Комментарии Из бесед о бессмертии

Константин Кедров


ИЗ «БЕСЕД О БЕССМЕРТИИ»*




 

Беседа 2

Я люблю Спинозу, особенно его слова: «Теперь яснее солнечного света, что любовь является разумом, поскольку любовь есть бесконечность, а разум бесконечен. Поэтому любовь разумна, а разум должен быть в любви». Ну, может, я не совсем точно передал его теорему, но это очень гармонирует с тем, о чем мы сейчас говорим. Неслучайно Спиноза, которого часто называют пантеистом, чуть ли не основоположником пантеизма, был любимым учителем, - сквозь столетия, - Альберта Эйнштейна. Он говорил, что ему «Спинозы вполне достаточно». Так вот, все эти пантеизмы и прочее - это все больше выдумки схоластов, а интересно-то другое. Действительно, как об этом говорят древние учения и как об этом хранят память очень многие мистические трактаты, сотворение Адама это есть одновременно сотворение всей вселенной, всего мироздания. И сколько смеялись в атеистических брошюрках над тем, что вот, дескать, как это так получается, что солнце, луна, звезды - все это творится для Адама, для человека. Что за абсурд такой! А, между тем, вот открытие совсем недавнее: где-то в начале 20-х годов физика стала к этому приходить и космология, а по-настоящему это сформулировано уже к 80-м годам, это называется «антропный принцип мироздания». Вы знаете, какая выяснилась поразительная вещь? Выяснилось, что тот самый бесконечный радиус, о котором говорил Николай Кузанский, он равняется, если взять за единицу радиус электрона - очень маленькая величина, равняется десять в степени сорок. Вот этот самый бесконечный радиус, практически бесконечный. А минимальный радиус - десять в степени минус сорок. Обратили внимание на «сорок сороков»? И на слово срок», идущее от слова «сорок», как некий знак ограничения чего-то? И тут в связи с этим, конечно, у всех мыслящих физиков и космологов возник вопрос: что ж такое, почему это так может быть согласовано, когда между 10 в 40-ой степени и 10 в –40-ой, - это же такие расстояния, что мы и представить-то их толком не в состоянии, неужели они подобны друг другу и где-то на числе 40 смыкаются? И надо проверить, случайно ли это или здесь сокрыт некий космологический закон, я его условно зову «закон Адама Кадмона», вот этого самого Адама космического. Адам тот самый, у которого дыхание - это пространство, у которого зрение - это солнце, у которого разум - это луна, у которого кожа - это созвездия, у которого земля - это ступни, у которого кости - это минералы… То есть это вселенский человек. Но позвольте, этот Адам Кадмон есть и у индусов, у индусов он называется Пуруша. «Тысячеликий, тысячеглазый Пуруша, только одна четверть твоя простирается на земле, три четверти твои простираются в небо». Или к нам пришедшая традиция «Голубиной книги», или, может быть, не пришедшая, а она одновременно всюду существовала, я к этому склоняюсь, когда спрашивают: «Отчего пошли звезды частые, отчего пошло солнце красное?..» - «Солнце красное от очей Божиих, звезды частые от риз Божиих…», - ну, и так далее. Опять перед нами тот самый образ - вселенский, космический человек, о котором я и говорю, тот самый человек, каким ощутил себя протопоп Аввакум в страстную пятницу, будучи в тюрьме. Почему же отпадение произошло? Что произошло, что случилось? И здесь, конечно, все традиционные, канонические системы напирают на грех. Я сторонник того подхода, который сформулирован Махатмой Ганди, этим великим человеком,
________________________
*Нам показалось уместным включить в номер, посвященный упаковке, три «Беседы» К. Кедрова, поскольку автор в них затрагивает важную проблему выворачивания, фактически обратную упаковыванию. (Ред)

