Чепега, переселение Черноморцев на Кубань. гл 5

.И вот дни праздников утихли в Слободзее,
КазАков  ждёт Кубкань и всё что на Кубани есть -
Немереные степи,река Кубань, река Сосыка, река Ея
Есть и другие реки на Куниани их не счесть.

И солнце на Кубани по другому светит,
И птицы там не так, как в Малороссии поют,
И по другому там дожди идут, иначе дует ветер
И падают закаты, иначе зори летние встают.

А сколько рыбы там – Азов весь нерестится на аКубани,
Поэтому тот край для рыболовства просто рай,
В Таманских реках, сагах и бесчисленных лиманах
Не видно просто дна от рыбьих стай.

Ставь сети, вентеря лови руками
И бреднями таскай по берегам,
И будешь с рыбою всегда, с икрой, с таранью,
Ну и водоплавающей дичи тьмы гнездятся там.

Но это Мокий Гулик такие байки бает,
Но из его речей одно лишь только значит,
Козак поверит до конца, когда всё сам узнает,
Потрогает руками и самолично всё побачит.

КазАкам отдаёт Кубаньань всё своё лоно,
Надеется, что люди новые по новому тут будут жить,
Благочестиво и по божьему закону
И здесь не будут кровь людскую, и слёз горючих лить.


Был август век восемнадцатый девяносто второй год,
Зашевелилась Слободзея и вся казачья сторона лихая:
В Очаковский залив казАки собирают весь свой флот,
От Днепровских берегов до берегов Дуная

Меняют мачты, реи, паруса, рули,
Борта латают, там где это лишь возможно
И конопатят щели, и заново смолят свой флот они:
С казакАми флот  дойти успешно до Тамани должен.

Устраивают дуги над чайками, для тентов прочные
И проверяют помпы для откачки просочившейся воды,
Снабжают фонарями, чтоб чайки не теряли друг друга ночью,
Канатами, пенькой и инструментами, чтоб уберечься от беды.

Но вот уж всё загружено, распределено до сантиметра
И стал на рейде у косы песчаной флот,
И ждёт попутного морского ветра
Чтоб плыть под парусами на восток.

Шестнадцатого августа Эол проснулся,
Осмотрелся: «Кто тут призывал меня собравшись в путь?»
Размялся ветерком туда сюда, как будто потянулся
И на восток умеренно, но бодро начал  дуть.

И двинулась флотилия, и развернулась на просторе,
И вскоре белыми, прямыми парусами
Покрылось всё взволнованное бризом  море,
И перекликались лодки песнями  и голосами.

Но  песни слышались всё тише и замирали голоса,
И удалялась вдаль Таманская регата,
И вот в морской дали уже растаяли прямые паруса,
Лишь далеко на горизонте белеют парусами два фрегата.

А на берегу стояли и смотрели люди в даль морскую,
И пусто было там, лишь пеною белела шаловливая волна:
ТоварыщИ уплыли навсегда и этот неприютный край забудут,
И не возвратятся более сюда уж никогда.

Флотилия плыла, не выпуская слева берега из виду,
И вёл флот впереди на яхте секунд майор Пустошин,
И два фрегата с моря не давали флот в обиду -
Так что царицей флот на произволяще не был брошен.

А ночью, от вечерней и до утренней зари,
Чтобы по морю чёрному не разбрелись суда,
На чайках зажигались фонари
И перемигивались друг с дружкою: "мы здесь! Сюда! Сюда!"


В  августе был жаркий солцепекущий день,
На берегу крутом, на валу фанагорийской крепости,
Часовой на вышке прячась в тень,
Вглядывался в даль морскую и оглядывал окресности.

Туманистая морская даль была пуста,
Кричали чайки лишь летая над водой,
И часовой на миг расслабился, он от жары устал
И поник на время на свой штуцер головой.

А когда пОднял взор на море, остолбенел он,
Со стороны Таврических обрывных берегов,
Пол моря парусами белыми  белело,
От многочисленных парусно-гребных судов.

Часовой в свисток свистел, тревога поднялась,
Командир отряда егерей полковник Розенберг
Скомандовал: «Всем к бою штуцера,
                десант осман идёт на нас
Все на позиции над пристанью, на берег.

На валАх готовят пушки к бою
Катят  на платформы, заряжают
Скоро дымы пальбы взлетят на небо голубое,
Скоро басурманы меткость русских пушкарей узнают.

Ловя попутный ветер, кренясь бортами,
К пристани флотилия под кручу приближалась
А впереди всех яхта красовалась
Белыми на синем море парусами

Вдруг выстрел пушки с яхты грянул,
Андреевский на мачту взвился флаг
И малочисленный гарнизон на берегу воспрянул:
Свои это, свои - это не враг.

