дрейф. час пик

                цикл стихов
          
             
 
   
 
 
дрейф. час пик
      
…кому не можется писать стихи, но очень хочется писать –
сказала дамочка, зевая из постельки –
тот, ясен пень, возьмётся бунтовать –
поёжилась она, но вспомнив о сардельках –
таких шикарных толстеньких прикупленных в центральном –
ах, боже мой! ах, боже! ах, скорее из постельки вон –
едва набросив шёлковый халатик вакханальный –
и тапки – где? – да ну их! – босиком
она прошлёпала на кухню через спальню
размером с площадь для парадов, шествий, гала-представлений,
через гостиную, для сцен готовую батальных,
через прихожую, где было впору мчаться на оленях –
столь длинный путь потребовал изрядного терпенья,
и дамочка изнемогла уже посередине,
присела – оказалось, на пенёк –
и – диво дивное – пень дрейфовал на льдине –
обычный пень с квадратным подбородком –
вагон метро, журнал о жизни звёзд…
 



есень
 
Не бродить, похоже, не рыдать, не драться,
на ристалищах не рвать пупка,
не служить у нищенки-судьбы паяцем,
не хлебать щи лаптем, заговор не ткать...
Что ещё? всего и не припомнить...
Прощевайте, други! – ухожу.
Изрекаю в час последний: скромность
украшает интерфейс-вожжу!
Худо-бедно был почти что в кадре,
в рейтинги не бился на постой,
но пускали, как в ручей кораблик,
сделанный из щепки. Холостой
дан был залп из крейсерских орудий –
я проснулся – сорок пять секунд –
влез в скафандыр, люк открыл и в люди
вышел в космос всяческих ерунд. 
 




гражданская
 
Главный админ проекта Георгий,
Победоносно размахивая бластером, возопил:
«Бей гадов! Спасай Отчизну!»
Гады расползались по окраинам,
Гады закапывались в жирный чернозём провинции,
Обставляя норы согласно предписаниям Фэн Шуя.
В детстве Георгий был вялым и щуплым,
Частенько сиживал на берегу Чёрного озера,
Неподвижным взглядом уставясь в горизонт.
К ногам его слетались чёрные грустные птицы,
В голове его роились чёрные мысли,
Тёрли берега чёрные волны озера,
И появлялись из воздуха чёрные призраки его родителей.
С ними Георгий говорил допоздна.
Отец казался плотным и цветущим,
Мать извивалась тонкой струйкой дыма.
И на вопрос, что может быть чернее черни,
Дым проедал насквозь отеческую плоть.
Та ёжилась, как будто от щекотки,
Звучал то смех, то всхлип, то бормотанье,
Так умирало тело, превращаясь в дёготь.
Сын рос.
Гражданская война
Уже не призраком чернела – морем нефти.
И море вспыхнуло. Георгий возопил.
 
 
 
 
наш возопар
 
 – кочегар бросает дровишки в топку –
– а из топки огонь попадает в трубку –
– из трубы вытекает костром на землю –
– просочившись в неё колосками зреет –
– там и пар заклубился в недрах парилки –
– там и стог вон зашёлся дымище валит –
– мы в стогу по законам игры подрастаем –
– и грибами взрываемся непрестанно –
– оседаем же в землю дождями в корни –
– древесиной  дровишками  в топку снова –
 
 
 
 
петух с носом цапли
 
...пел ты лепты даждь нам дождь
мир ослеп ты – пепел жрёшь
вождь ли голый лёг на одр
смертный волит раж да бодр
 
певень галльский в иудеях
третью стражу возвестил
гребень красен шпоры перья
острый нос вонзился в ил

ревёт да стонет нил широкий
не всяк петух достигнет середины
а значит – вплавь через пороги
и в ледовитый – кочевать на льдине

полон лепый крутолобый
брадопепельный старик
опа хлопай лопай скоба
зёрна звуков чик-чирик

реки пресни лепят песни –
обезьяны пули льют
улюлюкает верблюд
холодец хорош
славянский
из куриных потрошков
мавзолейный лик -
на лацкан -
пожирателю вершков...
 
 
 
 
прошед-шее
 
Канюк, расправив крылья над вселенной,
так жалобно канючил, чуть не плача,
что солнце наконец потухло и скатилось
в бездонность неразгаданных широт.
А вечерами плюйная ботва часами
под кровлей распиналась матюгами,
крушила время, насмерть забивала
застенчивые крохотки секунд...
Природа, воздух, ветер заражались,
фонарь казнился, корчился во тьме...
Лошадка древняя с поникшей головою
телегу шатко волочила под откос.
В телеге хмурый пьяный старикан
с заморышем-наследником в ладошках
юдольно дрых, воняя чесноком...
В окошках
горел уют под кровельным железом...
Отец наш, вопросительно согбенный
под ношей двухгрошового козлёнка,
едва проник в зашибленные двери
и, сбросив в угол тяжесть, произнёс:
«Там осень разметала под ногами
украденные летом контрамарки,
теперь они не стоят и понюшки,
концерт давно закончился, но дети
их собирают смыслу вопреки».
 
 
 
 
песочная пасха
 
Песок в глазах. Жмём на педали.
Каждый – в своём танке.
Вокруг – пустыня. Ни души.
Но мы целимся в миражи.
Тянутся в небо стволы,
Словно обугленные персты.
В ушах – дрессированные голоса
На все лады потрошат врага.
На колючках вон чьи-то кишки...
Нет, это – гирляндами сухие цветы.
Славное время! Сплошная жесть!
Песок раскалён,
По нему босиком
Гуляет наш бог, пританцовывая...
Выйду из танка, вложу персты
В раны его, рёбер кровоточие.
Господи, учитель, Ты – это Ты!
Душу вынь из меня! Пропесочь её!
 
