помог, обвинялся в изнасиловании и переходил с соответствующей статьей в соответствующую тюрьму.
Вот такие правила были  у этой игры. 
       И в то утро, когда Рон проснулся и увидел в кармане своей робы записку с фразой: «Ты – мой», он понял, что, наконец, этот тотализатор выбрал и его.
       На следующий день надсмотрщик подкинул ему на постель несколько фото. «Слава Богу, - подумал про себя Рон, - Есть выбор. Но как выбрать ту, кто написала эту записку?» Большинство фотографий он отбросил сразу. Но одна притянула его взгляд. Серозелёные с искринкой глаза, правильно очерченные брови,  аккуратный чуть вздёрнутый носик, и такая ласковая и нежная улыбка. От нее нельзя было оторвать глаз. «А ты – моя», - подумал про себя Рон. Он перевернул фото. Имя было написано тем же почерком, что и записка. Ирма. "Ну здравствуй, Ирма". Он давно её заприметил во внутреннем дворике. Она всегда была душой компании, заводила, от нее исходили какие-то энергетические волны или импульсы, которые охватывали всё вокруг. И вся она светилась каким-то необъяснимо добрым светом.
Обычно встреча происходила в душевой. Со всех сторон следили камеры, записывалось каждое движение, каждый звук. И потому, если происходил контакт с последствиями, то доказательства  преступления находились очень быстро.
       Когда они шли навстречу, он пытался заглянуть в её глаза, узнать, чувствует ли она то же, что и он.  Ведь он уже знал, на что шёл.  Пусть он заплатит унижением и схождением дальше в ад этих казематов. Пусть надежда, покинет его, и тот утренний яркий лучик никогда не прервет его беспокойный сон. Пусть он навсегда останется среди этих жутких лязгающих звуков, этой гортанной ругани, ужасной вони, и постоянного оглушающего ночного храпа.  Для него теперь это не имело никакого значения.


Потому что здесь и сейчас он сделает её свободной.