И главным был на этом флоте Сава Белый,
И была там чайка из  Кисляковского куреня,
И командовал ею куренной казаков кисляковских Рева, 
С первого судьбоносного для Тамани дня.

И были запорожцы там реальные вполне,
Представители всех запорожских куреней,
И похоже было, что Запорожья птица Феникс,
Была готова снова возродиться на загадочной  земле.

Егеря все удивлённо наблюдали,
Бегущих на фанагорийские валы, невиданных людей,
Которые, взобравшись на обрывы шапки  в верх бросали
И радовались,  вроде малых и восторженных детей.

И целуя землю становились на колени,
Из под руки осматривали степные дали,
И   песни радостные пели,
Танцевали, по земле катались и орали.

Но вот уж крепость старая заселена,
Усталые казаки к полунОчи отошли ко сну
И  с моря смотрит на них полная луна,
И с суши смотрит часовой на полную луну. 

Османскому десанту на Тамани ничего теперь  не сделать,
С запорожскими казаками ему не совладать,
Сделано большое государственное дело
И Екатерине в который раз: Виват! Виват! Виват!


Чепега весь в хозяйственных заботах,
Чепега сам аебя не узнаёт,
Вместо военных дел административная работа
Вместо военного похода долгий мирный переход.

Он собирает конных казаков, по сотням формирует.
По сотням формирует пешие полки
И штаб, и войсковые тяжести на возы пакует,
И обдумывает путь, каким он на Кубань будет идти.

И полотняную церковь дар, памятный Грицка Нечёсы,
Упаковали на телеги, чтобы в путь отправить безвозвратный.
А дорешать все нерешённые по переселению вопросы,
На Слободзее остаётся Головатый.

И в авангард Чепега отобрал казаков не простых,
Командовал которыми его старинный друг Спиноза,
Которые бы впереди колонны и обоза
Дорогу обустраивали, стелили гати, строили мосты.

Чепега создал куховареную команду в три десятка казанов
И придал к ним охотников и рыбаков бывалых,
Чтобы они кормили горячей пищей казаков
В местах намеченных ночёвок и привалов


Но не все казАки с лёгкостью вдевали ноги в стремя
И сам Чепега, став атаманом, менял их жизни положения,
И многие казАки обустроились землёй и семьями,
И колебались, и не могли принять решения.

Но многие грузили скарб не хитрый на телеги,
Или батрацкую котомку закидывали на плечи,
Шли за товарЫством возглавляемым кошевым Чепегой:
Одни надеялись разбогатеть,
                другим терять здесь было нечего.

И вот две с половиной тысячи вооружённых казаков
И многочисленные члены их семей,
И много войсковых и принадлежащих казакам возов,
Ушли и растворились в мареве степей.

Но не затерялись, потому что вёл их кошевой Чепега,
Который не однажда проходил эти места,
И он был впереди, и впереди была его телега,
Конечно медленно но верно преодолевалась за верстой верста.

Вот так и шли: шёл впереди дорожно устроительный загон -
Землекопы, лесорубы, ныряльщики и плотники;
Затем шли мэтры вертелов и казанов,
И приданные куховарам рыболовы и охотники.

Места привалов и ночёвок дорожники намечали,
Куховары в казанах варили и запекая туши вертела вертели,
А осталные подходя к местам ночевок плотно ели
И на следующий день готовые продукты с мясом получали.

Конечно же случались коррективы, случались остановки
Но налаженым безупречно оказалось дело
И благодаря сообразительности казачей и сноровке,
Туши запекались на вертелах и в казанах кипело.

Хотя кто, были на возах снабжали себя сами:
Варили в казанках или запекали на решётках и в углях,
Переселенцы жаждой не томились и не голодали,
Преодолевая от перехода к переходу шлях.

К тому же по пути движенья казакОв,
Этой и другим, что вслед пойдут колонам;
Предписано царицей содействовать всем оным -
Фуражом, продуктами, ремонтами мостов.

Чепега понимал всю ситуацию такую:
Конечно власти будут выполнять приказ,
Но только больше, чем помогут они конечно уворуют
И будут вовлекать его в дела такие каждый раз.

А душа Чепеги таких вещей не принимала,
Конечно же и он был  не херувим,
Но только потому, что жизнь сама его к неправде понукала,
А так ему не много нужно было – он по запорожски жил один.

Особенности характера он вынес из доказачьей жизни,
О ней он заставлял себя сейчас не вспоминать,
Но и не мог душой и сердцем тех его родных предать,
Которые ушли навеки от него в потусторонние туманы тризны.

