Из-под свода ложащихся вишен

Из-под свода ложащихся вишен
Заикается ветхое солнце,
Согревает безрадостно ниши:
Счастье вымысла там шелохнется.

Там под крышей пристанища
Табакерка, очки и платочек.
В поэтическом капище
Слова вечность порочат.

Там сидели, согнувшись в надломе,
Беспощадно терзавшие слово творцы,
Выдыхали узорно, в горячей истоме
Вдохновенные строки парящей красы.

Кровь вливали в стихи как в сосуды,
И в хрустальные замки ваяли стихи,
И бросались с утесов и жизни, и блуда,
Разбивались как статуи об малахит.

Они отблеск запретного все собирали
В тишине отдаленных местечек,
И в слова красоту облекали, не зная:
О безвестной их славе раскинутся речи.

И уставши, погнутые клали очки,
Поднимались, держась лишь на взгляде,
И бессильно свисали их темные пряди,
И на смутном сверкании плыли зрачки.

Они знали уже: обещания тают,
Как светило в дыму, седовласое.
Хоть лучи обещали свет рая,
Отгремели надежды пустым тарантасом...

И поэт наконец прозревает:
Тихой грустью исчерченный листик -
Это всё. Его кровь засыпает,
В окне солнце ослепшее виснет.

А бумага желтеет, пылится тот листик...
Чей-то вдох оживляет вновь мертвое солнце,
И какая-то ручка окошко прочистит,
И со строк сонм страстей вдруг взметнется.

Там под крышей пристанища
Табакерка, очки и платочек.
В поэтическом капище
Слова вечность порочат.

Из-под свода ложащихся вишен
Заикается ветхое солнце,
Согревая, влюбляется в ниши:
Счастье вымысла там шелохнется.