Чепега. Грицко Нечёса. Разрушение сечи гл4

.Источились зипуны, их места скопления былые.
Стали кони, спешились рубаки удалые.
Екатерина отняла у запорожцев мечь
И с землёй сравняла куренную сечь.

Но все ли свои песни Запорожцы спели
И все ль возможности у запорожцев исчерпались;
Ведь уже и раньше восемь раз, как птица феникс, 
Сечь из пепла возрождалась,когда её  сжигали.

Что тут скажешь - поживэм, побачим,
Настало время старшИнам суетиться,
Сам ресурс, который сечь питал утрачен:
И сечь должна исчезнуть, или измениться.

Старшины уже были с челобитной во дворце,
Выловили там гетьмАна своего, Грицка Нечёсу,
Но им было отказано по этому вопросу:
Им показали дулю без маковой присыпки на конце.

«Уж и теперь вы расшалились черти»
Выговаривал Грицко: «Славяно-сербов беспокоите?..
Я думаю горбатого исправит только смерть:
Только рассеянные врозь вы успокоитесь.

Служить вы не хотите – вам дисциплина не мила,
Но что же делать с вами вы сами рассудите,
Куда  бы вы не сунулись, там не хорошие дела:
Ограбленные, сожжённые, убитые.

Да и кацапа самого зашорили бы, между прочим
И это говорю я вам не к слову:
Разве не запорожцы помогли Емельке Пугачёву?
Что челобитчики потупили до долу очи?»


Земли запорожские придворным раздала царица,
По заслугам, а чаще тем, кто был ей мил;
Сам Грицко Нечёса выкусил сто тысяч десятин:
Вот так в который раз сгорела, Запорожья, феникс птица.

Запорожцы разбрелись по югу, кто куда сумел:
Кто сел на хутор, кто стал бродягой, нищим,
Но пистоли, сабли и фузеи висели на стене
И осталась ложка да плюс ещё и нож за голенищем.

Так в казацкой песне обо всём поётся -
Скупая, запоржская слеза в ней льётся:

«Чорна хмара наступыла
Либонь дощик буде:
Вжеш нашого Запорижжя
До вику не буде.

Бо царыця – мате наша
Напусть напустыла,
Славнее войско запорожске
Тай занапастыла.

Но много сечевиков "Москве" не покорилось
Убежали в Турцию и за Дунаем основали сечь ещё одну,
Вместе с басурманами против православных бились,
В очередную Русско-Турецкую войну.

Это ещё о крепкой вере православной
У запорожцев усомнение; и не досужее:
Сечь была структурою аморфной и не державной
И был единственный не предаваемый ей бог не нужен.

Не из-за Дуная ли пришло от некоего казака Копыци,
Который турку-побратиму отвечал: « а вжеж
Мени шо пэрднуть а шо пэрэхрыстыця
Ото оно е всэ однэ и тэж.»


Но запорожский дух не умер в Малороссии,
Казак надеялся и терпеливо ждал;
Охотился, рыбачил и батрачил, и пахал,
И наклёпывал под огромными дубами косы.


И время подошло: казак Грицко Нечёса
Вновь вылез из дворца, на юг явился
И осмотрел и всё проверил и убедился
В необходимости поднятия казацкого вопроса.

А тут и матушка царица ясным солнышком явилась,
В путешествии своём на юге в Малоросии,
И адрес приняла от казаков, и появилась
Звезда надежды в справедливость в непростом вопросе.

Наверно, Екатерина довольная поездкой в целом,
Увидев жизнь в пределах, где ранее была лишь глухомань,
В минуту слабости или с далёким государственным прицелом,
В тысячу семьсот восемьдесят седьмом году, ещё,
                пообещала казакам Тамань!


И поручил собрать Потёмкин армию из верных казаков
Антону Головатому, Захарию Чепеге и Сидору Белому
Ибо Порта Отаманская стала задираться вновь,
В надежде перекроить в свою пользу южнороссийские пределы.

В Херсоне собралось двенадцать тысяч козаков
И кошевым был выбран сидор Белый,
Всю конницу доверили Захарию Чепеге вновь,
А Головатому пехоту сечевиков готовых к делу.

Войску верных казаков - от Днестра до Буга-
Была обещана земля для обустройства
И вновь в Грицке Нечёсе казАки увидАли друга,
И вновь Грицко заполучил значительные силы войск.

