Полеталочка

Камушки перестукивались, звонко искрились стекла, перья ерошились под ветром, и невидимые струны выпевали неслышимую мелодию. Тонкая, ажурная конструкция переливалась, блестела и раскачивалась, перебирая ножками-веточками и взмахивая пёрышками-крыльями.
- Как это называется? - полюбопытствовал Рез, обычно в это время приторговывающий на площади разными безделушками, но сегодня из-за сильной жары заскочивший в трактир пропустить кружечку.
- Не знаю, - изобретатель Ени рассеянно пожал плечами, не особенно прислушиваясь к собеседнику. Его создание всё кружилось и кружилось на одном месте, напрасно порываясь подняться в воздух. По старому дереву столешницы играли в догонялки солнечные зайчики, скребли веточки и волочились нитки.
- А что оно делает?
- Пытается взлететь, - всё так же отрешённо ответил Ени. Его всякий раз зачаровывал этот процесс, хотя он наблюдал его уже не в первый и даже не в сотый раз.
- Я не о том тебя спрашиваю, - скривился торговец. - Я хочу сказать, для чего оно? Какая с него польза?
Учёный вздохнул и поднял на него глаза, оторвавшись от созерцания.
- Честно говоря, я сам уже который день пытаюсь это понять. Наверное, просто для красоты.
- Для красоты? - Рез бросил оценивающий взгляд на стол, на котором танцевали ломаные тени и отщёлкивали что-то стекляшки и бусины. - Ну, знаешь ли...

Оно действительно производило странное впечатление. Хрупкое, всё какое-то слишком нездешнее, всё  - воплощённое стремление к недостижимому, полёт в своей начальной точке, когда ещё нет отрыва от земли, но уже есть это ощущение ветра в душе, прохлады раннего утра в сердце и знания, что следующий шаг уже придётся не на неподатливую твердь... Но вот этого-то следующего шага и не происходило. Хотя надо сказать, что самого изобретателя это вполне устраивало. Ему виделась в этом какая-то высшая философия - ведь за первым шагом всегда рано или поздно следует последний, раз начав, остановится уже нельзя, таковы правила игры в жизнь... Но мгновение, пойманное на самой границе между "ещё нет" и "уже да" - оно было вечным потенциалом, бесконечной возможностью, которая никогда не осуществится, но и никогда не исчезнет. Оно было самим началом начал, зародышем, таящим в себе будущее и ещё не знающим прошлого. Оно было овеществлённым "всё впереди". И в этом было что-то непостижимо прекрасное и столь же жуткое.
Одним словом, Ени нравилась идея его изобретения. А поскольку ничего, кроме идеи, он не мог в нём найти, про себя он постановил считать его произведением искусства. То есть проку с него не было никакого - с точки зрения горожан. Первое время им нравилось рассматривать изящные переплетения и сложные изгибы чего-то, что казалось почти живым (а потом обсуждать с соседями новую Енину причуду и крутить пальцами у виска), но постепенно новость приелась и забылась, вытесненная из умов пришедшими ей на смену. Учёный какое-то время ещё искал применение странной вещи, для которой даже не мог придумать названия, но потом сдался и он. Конструкция постояла немного в комнате, но вскорости стала раздражать Ени бесконечной своей суетой и была сослана в подвал - туда, куда отправлялись рано или поздно все неудачные и недоделанные проекты. Там, ютясь на полке в тёмном углу, она продолжала перебирать паутинными конечностями и посылать на стены искристые радуги.

  Потом, когда наступила осень и ветер уже кружил снопы разноцветных листьев, устилая ими дороги, Ени вдруг вспомнил про ярмарку. Не забыли про неё и его соседи - и вот скоро в большой и шумный соседний город потянулась по разбитой колее вереница повозок. Изобретатель глядел, как уплывают вдаль родные красные крыши, растворяясь среди холмов, потом поднимал голову - и взгляд его терялся в ослепительной холодной синеве сентябрьского небосвода. В телеге, тщательно укрытые парусиной, покоилось несколько десятков причудливых механизмов, среди которых была и та, немыслимая, чудная, бесполезная машинка, бесконечно ускользающая в стремительную высь. Она была запакована с особой тщательностью, чтобы не повредить хрупкие соединения. Кулёк подёргивался и издавал едва слышные звуки. Ени не собирался брать её с собой, сказать по правде, он вообще про неё забыл - но, заглянув по какой-то надобности в своё подземное хранилище, вновь был очарован этим странным подобием жизни. И прихватил всё же, не очень представляя себе, кому оно может понадобиться.
  Крыши совсем исчезли, и осталась одна дорога без начала и конца, исходящая из неба и ведущая в него же, замкнутая в бесконечности, как лента Мёбиуса...

