Гл14 А счастье обладанья было так уж близко. Фрагм

Принцессу Генриетту до границы
сопровождала Анна без Луи –
тот рад был от поездки отстраниться:
«Господь с тобой, сестра, езжай, плыви»…

От радости лорд Бекингем в дороге
выпрыгивать готов был из штанов.
Увы, сопровождавших было много:
придворных дам, пажей и докторов.

Никак не выпадал счастливый случай
дать выход своей страстности кипучей
с объектом где-нибудь наедине,
свидетелей оставив в стороне.

…В густом саду, когда отстала свита,
лорд с Анной набрели на павильон.
Считая, что быть дерзким вправе он,
статс-даму оттеснил Джордж нарочито,
как принято у лордов всех времён –

привычно делать им из дам распутниц.
А Анна, не заметив, что из спутниц
осталась лишь   статс-дама  за спиной,
шла с лордом – он стал близок, как родной.

В саду кривых дорожек, а не улиц,
ей безопасней было бы одной…
Охотник на цесарок и на утиц,
британский лис, натравленный весной,

лорд жаждал обладанья, во   плоти ведь
пред Анной был он просто балагур.
Решительно настроен на разгул
тех чувств, что лучше б фрейлине не видеть,
лорд ей многозначительно мигнул,

и дама под естественным предлогом
отстала и присела за кустом.
В делах любви лорд мог вилять хвостом,
но  не  был неудачником иль лохом.

В пустынном павильоне у стола
не ждал он, чтоб сама она дала
влюблённому сигнал быть посмелее.
Когда от новой порции елея

любовного ей в уши в некий миг
сомлела королева несомненно,
милорд одним порывом, соразмерно
безумному желанию, приник

к ней телом, крепко обнял, опрокинул
её на стол, но стал в её глазах
похож на разбитного арлекино
из фарса театрального. Размах

намерений бесстыжего британца
её ошеломил и напугал.
Приятный лёгкий флирт, как и угар,
вернее, послевкусие от танца,
ей нравились всегда, как мадригал,

пусть даже от льстеца…   И вдруг такое!!!
Ведь только что, обилием острот
не предвещая острый поворот,
лилась лишь   речь  любовная рекою,

а миг спустя – ну что за сумасброд! –
ей   бёдра  обнажить успел милорд,
на коих, к счастью, были панталоны.
Бездействием своим же утомлённый,

самим собой и спутницею горд,
лорд ставил в импульсивности рекорд.
Не сделали умней, определённо,
посланника ни слухи, ни салоны,

ни с Анны прискакавшая блоха.
Была в итоге, к росту, жаль,  не склонна,
осведомлённость герцога плоха
настолько, что не знал он ни фига:
испанки-католички непреклонны,
коль их хотят увлечь на путь греха!
Испанка отстояла панталоны,
поскольку не была отнюдь тиха.

Едва лишь Анна кликнула служанку,
та тут же заступила на порог,
свидетельницей став того, как жарко
посланец   королеву  тискать мог.

За то, что нерадивая статс-дама
оставила её наедине
с охальником, могла бы неустанно
весь  день  её ругать нещадно Анна,
мол, всё случилось по её вине.

Вспылила королева не на шутку,
упрёками  статс-даму  забросав,
да так, что даже лорду стало жутко,
и он в аффекте стал жевать свой шарф.

Когда их догнала гурьбою свита,
успела Анна всё замять и вида
не подала – не то, что вновь бранить!
Устойчива морально, даровита

по части тех уловок, как томить
поклонников и сдерживать их прыть,
испанка англичанина простила,
однако же дала понять, что стимул,

равно как и надежды на их связь –
всего лишь грех, кощунственная грязь!
От этих-то совсем нежданных терний
до судьбоносных всех хитросплетений

пошёл их общий времени отсчёт.
Отныне, рад своим любовным мукам,
всегда им уваженье и почёт
и телом лорд оказывал, и духом.

А отбывая в Англию, он Анне,
что сделалась свежее и румяней,
облобызал край юбки и рукав,
к ногам её по-рыцарски припав.

Ему пришлась по вкусу эта проба,
и с жадностью целуя, как бы впрок,
он Анну обещал любить до гроба,
мечтая сократить разлуки срок...