И снова между Бугом и Днестром обозы заскрилели:
Открылся доступ казакам к просторам придунайским,
По Днестру и Бугу засновали чайки,
А казаки весёлые и жизнерадостные песни пели.

Чепега по знакомым ранее местам,
С полусотнею отборной сам на поиски носился,
Хотя уж ему было и не по летам,
Хотя и в связи с чином он остепенился.

Но степь вокруг и птицы многоголосо пели,
И колыхались волны зноя ароматного,
И в этой необъятности простора благодатного,
Душа стремилась вдаль и молодело тело.

И с басурманами встречался он на пики,
И сабли с обеих рук сверкали молниями,
И жил как прежде воин в нём великий,
И тело  всё как прежде помнило.


Но остановил Очаков армию Потёмкина,
Своими бастионами, ретраншментами и рвами,
И вяло шла осада, и дела были не громкие,
И массово солдаты от болезней умирали.

Но яркою была баталия Сувороа на Кинбурнской косе:
Там и казАки дали туркам про меж ушей,
Суворов солдатушками своими разогнал их
                по пребрежной полосе
А потом казаки турок доставали из Кинбурнских камышей.

 
Под Очаковом в морском сражении смертельно ранен Сидор Белый,
Батько верных казаков воин доблестный и смелый,
Умер он на третий день, в Кинбурне был похоронен
И почестей был удостоин, и памяти казацкой удостоин.


Чепега избран новым атаманом кошевым,
Судьба вела его в историю неспешно,
По дорогам многовёрстным боевым,
Идущего по жизни, коли избрали атаманом, чесно.


Был под Очаковом остров-крепость Березань в открытом море,
Отвесным берегом со стороны моря неприступный,
А со стороны Очакова пологий, без уступный,
Но плотно защищённый пушками, валами, рвами – казакам на горе.

КазакАм дал приказ Потёмкин: «Взять сей неприступный остров!»
Известны многие казАцких хитростей примеры
И, посколько просто так, взять Березань было не просто,
КазАки переоделись в турков и пересели на турецкие галеры.

И оселедцы спрятали в чалмы турецкие,
И необъятные шаровары переодели,
Но вот усы свои полуметровые и молодецкие,
Сбривать не стали, а замаскировали как сумели.

И турки им поверили, и подкрепленью были рады,
И близко подошли казАки до оборонной полосы,
А когда казАки оказались с турками и вовсе рядом,
Их выдали зерцала их казАцкие, и их казАцкие усы.

Но было поздно: казАки вдарили в упор из ружей и пистолей
И пошли в решительную рукопашную,
А когда турки наконец прозрели,
Им стало невыносимо и до смерти страшно.

И бросили они позиции и в крепость побежали,
КазАки развернули пушки и били их картечью,
После такой конфузии несчастным туркам было делать нечего
И они, непостижимым казакАм, благоразумно сдались.
 

Очаков штурмом взят в двадцати градусный декабрьский мороз
И штурм был явно запоздалый, но выполненный смело:
По какой необходимости пол года у Очакова сидеть пришлось,
Ну конечно бы не плохо было б знать но то уже не наше дело.

Потом Очаков разметал, почти сравнял с землёй Потёмкин
Сему деянью разные оценки современники его дают,
Кто говорил Очаков камнем оборотился у него в печёнке,
Другие что он хотел возвысить перед Екатериной ратный труд,

Но Екатерина хорошо умела понимать, смотреть и слушать
И поняла светлейшего, и выгоду его такую,
И отписала: «Когда вернёшся, я двумя руками притяну тебя за уши
но всенародно расцелую…"

Ну вот Очаков уничтожен, срыт с лица земли,
Защищён Херсон, где верфи черноморские стоят
И до весны передохнув, и подлечившись русские полки
Уж в гирла придунайские, и на Измаил глядят.


Царица настояла, видимо мотивы были, а повод появился,
Наверно чтобы запорожский дух у запорожцев притупился,
Чтобы войско верных казакОв, что из запорожских козакОв основано,
В «Черноморское казачье войско» было бы переименовано.

Так появипось «Черноморское казачье войско» на юге Малороссии,
Но названий перемены зачастую сути не меняют,
Черноморцы обустроиться между Бугом и Днестром мечтают
И натыкаются на сложные, неразрешимые земельные вопросы.