Ему племянник о жизни той напоминал,
Племянник появился на сечи в один печальный день,
Черега дал ему свою фамилию казацкую и по жизни помогал,
И в Кисляковский где был и сам он записал курень.

Так до сих пор мы ничего не знаем о Чепеге досечевом,
Его фамилии и имени, и где, и как он проживал,
Где у него была, да и была ли у него, семья, родные, дом
Сейчас никто не знает, да и тогда никто не знал.

А предлагавшим написать с него портрет не за награду,
Он отвечал не раз примерно так:
«Я не святой и малевать меня не надо,
Я божьей милостью и по судьбе своей казак»

Так вот и нет на свете достоверного портрета
И разве мы не вправе усомниться,
Что вовсе не случайно, а намеренно Чепега делал это,
Какая тайна не раскрытая за этим всем хранится.

А описательнай портрет его такой:
Роста ниже среднего, мускулист, тяжёл, широк в кости,
Подвижный, словно ртуть, неутомим, хорош собой
И настоящий запорожский чуб, и запорожские усы носил.
 

Любил Чепега с десятком казакОв летучих,
Рыскать по степи, по балкам, по долинам рек,
Взбираться на курганы, на речные кручи -
Такой он был неугомонный от природы человек.

По прежнему любил заныриваться с головой в реке,
Подолгу если было время не вылазил из воды
И бредешёк таскал, чтобы у речки в казане
И раков наварить, и наварить из рыб щербы.

Послушать птиц в дубравах, или в травах луговых
И рыбный плеск в ночи, и на рассвете,
И взором в небе утонуть, и кожей ощущать как солнце светит,
И вспомнить сечь и товарыщей, которых уже нет в живых.

Он вспоминал, как брал Хаджибей с казАками своими,
Как под огнём и впереди всех жёг у турок магазины,
Как на канатах подводил под корабли и поднимал на стены мины,
Как против толпы османов выходил один…

А Измаил, где он командовал восьмой колонной,
А перед колоною отвесная стена со стороны Дуная,
Как безопасную они штурмовикам под стенами сотворили зону,
Прикрывшись чайками и басурман со стен огнём фузей сбивая.

Как он один из первых по лестнице взлетел на стены,
Увлёк товарыщей отважных и безстрашных за собой,
Вот это было дело, вот это был казацкий бой:
Кровь от напряженья рвала жилы, звенили от напряженья нервы.

Его колона первою ворвалась в старый Измаил,
И создавая панику, и хаос среди басурман,
Он всем другим колонам помогал,
Что было у товарыщЕй отваги, что было у них сил.

Турки бились за каждый дом, за каждый угол Измаила,
За каждый мусульманский шпиль или подвал,
Но побеждала и ломила басурман казачья сила,
И неприступный Измаил турецкий пал!

Суровый русский полководец Александр Суворов
Отметил мужество и подвиг казаков -
Да было время был в пороховницах порох,
Фузеи, пушки, сабли убеждали вместо слов.


Теперь живых товарыщей идёт с ним на Кубань не мало,
Из куреня его Грицко Васько и Сава Рева, и Иван Охрим,
И богатырь батуринский Орел, с которым дрался он на валах бывало
На покулачки, и который так его ни разу не побил.

Он вспоминал, как говорил: «люблю пан атаман степные дали я
И встречи с басурманами на пики,
Ведь это же баталии, пан атаман баталии,
Ведь это же звон сабель выстрелы и крики.

То время давнее ушло и безрассудство воина в нём присмирело,
Его заполнила годами в него вписанная страсть -
Закончить грандиозное, ему судьбой подаренное дело:
Устроить товарыщАм насколько можно в этом мире счастье.
   
Безрассудных и бездомных казаков на землю посадить,
Вместо сабель и келеп дать в руки им плуги и косы,
И на козачках работящих, и красивых их женить,
Но и не бросать оружие - это понятно без вопросов.


В СоколАх переселенцы преодолели Южный Буг
И до Днепра преград особых не было,
Колонны многовёрстный разновидный цуг,
Двигался без задержек хоть и медленно.

Вола ведь не заставиш воз тащить галопом
И пешего бежать весь день конём:
У пехотинца скорость ограничена и небеспредельны силы в нём,
Вот так и шли по бездорожью по дорогам и по тропам

Где только можно дорожная команда укорачивала путь,
Углы срезали и непонятные извивы,
И лишний раз не таборились, чтоб передохнуть
Возы подталкивали плечами и не жалели силы.