  Колёса застучали по брусчатке мостовой. Телегу подбросило, и Ени проснулся. Какое-то время он полусонно наблюдал, как тени бегут за обозом, цепляясь за колёса и прилипая к копытам лошадей, потом поднял голову и огляделся. Улицы пестрели людьми, и кажется, год от года народу лишь прибывало. Ени смотрел на обступившие площадь дома, похожие на пряничные домики из сказки, на играющих в фонтане солнечных зайчиков-рыбок, на готические башенки ратуши - и чувствовал, как сердце его оживает, и он сам, будто своя придумка, рвётся душою ввысь, радуясь, как мальчишка... Каждый раз, приезжая на ярмарку, он ощущал себя осью, вокруг которой летела карусель повозок, людей, лошадей, запахов, звуков, красок; летела, кружилась и завораживала, так, что не отвести глаз. Он забывал обо всём, и не помнил ни дня, ни числа.
И вскоре хлопнула на ветру ткань палатки - и понеслось.
У него хорошо покупали. Вот только почти каждый спрашивал - что это за штука, там, у вас за спиной? Та странная, что кружится, дрожит и сверкает? Что это? Что она делает?
Она хочет взлететь, отвечал Ени, уже примирившись с этим вопросом.
Так чего ж не взлетит, интересовались они.
Она не может, терпеливо втолковывал Ени. Не может, но будет всё время стремиться. В этом-то вся идея.
Так что примерно это он объяснил и одному молодому человеку.
Молодой человек долго разглядывал енино детище, очень долго и очень внимательно, и по лицу его нельзя было прочитать ничего.
- Вам не кажется, что это жестоко - обрекать своё создание на подобную судьбу? - наконец спросил он.
  - Ну почему же? У него ещё всё впереди, - мягко улыбнулся Ени.
  - Да-да. Всегда всё впереди.
Он ещё немного постоял, наблюдая, как проворачивается в сочленении хрустальный шарик, бисеринки пересыпаются с одного конца лески на другой, и в воздух поднимается трепетное, почти прозрачное крыло.
- И неужели оно никогда-никогда не остановится?
- Никогда, - с гордостью отвечал Ени. - Я заложил в основу принцип вечного двигателя Лео да Витти.
Молодой человек бросил на него непонятный, тревожный взгляд.
- Продайте его мне. Продайте... оно ведь продаётся? Сколько вы хотите?
Ени растерялся. Странно, но он уже успел так свыкнуться с мыслью, что вернётся домой вместе с своим непутёвым изобретением, что теперь, когда кто-то наконец польстился на него, он не мог заставить себя с ним расстаться. Он начал сбивчиво говорить что-то о сложности транспортировки, об опасности разбить иные детали, о...
- Не бойтесь, - перебил его собеседник. - Я знаю, как обращаться с такими вещами. Я - Лео да Витти.

Люди недоумённо оборачивались вслед высокому угрюмому блондину, который бережно, словно ребёнка, нёс бесформенный подрагивающий ком одежды. Добравшись наконец до дома, Лео размотал складки плаща, поставил свою ношу на стол и окинул сумрачным взглядом. То, что он намеревался сделать, казалось сущей нелепицей, какой-то глупостью, даже не стоившей времени. Но... Он уже заплатил деньги, он уже всё придумал, и тонкие ножки по-прежнему звенели от напряжения, судорожно пытаясь оттолкнуться от земли - и он вздохнул и принялся за работу.
С первыми лучами рассвета он поднял голову и зевнул, протирая покрасневшие глаза. Машинка стояла рядом, но больше не улетала - она вообще не двигалась. Он подхватил её поудобнее и понёс на чердак.
И там подправил последний сустав.
С шорохом распахнулись крылья. В безумном прыжке выстрелило из открытого окна сверкающее невесомое создание...
...И разбилось, сорвавшись в смертельное пике, когда судорожно дёрнулись, зацепившись друг за друга, крылья...
...И треснуло, ударившись о флюгер, и хрупкие косточки каркаса разметало ветром...
...И зацепилось за макушку дерева, намертво запутавшись в обвивших силками ветках...
...И исчезло в сиянии солнца, чтобы пролететь однажды там, откуда высочайшие горные хребты покажутся россыпью камушков на берегу...

И все эти вероятностные варианты прокручивались перед внутренним взором Лео, пока существо из старых щепочек и осколков немыслимой сказочной птицей улетало в голубую зовущую высь.
 - Да, - прошептал Лео. - Теперь всё правильно.