А пока идёт война, благоустройство между Бугом и Днестром
Превращается для черноморцев в неудобоваримый «суп с котом»:
Никаких гарантий на эти земли у Черноморцев нет
И на них в связи с победами России, разинул рот придворный свет.

Чепега с Головатым вопросы обустройства войска своего решают,
Но всё больше непреодолимых трудностей встречают,
И всё чаще свои взгляды обращают на Тамань,
И на соизмеримую с рекою Днепр реку Кубань.

А между тем с Кутузовым Бендеры взяты казаками,
Взят Хаджибей (Одесса), совместно с русскими войсками,
Затем взят Аккер-Ман, а после целый год
По умершему императору австрийскому скорбел народ.


И вырос наконец перед Потёмкиным на юге Измаил турецкий,
Как некогда перед Петром на севере Орешек шведский,
Крепость Измаил высоты и ширины не мерянной,
В Дунае голубом, как тромб речной артерии.

На Дунае под стенАми Измаила сто кораблей стоят
И пушек на этих кораблях не счесть,
А чем же русские тем кораблям противостоят?
У русских лишь баркасы де-Рибаса и казачьи чайки есть.

Но думать долго - время  драгоценное терять,
На берегу Дуная скрытно за буграми гаубицы установлены,
Боеприпасы для бомбардировки навесным полётом ядер приготовлены,
Осталось выбрать время и дать команду всем орудиям стрелять.

Когда же русские судёнышки подплыли к туркам с дух сторон,
И жерла своих пушек навели на стовымпельный турецкий флот,
Взвилась условная ракета всем орудиям огонь,
То заплакали сто вымпелов турецких, а не наоборот.

И с неба ядра зажигательные летели,
И полевые пушки били с берегов,
И малые суда с Дуная пушками своими загремели,
По ватерлинии решётки делая в бортах судов.

Не долго феерверк под измаилом продолжался,
Горел и шёл ко дну турецкий флот,
Пожар шёл в небеса и в Дунае отражался
И ликовал один, и погибал в пучине и огне другой народ.

А через двадцать дней Суворовым был приступом взят Измаил
Весь гарнизон погиб и в плен взят малой частью,
Стамбул на всю Европу панику забил,
Но русские, не перешли Дунай туретчине на счастье.

А русским не нужна турецкая земля
И лишняя возня с ней и морока,
А нужны России прилегающие к ней моря,
От самой Балтики и до Владивостока.

Россия не из тех кто будет в клетке из крепостей сидеть,
Росии на морях дружить и договариваться любо,
А тем, кто попытается Россию ограничить или в клетку запереть,
Россия может вышибить мозги или нехило двинуть в зубы.

Закончилась война.Россия закпючила выгодный победный мир,
На время Порте и России стало на морях не тесно,
В Петербурге гремят литавры, уже полгода длится пир,
А между Бугом и Днестром опять не весело звучат казачьи песни.

В притензиях на землю казАки черноморские бесправны,
Грицко Нечёса умер смертью непонятной в Яссах,
Но у Черноморцев есть Чепега атаман и Головатый славный
И ещё горем не переполнилась судьбы их чаша.

И Мокий Гулык послан на Тамань с отрядом,
Чтобы обследовать на месте всё как надо,
А также было решено на черноморской раде торопиться
С отправкой депутации с бумагами к царице.

Вот Мокий Гулык на тамань далёким шляхом скачет –
Путь освоения тамани черноморскими казакАми начат,
А в Петербург с бумагами на аудиенцию к царице,
Головатый с подобранными, по умному, казакАми мчится.

О божья матерь и вы святейшие отцы,
О свет России всей – Петерьург-столица:
В Петербурге появились погранцы,
Дети неугомонные самой царицы.

Черноморцы казаки из малороссии,
В экзотических нарядах,бритоголовые,безбородые с усами,
Худые как лучины ,квадратные как скрыни, как колокольни рослые,
С раскосыми и круглыми, но острыми колючими глазами.

Садятся в кабаках и требуют горелки, мяса и тарани,
И пьют жбанами, и ничего почти что не едят.
И так с утра до вечера в кабаках сидят,
И спят по очереди за столами.