Двадцать второго сентября достигли Борислава на Днепре
И переправились через Днепр неспешно,
Вода прохпадная в малороссийских реках в сентябре,
Но все казаки искупались на прощание в Днепре конечно.

Чепега плыл и вспоминал как сорок с лишним лет назад,
На своей первой на сечи заре,
Он прибежал на берег и купался в первый раз в самом Днепре
И как он был восторжен и неудержимо рад.

Сегодня тоже осень и может быть ему уж не удастся,
Когда либо нырять в Днепре в предутреннюю рань
И ждёт его другая степь в краю другом,  другое счастье,
Другая, но соизмеримая с рекою Днепр, река Кубань.

В районе Новочеркаска перешли переселенцы Дон-реку,
Дон-батюшку речную силу и основу казаков донских,
Донские казаки приветствовали черноморских казаков на берегу
И провожали песнями, и заздравницами их.


Остановились черноморцы на отдых длительный в Батайске
Отремонтировать возы, подковать коней, одежду починить.
Край низкий, в камышах похож на придунайский.
Или такой же как, в низовьях у Днестра почти.

И в камышах рогами путалось и хрюкало не мало дичи,
Протоки рыбой были все забиты,
В болотцах было черным черно от водоплавающей птицы,
И небеса все стаями перелётных птиц покрыты.

Кубань была, рукой подать до речки Ея, рядом,
Пустой не заселённый совершенно край
И надо было привести себя в порядок,
Чтобы красивыми и чистыми в кубанский въехать рай.

В Батайске Богородица простёрла над казакАми длань,
На праздник запорожского Покрова,
И Черноморцы, отдавая Запорожцам дань,
Отпраздновали в походе этот праздник снова.

Походная церковь была возведена на день,
Была заутренняя и обедня, и вы поверите едва ли,
На этот раз всем казакАм было не лень,
Они обе службы православно отстояли.

И были туши запечены на вертелах,
И в казанах как полагается кипело,
И была горелка, и не мало, на разостланных столах,
Но казАки не послабили себя и помнили о деле.


Потом колона вытянулась в направленье на Азов,
Справа, как и на почтовом тракте, снова
Засинело до горизонта море.
Слева степь была без края - справа был морской простор.

По КОпильскому шляху, через Азов на речку Ею,
Вёл Чепега Черноморских казаков,
Казацкая земля Кубани начинается за нею,
Верней с обеих ейских берегов.

В октябре погода стала хуже,
Шёл мелкий дождь занудно моросясь,
Пусть на дороге ещё не появились лужи,
Но чернозём раскис и появилась грязь,

Но вот она Кубань вдали темнеют укрепленья
И речка ея в степь уходит по долине,
А справа море распласталось свинцово-синее
Они дошли: усталые казачьи лица веселеют.

С холма, у Ейской крепости старинной,
Где некогда Суворов принимал парад,
Ейский комендант и его свита вдаль глядят,
Как с севера идут войска колонной длинной.

Впереди как одноединый монолит
С доброю улыбкою застывшею в глазах
Сам кошевой на боевом коне сидит
СеребрЁнную насечку теребит в руках

И прекратился дождик и лучик солнца проглянул,
Бунчук заколыхался впереди полков
И молодой казак над головою развернул
Войсковое знамя Черноморских казаков.


У Ейских укреплений колону встретил ейский комендант,
Но прошла колона не остановившись мимо,
Такой наказ казакам был Чепегой дан
И выполнялся потому неукоснимо.

Отряд спустился по дороге, что к броду Чёрному вела
И вытянулся по гати вымощеной Россам на беду,
Чепега спешился перед мостом с коня,
Перекрестившись, шел и вёл коня на поводу.

И все казаки, следуя его примеру,
Спешивались, крестились, молча шли за ним -
На этой гати слёз славянских пролито без меры
В басурманию невольников татарами  гонимых.

На ейском берегу реки, в конце неопределённости и странствий,
Возникло в душах Черноморских казаков,
Святое чувство сопричастности друг к другу и родства всего славянства.
Всех, что сгинули в веках, что есть сейчас и что придут потом.

Вдруг богодухновенный гул послашался с небес,
И скорбное лицо образовалось в небесах,
И перестал качаться и шептаться камышёвый лес,
И слёзы выступили у Черноморцев на глазах.

И замерла колона, кто где был на гати,
И в небо обратились взоры,
А на них с небес смотрело лико Божьей матери, 
И оно печалится на небе, потому что на земле есть горе.

Чарез эту Чёрную, народом прозванную гать,
Бассурманы гнали российский люд в неволю,
И за этой гатью казакам Донским их быпо не достать,
И не изменить невольничьей их доли.

