Снежинка в потоке времени-19

НО СТРОК ПЕЧАЛЬНЫХ НЕ СМЫВАЮ...
(О стихотворении Арсения Тарковского «Я кончил книгу и поставил точку…»)
*     *     *
Я кончил книгу и поставил точку,
Но рукопись перечитать не мог –
Моя судьба сгорела между строк,
Пока душа меняла оболочку.

Так беглый раб срывает с плеч сорочку,
Так соль морей и пыль земных дорог
Благословляет и клянет пророк,
На ангелов ходивший в одиночку.

Я тот, кто жил во времена мои,
Но не был мной, я – младший из семьи
Людей и птиц. Я пел со всеми вместе.

И не покину пиршества живых –
Прямой гербовник их семейной чести,
Живой словарь их связей корневых.

    Красивое стихотворение. Великолепное стихотворение. Упоительные стихи, но, по словам одного из критиков девятнадцатого века, «мы не настолько восхищены, чтобы не поинтересоваться, что же скрывается за этими упоительными стихами?»
   
 А что же за ними скрывается?
   
Пройдем по логике. Попробуем, словно в школе, провести «комментированное чтение».

«Я кончил книгу и поставил точку,
Но рукопись перечитать не мог –
Моя судьба сгорела между строк,
Пока душа меняла оболочку» -
   
Вроде бы, комментировать нечего. Все (или почти все) понятно. Он не смог перечитать рукопись, потому, что, видите ли, «судьба сгорела между строк». Образ сложный, но достаточно внятный: ни из чего другого, кроме как из своей жизни, поэт не может делать стихи. То есть, сначала он судьбу свою проживает, а потом она становится материалом для стихов. Если рассматривать этот образ чисто логически, то обнаружим, что никаким другим путем сделать свою судьбу материалом стихотворения нельзя, кроме как, превратив ее в память о судьбе, а точнее – о событиях, переживаниях и прочем, что и составит ее ткань, ее материю. Ведь, хотим мы этого или нет, но оперируем мы не событиями своей жизни, когда пишем стихотворение, а опять-таки – лишь памятью о них. Другое дело, что содержимое памяти, которым мы оперируем, может быть настолько ярким, настолько «живым», что теряется ощущение вторичности, отраженности – как природы этого содержимого. Содержимое памяти – это не сами события, а их отражение в ней. Это не реальность. А стирание грани между реальным событием и его отражением – на совести процесса. При известной его интенсивности возможен такой феномен. Литературного криминала, конечно же, в этом нет. Обычная метафора. Сознаемся – свежая. В общем, всего-то и написано, что за время составления книги настолько надоело это перемывание косточек самому себе, что и сама судьба видится сгоревшим, отработанным материалом. Опустошенность выписавшегося (наконец-то!) автора – знакома многим. Но мало кто доходил до такой степени опустошенности, чтобы сказать: «Судьба сгорела между строк…»
   
Далее Тарковский более подробно описывает реакцию свою на эту опустошенность: отвержение отработанного материала.

«Так беглый раб срывает с плеч сорочку,
Так соль морей и пыль земных дорог
Благословляет и клянет пророк,
На ангелов ходивший в одиночку!»
   
Вот тут поэт, кажется, зарапортовался: конечно, рабскую надоевшую сорочку сорвать можно – обрыдла, благословить и проклясть «соль морей и пыль земных дорог» - тоже можно. Все эти перипетии судьбы  и мучили, пока проходил «земными дорогами», и давали бесценный опыт (который теперь и поместился в книге). Но когда в    строчках появляется пророк, «благословивший и проклявший» «пыль и соль», тут возникают у читателя вопросы. Когда говорят нам о пророке, то вероятно намекают на священные книги, где есть (может быть) жизнеописание этого пророка. В «Библии», например.
    
И что же мы вспоминаем в библейских сказаниях? Кто там ходил «на ангелов в одиночку»? Есть два очень известных места: история Содома и Гоморры и история Якова, купившего у брата Исава первородство за чечевичную похлебку. Но! Содомляне, желавшие «познать ангелов божиих» (из пресыщенности, видать) – на ангела не в одиночку ходили, а собирались устроить групповое изнасилование. Причем отказались принять вместо ангелов женщину, дочь одного из горожан. То есть – извращенцы они, а не пророки.
   
Теперь посмотрим историю Иакова. Вот он - с ангелом боролся в одиночку. Но – какой же это пророк, если ведет себя, как последняя дешевка? Он ведь «схватился за край одежды, плакал», умолял ангела узаконить жульническую сделку. (Как мы помним, он у брата купил первородство за чечевичную похлебку. Хорош брат, но хорош и он сам!) Ничего себе – пророк, на ангелов в одиночку ходивший!
    
«Пророк», который хочет узаконить заведомую подлость. То есть и не «пророк», и не «боролся», а всего лишь умолял, и не «ходил на ангелов» а всего лишь – «за край одежды схватился». Хотя и очень цепко.
   
Разительное несоответствие между гордостью этой строки и тем, на что она намекает.
   
Может быть, есть в Библии какой-нибудь другой пророк, с которым себя сравнивает автор? Может быть и есть. Но как быть со следующими строчками:

Я тот, кто жил во времена мои,
Но не был мной – я младший из семьи…?
   
Что за младший из семьи, ходивший на ангелов? Кто это «не был мной»? Больше всего тут подходит именно он, Иаков, он же – Израиль, «боровшийся с богом».
   
И это – «гербовник… семейной чести»? Жулик, фактически укравший первородство! Хороша, однако, семейка, если пошла от такого. Уж лучше бы проклял все свое потомство.
   
Однако, применять общепринятые моральные нормы к поэту – дело непродуктивное. И еще – такое толкование текста многозначного, как и положено в поэзии, – оно лишь одно из многих.

Можно ведь посмотреть и с другой стороны: «Да, я человек из тех, кто вошел в круг избранных путем нечестным, но я и не скрываю того, что моя судьба не всегда безупречна. В чем-то, может быть, даже и в главном, она и вовсе позорна. И я готов к вечному пребыванию в вашей, потомков, памяти даже и в таком качестве. Все равно ведь вы раскопаете, что и как было».
   
Это уже позиция мужественная, сродни тому, что написал А.С. Пушкин: «Но строк печальных – не смываю».
   
Впрочем, как на самом деле все обстоит, теперь уже у Тарковского не спросишь. Зарапортовался ли он, увлеченный красотой ассоциаций, или исповедался в неприглядном, а мы не поняли сути – это дела не меняет. Осталось красивое и загадочное стихотворение.

Да он и не единственный такой: у Гоголя есть подобная странность. Ее заметил Василий Шукшин. В шукшинском рассказе мальчик учит знаменитый отрывок из «Мертвых душ» - «Русь-тройка…» И вдруг его отцу открывается, что в тройке-то сидит… Чичиков! Жулик!
   
И тоже – загадка: недосмотрел тут Гоголь за собственным текстом или же так и было задумано?

…А может, просто я, как читатель, замечаю у автора такое, чего он и вовсе не думал написать… Нам ведь "на дано предугадать"... вот автор и не предугадал.

Очень хотелось бы, чтобы мое эссе не посчитали неуважением к автору стихотворения: я его стихи, многие, помню наизусть - они запоминаются сами, их не надо заучивать. А это признак очень крупного мастера.

И еще: я не уверен, что понял стихотворение до конца. Пройдут года и я, и другие читатели, может быть, увидят еще большие глубины в этом, казалось бы, небольшом произведении.