императив

Нет ничего необъяснимей
вот этой режущей тоски,
когда молчать невыносимо,
когда раздавлены виски,
когда на эхо сонный город
вдруг отвечает внятно мне,
когда не камертон затронут,
а лунный свет. И при луне
не остается ни печали,
ни сонных ласк чужой мечты,
и мы нашли, хоть не искали,
нашли себя – и я, и ты.

И вот тоска съедает кожу
на изрубцованной груди,
тоска уже не просто гложет,
а вот внутри тебя сидит.
И пьет твой кофе из красивой
пузатой чашечки твоей,
и после кофе с новой силой
вдруг пробирает до костей,
берет своей когтистой лапой
за шкирку бренную тебя –
и со всего размаху на пол,
тебя ни капли не щадя.

Ползешь, раздавленный и тихий,
и шепчешь про себя – нашел,
ну вот, нашел себя и дико,
так дико мне внутри еще.
Я сам себе противен будто,
как будто даже незнаком,
ну неужели так и будет,
что постоянный в горле ком?

Ведь я же был озерной гладью,
порывом ветра при луне,
ну а теперь куда посадят,
там и сижу как монумент;
и нет ни сил, ни прочей воли,
и в голове один мотив –
ну а теперь чего изволишь,
мой самодур-императив?

А память, память тащит в домик,
чтоб вековечить для других,
все эти «только ты» и «кроме»,
все эти тексты и стихи
(ведь я писал стихи когда-то,
и говорят, что был талант,
а нынче вместо рифм и тактов
внутри меня одна зола).

Да вот еще – придет как будто
под утро мелодичный сон,
но просыпаюсь – слишком мутно,
уж слишком дымно наше все;
размена нет, не будет водки,
не будет плавиться нутро.
Сижу на дне своей высотки,
из прошлой жизни сделав трон,
и вижу, как вдали мерцают
огни моей слепой тоски –
ну вот и свиделись, родная,
ты видишь - я обрил виски…