И пляшут трепака, и на спор вызывают на покулачки,
Гвардейцев гордецов,петербургских ухарей, матросов
И все желающие уползают от них рачки,
И не вызывает, кто кого побил вопросов.

Они обрастают, как снежный ком друзьями,
И угощают, и угощая сами пьют,
Покамест Головатый лямку тянет,
Казаки черноморцы весело живут.

А полицмейстеры боятся, как бы там чего не вышло,
Но знают меру черноморцы и не доходят до предела,
Как бы ни пили казаки, но у них ни разу не клинило дышло,
И помнили они, что посланы в Петербург для дела.

А вопрос давно, по сути, был уже решён,
Но уже тогда ворочалась, не ловко бюрократия,
Но Головатый получил, зато, всесторонне отшлифованный закон,
СкреплЁнный грамотами царицы и настоящей государственной печатью.


Построил в Петербурге своих хпопцев Головатый
И сказал им весело: «Браты!
Пора уже нам вырушать до хаты,
А то вам тут порвуть усы та выдыруть чубы.

Пора вам вси сынци свои загоить,
Було так надо за для политыкы и вы вси молодци,
Бо дэ то в кабаци козак що не на будь накоить,
А дило прыгне дэ то у бюрократа у дворци.

Готовтэсь, завтра мы до пивдня вырушаем,
Продайте брычкы та коняк не нужных,
Та в кабаци всих хто не буде угощайте,
И пыйтэ за товарыство, мыр,  та дружбу».   


Тамань и прилежащие угодья отдаются казакам,
В их пользование на все потомства вечное,
Со всем что есть на суше, на воде, и под водой и под землёю там,
Но и с опасностями, что ждут их там конечно.

Они единственные на той земле законные владельцы,
Бескрайней и прирастающей во все стороны земли,
Они не самозахватчики, они законные землевладельцы,
Они смогли сберечь и сохранить себя, они смогли!

Примерно вот такие мысли вдохновляли Головатого,
Когда он грамоты вёз во Слободзянский кош Чепеге,
Уже содеяно всё и нет пути обратного,
Кроме как идти к уже добытой,
               но не закреплённой знаменем победе.


Чепега с товарыством готовит депутатам встречу,
Послал пол тыщи конницы в сопровождение,
Ковры постлали приготовили столы и речи,
И героев празднеств ожидают с нетерпением.

Старшины войсковые все присутствуют,
Херсонский архиепископ с духовенством,
Все казаки, которые острее всех значение момента чувствуют,
И множество народа, которое в сценарии не задействовано.

На возвышении приготовили столы для возложения даров,
В торжественном убранстве с булавою у столов стал атаман,
По обе стороны дороги в две шеренги выстроили казакОв,
Дорогу вымостили, всплош, турецкими коврами.

Старшины возле атамана  стояли с булавами,
Развернув знамёна войск со знаками побед.
Четыре царских штаб-офицера на блюде, поднятом над головами,
Несли из Петербурга дар царицы, для казакОв Монарший хлеб.

За ними Головатый на пожертвованном Екатериной блюде,
Солонку нёс и грамоты - высочайшие - царицы,
И замерли в торжественном экстазе люди,
Торжественными и суровыми были у черноморцев лица.

А дальше дети малолетние Антона Головатого,
Несли для атамана кошевого царское письмо
И саблю всю в алмазах в признание труда, Чепеги, ратного
В признание перед черноморцами заслуг его.

Гремели ружья, пушки и  земля дрожала от пальбы
И крик приветственный из тысяч глоток нарастал,
Когда на стол на возвышении ложились царские дары
Когда Чепеге Головатый монархшие дары передавал.

Кошевой опоясался саблей, поцеловал и хлеб и соль
И грамоты монархшие народу прочитал для всеуслышанья,
И вся прцессия в войсковую двинулась церковь,
Где торжественно молебствие творила для всевышнего.

И разделили царский хлеб на равные четыре части:
Одну часть кошу, фпотилии другую, а третью
                на кубань доставит феникс-птица,
Четвёртую в войсковой церкви оставили на счастье,
Она там, к стати,  до сих пор нетронутой хранится.

На траве накрыли пять столов у войсковой церкви,
Горелку пили все и царский хлеб церемониально ели,
И ликовали все - минули чёрные для запорожцев дни,
И песню новую они теперь запели.


