Материнская любовь

В середине июня луг перед нашим домом превращается  в жёлтый ковёр из одуванчиков, которые дружно и  весело тянутся к солнцу, ветру, небу и облакам. Недели через две  он становится белёсым, как будто одно маленькое облачко спустилось полюбоваться  на такую красоту и целует каждый цветочек…
Моя старенькая учительница, которую я частенько навещаю, не устаёт удивляться этому чуду вновь и вновь. Вот и сейчас она сидит на заботливо сколоченной кем-то скамеечке и смотрит вдаль. Я тихонечко подхожу и здороваюсь. Она поворачивает голову ко мне и улыбается:
-Здравствуй, красавица моя. А что ты такая грустная сегодня?
_- Да опять с мамой поругалась, - вздохнув, ответила я.
- Из-за чего на этот раз?
_- Да как всегда из-за ерунды. Теплынь такая, а она меня кутает как маленькую. Хотела шорты надеть, а она не разрешила, сказала, что рано ещё, вот будет теплее –тогда – пожалуйста. А я уже всем подружкам сказала, что в них приду. Объяснила маме, что пообещала – всё равно не разрешила – потом, мол. А что они мне теперь скажут? Обманщица я, вот и всё.
-Обидно, конечно, ничего не скажешь. Но, давай, Юленька, послушай лучше сказку-не сказку, быль-не быль, которую  мне давно-давно рассказала моя бабушка, когда мама отхлестала меня крапивой уж и не помню за что. Слушай.
Давным-давно, когда не родились ещё наши отцы и прадеды, в одном селе жила женщина. Как её звали, никто не помнил. Мужа её задрал медведь на охоте, и осталась она с годовалым сынишкой на руках. Сына её звали  Чавадар. Всё сердце, всю любовь нерастраченную, всю ласку и нежность отдавала она ему. Вырос юноша красивый, статный, добрый, красивый, умный. Мать души в нём не чаяла. Так и звали её на селе «мать Чавадара».
Но, как водится, ничто не вечно  на этой земле. Откуда ни возьмись  -  нахлынули иноземные воины, разоряли селение за селением, угоняли в полон женщин и детей, жгли хлеба и дома.
Тогда и решили жители окрестных селений выслать на врага войско-дружину. Много нашлось охотников защищать своих жён. детей, матерей. Чавадар и тут первым был - возглавил отряд защитников.
Селяне проводили войско и стали ждать вестей. Но проходит день, второй, третий, четвёртый уж на исходе – а от отряда  всё нет и нет весточек. Тревога поселилась в селе. Тревожная тишина.
Ночь пришла. Никого. Неизвестность, увы!
Вдруг послышался топот копыт.
Звук такой – он надеждой звенит…
Только кто же там? Матери сын.
-Мать, родная, пусти,
Нас так мало в живых,
Всех побили почти враги,
Дорогая, прости, но мне хочется жить,
Ты пусти, защити, помоги.
-Ты не мой сын, сквозь слёзы ответила мать.
Чавадар мой и горд и силён,
И по речи по этой его не узнать,
Так не может сказать мой родной.
-Мама, мамочка,
Раны мои так болят,
Я в крови, обессилел совсем,
Ну же, мамочка, мама, родная моя!
Не бросай же меня насовсем!
-Ты не мой сын, - и голос её задрожал,
Сын не бросит друзей на войне,
 И не станет себя и меня унижать,
Не сбежит он на верном коне.
А потом зашептала она:
-Ты, родной?
Ты ли это, кровинка моя?
Да ,я помню,
 Как дружно жилось нам вдвоём,
Как счастливой была я тогда.
Синяки, все-все ссадины, шишки твои –
До сих пор вспоминаю их я.
Не смыкала ночей, сны твои берегла,
Хворь, невзгоды гнала от тебя
Не война бы, не бой – я впустила б тебя,
Накормила, умыла, одела,
Позабыла б про сон, про людей, про себя,
У постели твоей бы сидела.
Я б промыла все раны чистейшей водой,
Холшевицей бы перевязала…
Но ты трус, мне не нужен сыночек такой…
И без чувств мать на землю упала.

После этих слов долго стояла тишина, но потом послышался удаляющийся топот копыт. Всадник поскакал прочь от ворот, поскакал к своим товарищам, бьющимся с врагами не на жизнь,  а на смерть. Ночь прошла. День загорелся ярким рассветом,  и селяне нашли мать, лежащую у ворот всю седую от горя и печали.
И этот день закончился, а от дружины снова нет вестей. Было решено собрать всех, кто мог пойти на поле брани, чтобы узнать, как закончилась битва, чтобы похоронить отцов, мужей, братьев и сыновей., чтобы помочь оставшимся в живых, раненым, добраться до родного очага.
С содроганием и ужасом увидели люди море крови, горы тел  людей и коней. Стоны доносились от раненых и умирающих. Кто среди тел находил убитого мужа, кто закрывал глаза сыну или брату, кто выкрикивал любимое имя,  в надежде услышать ответ.
Старая, сгорбившаяся женщина, превратившаяся за ночь в старуху, тоже искала своего сына. Что чувствовала она тогда, жалела ли о том, что не открыла ворота Чавадару в ту ночь – не знаю. Но слёз в её глазах не было. но молчаливое горе ещё труднее было видеть,  чем слышать истошные вопли и плач. Целую ночь ходила мать  в поисках сына, всматривалась в каждое лицо умершего или раненого. Но так и не увидела ни в одном из них дорогие и милые черты.
Как вдруг до неё донёсся тихий шепот:
-Мама, ты ли это? Ты простила меня, дорогая моя, любимая?
Бросилась мать  на голос и увидела своего ненаглядного Чавадавра.
-Милый, нашёлся, родной мой, - целуя его, повторяла она снова и снова. На окровавленном лице юноше блуждала счастливая улыбка, глаза сияли:
_- Ты узнала меня,  ты узнала мой голос, ты услышала меня, мамочка, спасибо, родная , тебе. Больше всего на свете я хотел, чтобы ты узнала мой голос. Мама….
Так и умер Чавадар на руках своей матери, с её именем на устах, умер счастливым. А мать держала в руках голову своего сына, перебирала его волосы, и горькие слёзы капали на глаза, на лоб, на губы, её любимого Чавадара.
Всю ночь не отходила от своего сына мать, что-то шептала спёкшимися губами, глядела вдаль невидящими от слёз главами. И звёзды, видя её горе, тоску и печаль, тоже беззвучно плакали своими золотыми слезинками.
-А что дальше? – чуть слышно спросила я, не стесняясь вытирать слёзы, бежавшие по щекам.
-А дальше…Дальше… Утром люди увидели на том месте, где сидела мать Чавадара и плакала над телом сына, небольшой холм. Весь седой был этот холм. Возле него бил родник прозрачной ключевой воды. Но горька та вода была, ох, как горька. Ведь что может быть горше слёз матери?…
Вот такая история. И ещё долго сидела я своей учительницей на скамейке, глядя на одуванчиковое покрывало луга и думала о великой материнской любви.