который не только лично свят, но и всю Индию путем ненасилия привел к свободе. Хотя, конечно, после этого она пришла и к насилию, и к войнам, мечта Ганди о мире любви и ненасилия - ахимсы - не сбылась. Но все-таки Ганди сумел сделать то, чего никто из политических деятелей не сумел. Особенно хорошо это видно на фоне насильственного пути, который избрала России во главе с Лениным. Тот провозгласил насилие, как главный краеугольный камень. В книге «Государство и революция» прямо говорится: главная функция государства есть насилие. Он именно тем отличается от Маркса и Энгельса, что он построил теорию, которую сам на практике воплотил, - теорию социалистического государства. И он совершенно откровенно провозгласил: краеугольный камень - насилие, главная функция. То есть он видел свою роль и свою задачу в том, чтобы осуществлять постоянное насилие. И Ганди, который одновременно, уже начиная с 20-х годов, провозгласил религиозно-мистический принцип ахимсы - ненасилия, коим и привел Индию к свободе. Это поразительно, конечно, одновременно и дьявол, и Бог проводили свои эксперименты на земле. Так вот, Ганди говорил, что очень обрадовался, когда узнал о христианстве, потому что он нашел там очень многие вещи, которые ему с детства по индуистской традиции были близки, - учение о любви к ближнему, учение о всепрощении. Это все-все ему очень близко. Его немножечко поразило, что его друзья христиане, которые, кстати говоря, и обратили его внимание к индуизму, и он индуизмом увлекся именно под влиянием христианства, все время говорили про грех. Но если, говорит он, человеку говорить, что ты грешен, грешен, грешен, мы ж вгоняем его в землю, мы же вбиваем его лопатой в грязь. Я не хочу ничего опровергать, никакие системы, упаси Боже, нет, я просто говорю о то, что мне открылось, как человеку. Вот в Евангелии понятие греха очень точно Христом определено: грех же состоит в том, что свет был в мире, люди видели свет, а избрали тьму. Послушайте, да это же ведь наша ситуация и есть! Люди избрали плоскую землю, люди избрали солнце вокруг земли, люди избрали свое тело отдельно от своего бессмертного тела, некую косточку внутри персика объявив всем плодом. И в этом смысле, конечно, понятно, что грех Адама это есть некое, я бы сказал, мистическое заблуждение. В чем тайна этого заблуждения? Результат ли это некоего просчета в замысле творца? Мы знаем, что чем гениальнее замысел, тем больше там всякого рода просчетов, это обязательно. В свое время было сказано очень глубоко, что обезьяна никогда не ошибается в дифференциальных уравнениях, просто потому что она их не решает. Вот и творец решает такую грандиозную задачу, которая превосходит человеческое разумение, как сотворение мира, который стал возможен только вместе с человеком и был возможен только вместе с человеком. Конечно же, он не мог все предучесть и, конечно же, есть вещи, которые, видимо, в его замысел не входили, на то он и Творец, на то он и велик. Кстати говоря, к проблеме греха. Основоположник кибернетики Норберт Винер, который пришел к религии через кибернетику (он принадлежал к высокой англиканской церкви), написал дивную книгу, она у нас издана, «Творец и робот», где он поставил задачу с чисто кибернетической точки зрения: может ли творец создать систему, которая более совершенна, чем он сам? Обратите внимание, что если на место творца поставим Творца мироздания, а на место системы, которую он творит и которая, он хотел бы, должна быть более совершенной, чем он сам, - человека, то очень похожая задача. И отвечает, что с точки зрения кибернетической такая возможность есть. На то он и Творец, чтобы быть превыше себя. В творчестве, - это отмечал Бердяев, - мы всегда выше самих себя, и в этом мы подражаем Богу. А с другой стороны, как раз вот Норберт Винер поставил этот вопрос: откуда возникло представление о полной как бы непогрешимости Творца? Ведь, наоборот, представление о всепроникаемости, всеуправляемости и непогрешимости свойствен примитивным системам. Чем примитивнее система, тем она больше все контролирует. Все и вся. Чем система более совершенна, тем больше