Александр Суворов выгнал басурман с Кубани,
За всё их зло, содеянное в российских сёлах и станицах,
Но мёртвые из могил уже не встанут,
И ещё живые на родину не смогут возвратиться…


Здесь, у Карантинного редута, на своей земле,
КазАки стали лагерем на время в октябре
И подготовили квартиры, и когда зима была уж на носу
Все зимовать, в квартиры зимние, ушли на Ейскую косу.

В урочище Чебакс у моря на косе,
Стояла крепость земляная - Ханский городок,
Вот в ней и поселил Чепега свой народ,
Конечно без удобств но поместились все.

В случае потери трона своего в Крыму,
Сюда готовился сбежать когда то хан Шагин-Гирей
И эту крепость Едикчульская орда построила ему,
Ну а теперь казаки Черноморцы зиму зимовали в ней.

Здесь были магазейны с провиантом и фуражём,
Здесь было заготовлено в достатке сена,
Здесь было рыбы много и рыболовов-бурлаков,
И зиму зимовать здесь не составило проблемы.

И зимы на Кубани были не суровые,
Хоть и случались иногда морозы,
Но Черноморцев очаровали земли новые,
И зима им не представляла никакой угрозы.

КазАки не сидели на косе, весны не ждали,
Отряды казакОв по всей Кубани зимней разъезжали,
Осматривали земли от границы до границы
И места где им придётся вскорости селиться.

А земли поражали бесконечными своими площадями
И плодородием кубанских чернозёмов, и красотою мест
И сухостоем трав, и рыбой в реках, и густыми камышами,
И обилием зверей и одичалых лошадей окрест.

А также поражало то, что вся земля была пуста
Ни селений не встречалось, ни юрт, ни хуторов,
Ни погоста христианского, ни христианского креста,
Ни грядок, ни виноградников или садов.

Те кто жили здесь когда то не умели на земле трудиться,
Не знали что такое огород и что такое сад,
И произрастали здесь лишь дички груши, да яблони кислицы,
Да ожина дикая, да терновники да дикий виноград.

Здесь жили кочевые племена татар-Ногайцев,
Гоняли по Кубани всей из края в край свой скот,
Охотились всё больше на волков, лисиц и зайцев,
Чтоб в шапки меховые и одежды одевался кочевой народ.

Ну и конечно горе горькое славянам причиняли,
Набегами своими на русской стороне,
Немерянно в плен российские народы угоняли
И разоряли города и сёла и сжигали их в огне.

КазАкам всё с начала надо будет начинать,
Они ещё не знают, что и как будет устроено,
Но на Кубани мест в избытке есть, где сеять и где пахать,
И жить по христиански праведно и достойно.


А чем же занимался этою зимою атаман Чепега,
Быть может барствовал во дворце Шахин Гирея нежась?
Нет он был при атаманском деле постоянно,
И небыл никогда он ни хмельным, ни пьяным.

Он изучал все данные, он изучал природу
И реки, и леса, урочища и карты составлял,
И окружающие мирные и бранные народы,
И место для столицы черноморцев подбирал.

Он думал, он советовался, он решение найти стремился,
И обустраиваться кроме рук казачьих было нечем,
И в обустройстве принцип Запорожской сечи
Для площадей огромных не заселённых и пустынных не годился.

Но безусловно, чтобы на Кубани прочно закрепиться,
На все потомственные во веки времена,
Земле-Кубань нужна была столица
И Черноморцами первей всего воздвигнутою быть должна она.

Река Кубань себя  столице предлагала,
В ней было всё для этого большого дела,
Она и через всю Тамань проистекала,
И полноводность для судоходства годную имела.

И располагалась на самом юге нынешней земли границе
Но казкИ бы казакАми быть перестали,
Если бы стали где то хорониться
И об экспансии на юг не помышляли.


Зимой Чепега был у губернаттора в Крыму
И уж конечно в Феодосию он ездил не гостить,
А предлагать сотрудничество и помощи просить,
Ведь много чего нужно было
             для возведенья города и крепости ему.


Он объехал все свои команды от Ейска до ФанагорЕи,
Встречался с Савой Белым с полковником Гордовским и другими
И был доволен подчинёнными своими,
С такими молодцами можно строить, воевать, пахать и сеять.

И посетил он озеро солёное, и берега морские осмотрел,
И гору, на которой дёготь вытекал из под земли посути
И представленье четкое потом имел
О Фанагорийском острове, о пристани и о Таманском кУте

Черноморские полки к концу зимы были готовы,
Внедриться в неоглядный край Тамань,
Чтобы освоить эти земли новые,
А первей всего столицу обустроить на реке Кубань.