Ой годи нам журытыся
Пора перестаты,
Дождалыся от царыци
За службу заплаты.
Та хлиб силь и грамоты
За вирною службы,
От тепер мы односумы
Забудемо нужды.
В тамани жить,вирно служить,
Граныцю держаты,
Рыбу ловыть, горшку пыть,
Щей будем богати.
Та вже треба женетися
И хлиба робыты,
А хто прыйде из невиры
Непощадно быты.
Слава богу та царыци,
А покой гетьману:
Заличили в серцах наших
Горючую рану.
Подьякуймо мы царыци,
Помолымось богу,
Що вона нам указала,
На кубань дорогу.

А что же мокий Гулык с сотнею своею?
Он через керченский пролив достиг Тамани
И ездил плотно, как только мог по ней
И по собственному наитию, и с проводниками.

Блудил в болотных, сагах, в камышах
И добросовестно старался исполнить поручение,
И не находил народа в брошенных селениях и крепостях,
Всё было брошено, всё было в запустеньи.

Совсем недавно здесь ногайские татары кочевали,
Вассалы ханства крымского, а точнее Порты
Набеги учиняли на Россию, в рабство угоняли,
Как настоящие наследники Батыя, как его орды.

Суворов в Руско-турецкую войну здесь наводил порядок,
Исходил с войсками всю Кубань,
Как всегда с немногочисленным, но боевым отрядом,
Он в камыши загнал турецких и татарских бассурманов.

Россия вынудила, оставшихся в живых, переселится
Туда откуда они и появились некогда – за Волгу,
Россию, безнаказанно, грабить не годиться
И это было перед Российским югом для России долгом.

И земли плодородные на площадях огромных опустели,
Но ещё мало было их в бумагах закрепить,
А надо их для достиженья этой цели,
Надёжными людьми и пахарями и воинами заселить.

Именно Суворов высказал такую мысль впервые,
Как Тамань от турков безрасходно удержать,
Когда после похода на Кубань отчитывался он Екатерине,
И намекнул ей, где таких людей для заселенья взять.

И Екатерина поняла Суворова и была готова,
К переселению казаков после упразненья сечИ,
Но Грицко Нечёса всё переиначил снова,
Ему нужны казаки для взятия Очакова, Измаила, Килии, Тульчи.

И тут же появилась как бы цугом,
В многовекторном уме Потёмкина мысль от сатаны,
Якобы пожаловать казАкам земли между Днестром и Бугом,
Потому что там казАкам было место для ведения войны

А истинное место для Запорожцев уже намечено – Тамань
Слободзея промежуточный, изощрённый царский ход,
Чтобы в заблуждение ввести заинтересованный народ,
А потом в истории неправда правдой станет.

Чепега воевал с Суворовым и с ним не раз встречался,
В том числе они в беседах коротали час,
И конечно же Чепега безусловно же интересовался,
Что такое есть Тамань, река Кубань, гора Кавказ.

И Мокий Гулик послан на Тамань, как представитель казаков
Для официальности, чтобы народ поверил и согласье дал
Чепега не хотел в свой адрес лишних слов,
А посути всё уже решил и всё уже по сути знал.

А Головатый мало что решал, а может быть и ничего,
Екатерина не была в политике легковесной дурой,
Сам дворцовый церемониал потребовал присутствия его,
И Головатый был декоративной и косметической фигурой.

Александр Суворов, Екатерина, а Чепега позже,
Истинные фигуранты постановки и решения задачи
И Головатый, но только как однодум с Чепегой, тоже
Вот так события имеют логику и смысл, а не иначе.

Чепега имея цепкий, взвешенный и прагматичный склад ума,
От Суворова имея данные без шелухи и звона,
Уже под Очаковым и Измаилом, уже тогда,
Составил полную картину о Таманском регионе.

А ход Потемкина Чепега  сразу же и раскусил,
Но обстоятельствами вынужден был в его игру играть,
Поэтому с обустройством между Бугом и Днестром он не спешил
Предпочитая пока созреет овощь выжидать.

Вот Мокий Гулик из тамани возвратился,
Восторженный отчёт он дал о той земле благословенной,
Черноморский кош между Днестром и Бугом оживился:
Готовится к далёкому переселению.
       











 

 
 



   

   
 
 
         
 



   


Рецензии