Божьи слезы

   


              1.

На смородины лист гуттаперчевый
капнет – словно Господня слеза:
начинается дождик так с вечера –
словно тихо Господь нас позвал;

словно Отчей в Нем скорби не меряно
накопилось за бездну времён –
и вот здесь, у озёрного берега,
хоть немного поплачет и Он;

словно с тварью в печали беседуя,
крепок всей человечьей тоске,
Он и Сам вдруг смиренно ей следует,
строя храм Свой на жалком песке

этих слов, этих чувств, этой вечности –
смехотворной от века – твоей,
человечьей нелепой беспечности…
Только ты и Его пожалей:

слишком скорбны итоги и опыты,
слишком блудны родные сыны –
затянулись кровавые хлопоты,
и концы их пока не видны,

не видны – сколько ты ни высматривай –
их у смертного нет колеса;
и, как Матерь Его, плачут матери:
слёзы встречные – в небеса!

…Ну а небо, как издавна, сызнова
онемев, моросит стороной –
чуть кропящей серебряной ризою
к тверди вдруг припадая земной.

И опять поднимается в горняя –
ветровая, дрожащая суть
нашей жизни: дождливей, упорнее
омывая слезами свой путь.

Ждёт Господь нас вдали, за пригорами, –
под усталой соборной главой,
и вблизи – дождевыми узорами
Лик скрывая от нас грозовой.

Ждут кресты средь бессонниц часовенных
(Боже, Боже, не плачь, не грусти),
сторожа наши души – как воины
(хоть опять Ты не слишком в чести);

и, как прежде, опять неприкаянно
суждено Тебе Господом быть
нераскаявшегося Каина –
обречённого не любить!

Знать, и сердце не слишком расщедрится,
как и жизнь-то – не слишком щедра…
Верно, дождик недолго продержится –
так, быть может, ещё до утра…



              2.               

Дождик серенький капает, капает,
и такая тоска в небесах…
А под камушком – квакает, квакает,
и кукушка тоскует в лесах;

и за озером эхо разносится,
разделяя всю здешнюю боль, – 
скорби общей чересполосица:
то – ответ, то снова – пароль!




               3.

Божий дождик – смиреннее плакальщиц –
на заказ не польёт в три ручья:
только капает, капает, капает,
по стеклу, как по сердцу, стуча.

По холмам, по полям, по овражинам,
знать, и Божии слёзы, струясь,
не побрезгуют, завораживая
наши души, пролиться в грязь –

в эту рыжую глину раскисшую,
с голубой оторочкою мха,
где, хмелея от запахов, слышу я,
как вселенная стала тиха, –

в эту глушь колокольчиков робкую,
чуть кропя их лиловую мглу, –
вмиг вливаясь в них сыростью знобкою,
омывая им зренье и слух,

чтобы к музыке капель прислушиваясь,
отделяя одну от другой,
замирать им в восторге, воздушною
умываясь водой дорогой…

Малы–Рогово, 2002