Мари изливает душу

То ли Кубрик выполнил все мои просьбы, то ли топил камины рассказами от лица впеченного в плоть Куилти, рассказами о любви безумной девицы Минны к швейцарскому пастуху, вот дернешь ее за нити - она принесет сырок, расплавленный солнцепеком, одна для себя в любимом. Он скажет, что это пошлость, и ты о своем далеком расплачешься, пастухом быть можно, и арлекином, и девушкой всех кровей в бутылочке из-под пены, ты ждал меня здесь, так вот пришла, промокнув чернила. В последнем письме писал шарлатан из морковной Вены: "Тебе, Медея моя, придется сказать: "Любила". Выше своей головы не прыгнуть даже солисту нашей оперы, ты отлично готовишь штрудель, все мои пациентки бегут на прием к Трисмегисту, рядом с ним на ковре моргающий черный пудель. Рядом с ним на кушетке дама (mon Dieu)- медуза рассказ о своих видениях перемежает матом (это иносказания), дар – не сказать обуза, но все-таки речь о Дионисе, даже пускай распятом». Анна читает письмо, кладет его в стопку писем и достает рукоделие - крестик болгарский гладок. "Как хорошо, что в мышлении мы от себя зависим, а не от этих китайских ребусов и помадок. Как хорошо, что подходит тесто, клиника опустела, все удалились в церковь - там хороши приходы. Я оставляю тебе на хранение недорогое тело и подыщу себе новое, чтоб не отстать от моды".