Стог в окрестностях Нижнего

Космос – мой отец.
Вселенная – моя мать.



***

Всем нью-эстетам – врезать сразу…

Конечно, мило, но – пардон! –
какую ж чёрную заразу
несёте вы в наивный дом,
который двери расхлебянил
и окна настежь расстегнул,
чтоб огламуренные дряни
вкачали в мозги бьютифул!
Чтоб жизнь вскипевшею коростой
обрушилась в тартарары!

Холёным жить легко и просто,
надев тунику для игры, –
ловить воланчики из смысла,
но корчить мину, слыша звук
конфабуляций коромысла
и вой помоечных подруг,
чураться жидкости, пролитой
из простородных пупышей…

И возносить себя над свитой
себе подобных голышей.

***

Босота, люд, мещане, господа!
Я всем вам –  МАТЬ! Туда вас растуда!
Не смейте обезличивать мой лик!
Но каждый обряжать меня привык,
но, как ни сетуй, что я ни вопи –
враги вы во единой во плоти.
И лишь когда нагрянет чужанин –
соорудите кремль из русских спин,
из русских грудей и колоколов,
из кольев, чресел, вый, корней, голов!
Врастёте в землю. Не по смерть. По жизнь.
Вновь в кровь вам выдавлюсь: «Народ… Держись…»
Пока ещё имею сил запас,
Рожусь и вас рожу – в который раз!


***

Черна глава предтечи Иоанна
на блёклом блюде свода. Чёрен рот.
Из уст росой серебряной осанна
сочится на сумятливый природ.

Но муть шабашит в граде бесшабашном,
шуршащий скраб до поднебесья зрим,
холмы и долы дышат смогом башен,
хоть дух привит и сын боготворим.

Нет! Не могу покланяться ни богу,
ни маковкам,  ни звону, ни попам.

Уйду к новородившемуся стогу
и припаду навзрыд к его стопам!
В нём сохранилось то, что было где-то,
когда и нас-то не было нигде…

О, сколько безрассудного воспето
уложенными в грубой борозде…
Её машина времени вспорола,
в которой мест не будет никому.

Но что страдать! В нас вера – до упора! – 
что ни душе, ни сердцу, ни уму:
сомненья, боль, блуждание во мраке,
созвездья эпигонов и бродяг.
И сколько тех, что лают, как собаки,
и сколько тех, что злее всех собак!

***

Не станет Чёрный город Белопенным,
каким бы ни был сладостным елей.
Прозрачная паломница Вселенной,
так схожа я с былинками полей:

нам прорастать сквозь смертное не трудно,
лишь не вдавила б жизнь в грехи по суть.
Ворочается град кровавопудно.
И чтоб вдохнуть – пишу! Боюсь уснуть.