Мы, ковыль постелив...

Мы, ковыль постелив, ночевали в степи,
мы делили горбушку луны на двоих,
на двоих дыханье одно затаив,
мы текли, реки постигая стихи.
На всесилье стихий посягая всерьёз,
осыпая столетий сухие пески
и не пряча ручьи восторженных слёз,
золотой огонь в ладонях несли.
Мы несли его по райским садам,
неземной росой ступни серебря,
и, опять же, звали меня Адам,
и, опять же, Евой звали тебя…

На лету, на весу, на хрустальном мосту,
всякий раз с нуля, с пустого листа,
зажигает Господь золотую звезду,
но чадящей свечёй сгорает звезда.
Как волшебную скрипку в пыльный футляр,
задувая души в послушную плоть,
до румян волнуясь, как юный школяр,
бесконечный опыт ставит Господь.
И немым вопросом изломана бровь,
и  усталостью выбелен пристальный взгляд…
Ставит тот же опыт он вновь и вновь,
вновь и вновь получая один результат…

И никто не гнал нас с бархатных трав,
просто – трусость и лень, просто – скудность души,
просто вновь, на пальцы тайком поплевав,
мы бежим из рая, свечу затушив.
А потом, бессильно зубами скрипя,
мы нагими бродим по серым снегам.
Оплатив счета, обронив себя,
обратив глаза с мольбой к небесам…

Ускользает суть, тонка и хрупка,
не сейчас осознана и не здесь:
чтоб звезде спокойно было в руках, –
надо быть чуть-чуть подобным звезде.
Просто надо чаще в тиши ночной
слушать чистый шёпот речной воды,
просто чаще брать в пригоршню смычок
и водить по струнам, водить, водить…
Из корявых звуков, из полуфраз
чтоб слагалась песнь, способная греть,
чтоб весенне вспенился струн рассказ,
чтоб взвенела в такт небесная твердь,
чтоб рождалась музыка – не баловство,
чтоб текла, томила и нежила слух,
чтобы там, наверху, улыбнулся Господь
и поставил галочку в свой гроссбух.
Чтоб легко, на весу, на хрустальном мосту,
над прохладной прядью серебряных рек,
он опять зажигал за звездой звезду,
и сияли звёзды из века в век…