Полный ахтунг! партизанен...

Чего только не бывает в жизни! Чего только не бывает, скажете Вы. Но я Вам расскажу совершенно особую, правдивую историю, в которую вы вряд ли поверите, хотя это чистая правда.
В  1980 году, когда я был еще студентом, вся страна праздновала 35-летие победы в Великой Отечественной Войне и срочно укатывала новым асфальтом дороги, готовясь к Олимпиаде. Москву основательно почистили к приезду зарубежных гостей. Всех школьников отправили в пионерские лагеря. Студентов, не занятых на обслуживании Олимпиады – в дальние студенческие стройотряды.
Так я попал в Белоруссию, в деревеньку под Гомелем. Мы строили коровник для местного колхоза. В ватниках, небритые, с лопатами, мы походили скорее на зеков с лесоповала, чем на студентов. В колхозе я подружился с местным плотником, одноногим старичком по имени Василий, которого все звали просто Петровичем. Как-то раз работа не клеилась. Не было цемента - и я, как бетонщик, отдыхал, коротая время в разговорах с дедом. Речь зашла о войне, о партизанах и боях. Мне было интересно послушать байки Петровича, который жил в этих местах во время войны и видел все своими глазами. Из-за отсутствия одной ноги его комиссовали вчистую, и всю войну он прожил в забытой богом белорусской глуши, среди лесов.
“А что, тово-этово,  партизаны-то были!” – говаривал он. Да! Помогали-то мы им. А помогали-то, чем могли, окромя картошки-то в нашей деревне, почитай, ничего и не было. В деревне нашей остался только я да бабы. Жили бедно, но спокойно, без боев. Вот так и жили себе, пока каратели полдеревни  за одного партизана не спалили. Случилось-то это в конце августа в 42 году. Вечером в нашу деревню вошли немцы, какая-то тыловая часть. Они остановились на постой, разбредясь по дворам, с гоготом ловили кур и стреляли собак и другую мелкую живность. После сытного ужина немцы расположились кружком на лужайке около клуба, выпили еще изрядно шнапса и дружно горланили солдатские песни. А старый толстый ефрейтор, Фриц или Ганс, уж не помню точно, в круглых очках,  с простецким лицом, белесыми бровями и голубыми глазами подыгрывал им на видавшей виды губной гармошке. Сразу было видно, что команда эта сформирована из тех, кто для фронта был негоден. Автоматов ни у кого не было, вооружены они были чем попало – во время войны у немцев не хватало оружия, и для тыловых частей они собирали и конфисковывали старые винтовки разных систем, чуть ли не берданки, по всей Европе. Почти под  каждую требовались свои патроны, которых также не хватало.
Сумерки спустились быстро и, выставив часовых, немцы разбрелись по избам спать. Все было тихо. Ничто не предвещало беды.
Погода стояла теплая. На улице было очень хорошо.  Ефрейтор Фриц решил отказаться от ночлега с другими солдатами в душной старой избенке и расположиться на сеновале. Выкурив сигаретку с дрянным немецким табаком, он глотнул шнапса из солдатской фляжки,  почистил свою винтовку системы Манлихера, и зарядил ее, предварительно протерев  все свои пять патронов чистой тряпочкой. По всему было видно, что это человек штатский, обычный бюргер – любитель пива и сосисок с капустой, которого погнали воевать за Фатерлянд. Уютно расположившись на сеновале, он положил рядом с собой винтовку и очки, в голову – свой солдатский ранец и вскоре захрапел.
Запах съестного привлек на сеновал здоровенную голодную серую крысу, которая стала осторожно подбираться к солдатскому ранцу, в котором лежал шмат конфискованного у местных жителей сала.
Ефрейтор Фриц спал на спине, беспокойно постанывая во сне. Он всхрапнул, сонно повернулся на левый бок, закинув руку за голову и чуть не придавил крысюгу!
Взволнованная чужим запахом и напуганная до смерти крыса со всей силы впилась оккупанту в ухо. От дикой боли Фриц вздрогнул и проснулся в холодном поту. Он жутко испугался. Ему показалось, что он ранен выстрелом в голову. Как раз в этот момент ему снился страшный сон о том, что деревню окружили партизаны и начался штурм. Он открыл глаза, но без очков в полумраке сарая ничего не увидел. Схватив лежавшую рядом с ним винтовку, он выпалил куда-то в темноту сарая. Затем он вскочил и побежал по деревне, ничего не видя без очков, и не разбирая дороги. “Партизанен! Ахтунг, партизанен!” – кричал он, беспорядочно стреляя на ходу из своей берданки. Началась частая и беспорядочная стрельба. Немцы выбегали из изб в одном исподнем, лихорадочно паля в воздух и друг в друга. Застрочил немецкий пулемет. Это перепуганный пулеметчик поливал все вокруг длинными очередями. Через несколько минут, когда патроны кончились, паника утихла.
Немецкий офицер, надев свой мундир и  фуражку с высокой тульей, собрал свое войско.  Построив бравых вояк в одну шеренгу, он начал считать потери. Раненых и убитых почти не было, если не считать прокушенного уха и молодого длинновязого нескладного солдата в очках, державшегося за простреленную задницу. Пуля нашла его, когда он в суматохе перестрелки пытался смыться огородами в ближайший лесок.
После недолгого совещания виновник переполоха был найден. Осмотрев пострадавшее ухо, солдаты поняли, что какой-то зверек тяпнул доблестного ефрейтора и стали  дико хохотать. Красный, как рак, обозленный ефрейтор крутил свои очки в руках и не знал, куда деваться от стыда. “Партизанен! Ганс!!! Ха-ха-ха!”
Вот этот-то озверевший ефрейтор очкастый пошел к сараю с сеном да и подпалил четырех сторон. И спалил, почитай, полдеревни из–за одного ”партизана”. Ветер-то сильный был, а тушить было некому. Так-то, сказал Петрович и затянулся “Беломором”.
Вы скажете, не могло быть такого? А я скажу – могло! Уж больно сябры ненавидели оккупантов! Не крысы, так они бы сами перегрызли глотку немцам за свою Белоруссию. Даром что одна картопля да болота. Уж очень они свою Родину любят. Такой уж это народ – белорусы.