 
 
 
измена
 
Измена – основной принцип существования.
Белое оборачивается черным, и – наоборот.
Прямая перестает быть прямой,
искривляется, расслаивается, сворачивается кольцом,
теряется в завитках и петлях.
Прямых линий много,
но бесконечность кружит их в вихре космической пыли.
А наблюдатель по-прежнему далёк,
слишком далёк от тех мест,
где время уже не мера, не отрезок,
не смысл, не цифра, не слово,
он всё еще там, где
нагромождением нулей можно изменить судьбу,
а бразды правления всегда у кого-то другого,
у того,
за кем наблюдатель никогда не признает права быть,
быть в мире побитых градом яблонь,
заваленных пеплом извержения городов,
перекошенных башен и
медленно оседающих фундаментов,
где дожди навевают грусть,
а грусть тешится рифмами,
стучащими надоедливо по кровлям —
они трезвонят на весь мир свою немудрящую песенку.
Как славно колосится трава на забытых могилах,
какие жирные черви там копошатся,
стоит лишь немного копнуть,
копошатся без устали, тупые непоседы.
Наземные сооружения современного человека
подстать подземным древнего:
они так же чрезмерны для мертвых и
так же подавляют живых.
А кругом расползаются трещины.
Человек заваливает их мусором,
засыпает камнями, заливает бетоном,
но им всё нипочём, они - царят.
Как быть с трещинами?
С прямыми, переставшими тянуться впрямую.
Время искривляет их...
Оно и само порядком искривилось.
Уже не сказать наверняка, что
прошлое – это прошлое, будущее – это будущее.
Первое повторяется, а второе никак не наступает.
Вот загвоздка!
Безболезненно изменить прошлому удаётся лишь тем,
кто в этом прошлом жил мечтой о будущем.
Чем больше в обществе таких людей-гипотез,
тем легче совершить революцию,
уголовное, в сущности, преступление...
Обратно в прошлое вернуться нельзя,
потому что оно ждёт нас впереди - за углом -
с каменным топором наизготове... 




смердь
 
(попсология)

Плесните непристойности
в бокал священный,
(так пел оракул с бантиком в груди),
слова несчастные
моей любви нетленной,
(он продолжал),
испейте до глубин,
натритесь мылом,
сваренным из песен,
чтобы шершавый мой язык не повредил
случайно эпидермис ваш прелестный
(он за кулисами вполголоса бубнил).
Она ж всю ночь ждала его в рояле,
средь пыльных струн
расстроенной души,
она ждала,
прильнёт он и сыграет,
растарабанит, раздолбит, разворошит.
Лакал тем временем он яд поганок
(и падал бант с истерзанной груди).
Из жизни уходил оракул слишком рано,
ни одного рояля
не
разбередив.
 
 


иван-дурак
 
Я – стократно изнеженный печью дурацкий иван
я – хробосткий кудрявый мордатый мосластый горлан
я – от щей да от водки ржаной вечно сыт вечно пьян
я – дурак я кретин стоеросина я и болван
на полатях лежу в голове моей шибкий туманный дурман
ино в бубен ударю да взвою-взрычу как буян
ино всхлипну тайком балалаечным сном обуян
ино вспомнится девка – так брошуся тискать баян
вот какой оглашенный коряжистый я и дурацкий иван
по хотению да по велению щучьему высосал пива я жбан
отправляюсь царевну разыскивать в тридевять стран
чтобы было с кем дурней плодить и плодить и плодить
и плодить и плодить и плодить и плодить и плодить
ВОТ!
 
 
 
 
анти-себя-тина
 
(постпраздничный синдром)
 
вот светлакожыи пальцы (сваи) вазлажыл я на клаву –
взялся дурак васпевать было славнога года ражденье –
клава жэ прытью нималой столь знатная ране застыла –
нет и нибудит – капризна скрипела – нибудит пращенья
пальцам-изменикам – грешным блудливым и жадным уродам –
зло праисходит ат вас – утвирждала она – вы же сами
гибель судьбе вопряки на сибя навличёте бизумством –
странной гатовностью вашей ва всём галаве давиряться –
если угодна чишити затылак чишити скрибити в насу кавыряйти –
можити даже за ушы падёргать и пухлыи губы пагладить
па-масса-жыровать лобные доли а также виски да глазницы –
доля такая видать ваша быть в услуженьи у рожы какойта –
знайте же вы цепкахвостые скаридно-жмотные трости –
хинью пойдёт всё усердие ваших ужымак – ни строчки
ни наскрибёти вы нынчи из этой цыдилки надменай...
 
 
 
 
бред премудрого глухаря
 
дурная басня заручится новизной
валун замшелый нарядив фиалкой
нет я не против – тут мотив сквозной
фиалку только малость жалко
     а нищенка?
да что её жалеть?
ведь нас она нисколько не жалела
    (скороговоркой)
жили-были-трали-трели-выли-пели
и lupus драл овечек под свирельный писк
и milvus печени выклёвывал по плану
и clannum нас кла(о)нировал стадами
но каждому посмертный обелиск
на patria был гарантирован богами
нет я не против – истинная басня
всегда граничит с истинным трагизмом
окутаешься этак оптимизмом
и холодящий душу vacuum не страшен
насажен коли с молодых ногтей
на кол самодовольства аккуратно
ты не охотник до смирительных идей
и смотришься не меньше чем комбатом
во всём чего дают достичь
тебе достичь
.
но lupus драл дерёт и будет драть овечек
а гордый milvus – печень
.
ДИЧЬ