Прапеснь

                П Р А П Е С Н Ь


   
                О, утренний ветер , когда долетишь до Шираза
                Друзьям передай этот свиток рыдающих строк.
                Саади

                Как наречёт человек всякую душу живую,
                так и было имя ей.
                Быт 2.19


О, эти радость, теплота и нега, -               
вошли ко мне в глаза и стали мною.
Ещё в груди - переживанье тайны
большого первого глотка - дыханья;
и с ним - во мрак скользнувшая душа.
А с выдохом уже звучали губы
и радовались озаренью глаз,
и пели звуки, льющиеся дружно
в высокую мелодию восторга,
живущую повсюду, как во мне.
Улыбка - это свет  навстречу свету,
сиянию оживших песней слов
в благоуханном откровенье смысла
того, зачем был этот первый вдох,
того, зачем глаза открылись свету,
того, зачем струится эта песнь.
И с этим счастьем встрепенулось сердце,
и с этим знанием глаза раскрылись,
и с этой песней отворились губы.
И в то мгновенье первая душа
и юный прах, впервые, стали мною.


* * *    

          Благословенный сад !
Ты сохраняешь в утренних бутонах,
что ищут ласки у моих ладоней,
          значенья тайных слов.
Дрожат меж пальцев сочные соцветья
в желании цвести и быть любимы, -
          они нежны ко мне.
Так начал петь среди твоих растений
в меня вошедший  благотворный дух.
          О, как он хочет петь.
И этой  песней источать созвучья,
которые я волен сочленять
          букетами имён
и нарекать цветущие созданья,
чтоб в новых песнях знать по именам.
          Так  станем вместе жить.


* * *


О, дивная влага, здравствуй !
Ты рукам моим рада
и губам моим рада.
Но губам не утолиться,
не насладиться тобою рукам,
так  непрерывно это желанье - к тебе склониться.
Ты - глазниц моих влага, река.
Я - твоё отраженье. Послушай,
я сейчас пророню твоё имя.
Ты мне подарила меня,
удивлённого, на поверхности глади,
озарённой в спокойном движении.
Два разветвлённых потока: вправо, влево, -
каждому рукой дотянусь, -
руки немеют в прохладе
сплетенья с руками твоими светлыми.
Но зачем убегаете вы друг от друга?
Единение ваше про моё рассказало тело,
а теперь называю вас порознь: Эвноя , Лета.


* * *


Среди дерев, по именам воспетых,
лишь ваши имена не прозвучали, -
в груди моей я их не отыскал
и от поющих губ не отлетели, -
во мне их нет и, значит, не мои
вы, дивные  творенья, гордость сада.
О, дерева, и вы добры ко мне,
зовёте в сень сплетенья ваших крон,
таких же гибких, как и тело
моё, нет, тело стройностью подобно вам.
Вы шепчетесь, не зная о словах,
как я, не зная ваши имена, пою
о нежной простоте цветов,
которыми вы тянетесь друг к другу,
благоуханием меня пленяя.
И вдохновенье окрыляет песню,
спешащую вослед  воображенью
пропеть о ваших сладостных плодах.
Но не мои вы, не мои. Прощайте.


* * *


Приди ко мне, животное, мы – братья?
нам упоенье - этот дивный сад,
его плоды и запахи, и влага.
Ты, как и я, про всё уж знаешь,
но только не слагаешь песен, -
и в этом твоя мудрость и печаль.
Приди, я имя дам тебе, я - радостен,
с тобою будем радоваться вместе,
иначе, -  для чего нам этот сад.
Какая тонкая спина, и эта кожа
подобна нежностью реке, - я знаю реку.
Пусть под ладонью не трепещет кожа,
ведь не дрожат земля и травы,
прикосновенья наши принимая.
Твои глаза подобны  тёмной бездне, -
её я помню: только первый вдох
вошёл в меня - она была и скрылась.
Я, отворив глаза, её уже не видел;
и вот, она живёт в твоих глазницах,
так, может быть, в моих она таится,
а мы  не знаем, - значит тайно любит
она обоих  нас, мой нежный брат.
Сольём же наши бездны  воедино.
Позволь обнять тебя вот так.
Позволь мне звать тебя Единорогом.


* * *


Петь о тебе так просто, небо!
Ты - это то, что я вдохнул впервые.
Ты - это то, что я впервые встретил.
Ты в песне вдохновению подобно
и ароматам юного бутона,
в которых лёгкие текут слова,
как облака под переливы ветра.
В тебе кончаться голосам навечно
и начинаться вновь, тобой наполнясь.
И это пробужденье новых песен
утешит в сожалении о крыльях,
присущих только ангелам небесным,
но ангелу земному не присущих,
ведь, разлучи они на миг с землёю,
и не смогу всего тебя увидеть,
уже стремясь к покинутому саду.
О, песнь моя, моё дыханье, небо!


* * *


Я замер пред вечернею зарёй.
Я умолкал, но как звучало небо,
щедротами просторы осыпая.
Я так желал не позабыть ни блика,
чтоб стал язык мой столь же многоярок,
и вновь молчал, желанья забывая,
когда так пышно уходило небо,
когда так сочно набухала ночь.
И я услышал множество историй,
их танцевали крохотные блёстки - звёзды.
Запел их танцу я, к ним устремляя
историю свою про утро сада,
я поселил меж звёзд Единорога,
других животных, дал им эту реку,
её наполнив из росинок - звёзд.
Быть может, спал я под покровом добрым,
под ласковым, великолепным сводом,
но до утра я был творец Вселенной.


* * *


О это было сладостное утро:
как в первый миг, я ощути дыханье,
и с ним открылся новый образ гимна,
и полная видений темнота
в глубины глаз покорно удалилась.
Моих ресниц коснулись пряди солнца.
Нет, это золотые косы Евы
моей. Да, это имя знал всегда я,
и прежде, чем моё ко мне открылось.
Я знал всегда, всегда и эти косы,
и вся она ко мне уже являлась.
О, Ева! Имя это вечно.
Оно мои движенья наполняет.
Да, от него в груди родится песня.
И для тебя одной она звучала,
и о тебе одной она открылась,
и для тебя одной был сделан вдох.
Ты - ото сна очнувшееся небо.
Ты - лёгкость облаков и нежность ветра.
Ты - чистота потоков и прохлада,
а мне - лишь бесконечной жаждой быть.
Лоза дивится гибкости твоей,
но все сравненья тщетны - только тени
сияния красы, и я, подобно им,
хочу склоняться, ног твоих касаясь.
Так будем же с тобой неразлучимы,
как свет и блик, нет, счастье и улыбка,
ведь знаю я: была в начале радость.
Я буду петь тебе, - ты - будешь песня.
О, Ева, посмотри: Единорог.


1989
Холмы Ларсеман