Болезнь сосредоточенного внимания

               












         





   Болезнь сосредоточенного внимания.

                (пять миллиметров не осознанности)





Когда-нибудь из наших уст потечет вода, крупными каплями на пол в номере отеля и где-то над нашими головами будет жужжать лампа дневного света и стучать в окно заблудшим ребенком град, синий как слива. Мы будем стоять, и молчать и соприкасаться пальцами и висками.

- Кто-нибудь, - крикнешь ты, - отварите дверь, мне душно, я задыхаюсь!
Все, нас занесло в поток.
Где-нибудь люди в этот час позвякивают посудой и едят, и пьют и богохульствуют, и  прощают, в общем как всегда, на грани смертных грехов.

Резкий поворот моего лица. Взгляд, нацеленный в переносицу, взгляд, словно бросок, как гигантское животное, падающее только лишь от собственного страха, побежденное самим собой. Когда твое предназначение накрывает тебя своим осуществлением, для него нет преград, оно идет напролом и почти всегда против твоей воли. Вот мой урок тебе. Вот такой вот взгляд.
Кровать в номере отеля, расправлена и смята,  и растерзана, на ней только что занимались любовью. И жужжащая лампа дневного света, никого не смущала в тот  пропахший супом момент. Эта лампа была глухой к словам человеческой речи, она входила в  экстаз  от электричества и выполняла свое предназначение.
На столе, скромно так,  лежали: пепельница угловатая, книга корешком вверх, прозрачный кувшин стандартный и дешевый. Над всем эти лавировала толи муха, толи моль. Их тоже накрывало предназначение. Да, помню,  еще был свет, яркий и такой невыносимый, от него все плыло в глазах. Он соприкасался и  совокуплялся со всем вокруг.


Стук. Служащий отеля зашел спросить все ли в порядке у таких, милых людей как мы.
- Закрой дверь, черт подери!- прокричала ему я.
Служащий выбежал, и было слышно, как он быстро удаляется по коридору, бормоча. Вечером он напивается в баре и пытается изнасиловать жену, которая стирала в ванной его трусы или носки.

Ты наклонился к полу и присел на корточки,  взволнованный. Напряжения точка росла в наших головах. Мы как единое целое смотрели одновременно на разные предметы, мы  смотрели одновременно на одну точку, на одном полу. Ведь, фактически в комнате один пол и один потолок, если считаться с условиями трехмерного пространства. В таких вот условиях трехмерности мы и общались. Меняли названия слов, но не меняли сути. Мы были поражены и отвергнуты. Как дела в раю?
Мы доказывали друг другу свои правды. Множество правд вырывались с корнем и со свистом рассеивались и опадали, как сонные листья или мертвецки пьяные бабочки. О существовании и анатомии,  которых, мы не догадывались.

Клетка. Мы были в бетонной клетке, спаянной и приготовленной специально для нас. Эти бетонные, панельные, кирпичные кубики, в которых мы обретаем свободу, наслаждение и даже вечное заточение. Но все равно их предназначение, быть вместилищем наших мыслей и наших жизней. Мы проживаем в своих маленьких будочках, так и ничего не поняв.
Этот запах отеля заражает нашу одежду, как стафилококк,  заражает кишечник. Запах стандарта,  запах общего,  специфический нейтральный запах.

Потом мы легли на ту смятую, истерзанную кровать. Она уже остыла  и немного пахла чесноком. Мы лежали у окна, комната наполнялась  вплывающими  облаками,  и что-то нас обвивало и укутывало и сжимало, а потом отпускало,  и мы падали, падали и не кричали. А ведь крик это обычная реакция организма на необычное состояние.

-Где моя помада? – хриплым голосом простонала я.
-Завалилась за столик, - отвечаешь ты, каким-то металлическим голосом.
И вот мы уже сидим за столиком в маленьком кафе и нюхаем жасминовый чай. Я полчаса объясняю тебе, что жасмин похож на растение чубушник - запахом. А ты улыбаешься и мило позевывая, смотришь в окно, где женщина в красном плаще поправляет юбку. Ее мать до сих пор заставляет носить белые, теплые рейтузы. Женщина, надевая их в туалете, кричит сквозь стены:- Фу, это так не современно.
И вот я складываю ладони крестом перед лицом и зажмуриваюсь. Почему? А кто, знает почему?
Я чувствовала импульсы по твоему телу, мимолетные взгляды сквозь меня. И тут ты заговорил, да на этом моменте тебя понесло.
-Как уродлив и не совершен этот мир. Жизнь – это большой крах, это глобальный страх и столько не решенных вопросов, от которых никуда не деться.
-Смешно.
-Что?- переспрашиваешь ты.
-Я говорю, что ты банален  в своих суждениях. Первобытный синкретизм, получается. Слова для тебя  ритуал, который не имеет смысла, но им движет не понимание жизни.

Краем глаза я замечаю, как проходит официантка- толстуха, с редкими жидкими волосами на голове. Она понесла  грязную посуду в глубины кафе, где были тайные комнаты, можно и так сказать, там она стала распускать волосы, и курить, а повар толкал ее в бок, чтоб не мешала.

-Мне кажется, жизнь никто не понимает до конца, я проснулся и ничего не понял, а может, и вовсе не спал.






Сегодня можно подумать о тех, кто приступил черту. Когда не куда бежать мы претворяемся что бежим. Все зависит от того, как мы формулируем мысли и наши души, упраздненные сознания, прерываемые стуком  каблуков.

И повисла между нами тонкая тишина, мы отвернулась друг от друга. Чай уже не пах жасмином, а просто, какой то травой.

А за окном кафе увядали розы, и воздух был холоден, как  желтый апельсин – солнце
Было такое огромное и прекрасное …..
 Мы  улыбнулись друг другу….