степеней свободы дается внутри нее всем ее частям. И в этом смысле грех как бы запрограммирован, потому что запрограммирована возможность отпадения, возможность прегрешения, то есть возможность погрешности в решении таких высоких задач - в духовных дифференциальных уравнениях. И человек, конечно, такие ошибки допускает, и эти погрешности я и называю грехом. Но значит ли это, что надо все время думать только о погрешностях и ошибках? Да тогда ничего же не сделаешь, тогда так и будешь сидеть и твердить: «Моя вина, моя вина, моя великая вина», - это знаменитая католическая молитва. Я не говорю, что она плохая, очень хорошо иной раз взглянуть на себя и ужаснуться каким-то вещам в себе. Но мне как-то более свойственно, не столько ужасаться тем несовершенствам, которые есть во всяком человеке, сколько удивляться тому, что в нем заложено Творцом, как совершенство. И здесь хотелось бы повторить удивительные слова Эйнштейна: «Самое поразительное в этом мире, это то, что он еще и познается при этом». Мало того, что он такой сложный, такой невероятно запутанный, но он еще и познается. Вот это уж действительно чудо, потому что с точки зрения научной этого быть не должно. И вот, возвращаясь к вашему вопросу об Адаме Кадмоне, о человеке космическом, неожиданное подтверждение пришло со стороны науки. Выяснилось, что если бы не было согласованности мироздания на уровне макромира 1040 и на уровне микромира 10-40, то прежде всего не было бы этого мира. Не было бы галактик, не было бы солнца, планетных систем, не было той планетной системы, в которой пребываем мы с вами, не было бы жизни на земле. Поэтому на вопрос: «Что было бы, если бы Господь сотворил мир иначе, и не было бы этой тончайшей согласованности?» - был ответ с трибуны: «Не было вас, задающего этот глупый вопрос, и меня, на этот вопрос отвечающего». То есть этот принцип согласованности мира, на макро- и микроуровнях, таким образом, чтобы был я, задающий идиотский вопрос, и я, на этот вопрос отвечающий, для этого нужно, чтобы Творец как бы заложил в основе мироздания человека, чтобы он был. И этот принцип был назван антропным принципом мироздания. Причем, антропный, а проще говоря, человеческий, принцип мироздания делится на два положения: сильный принцип мироздания и слабый. Космологи разделились. Я сторонник сильного принципа, некоторые сторонники слабого. Слабый принцип гласит: вселенная устроена таким образом, чтобы в ней появился человек. То есть это уже близко к Адаму Кадмону. Творец творит вселенную, но одновременно творит Адама Кадмона. А другой, более точный принцип, это сильный, он в отличие от слабого гласит: вселенная устроена таким образом, потому что в ней есть человек. И это уже полностью соответствует тому, о чем задан вопрос, а именно: вселенная такова, потому что мы ее таковой видим. Приведу пример, может быть, наиболее такой ясный, поскольку говорится, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот как раз со зрением мы и приведем пример. Потрясающий совершенно пример. Дело в том, что электрон, да как любая частица, в том числе и фотон - световая частица минимальная, он одновременно волна и частица. В одних опытах он волна, в других частица, но это одна и та же реальность. И вот что интересно, что вся вселенная выглядит так, а не иначе, потому что наш с вами глаз избирает волну. Если бы глаз был устроен иначе, выбирал бы частицу, это была бы другая вселенная. А другая что, ее что ли не существует? Она тоже существует, но она - тот свет. Этот тот же самый свет, но он тот свет, невидимый глазом. То есть когда мы смотрим, мы одновременно творим мироздание. Это относится к зрению, но это же относится и ко всему остальному, ко всем остальным нашим чувствам. Зрение я взял, как самое космически наглядное, еще и в том смысле, что глазом мы видим на расстояние миллиарда световых лет. В этом смысле глаз человеческий совершеннее всех астрономических приборов. Мало того, что мы видим, мы чувствуем. Вот что главное. Сколько наука нас ни убеждала, что надо не чувствовать, а видеть, вне эмоций воспринимать мироздание, мы теперь приходим к выводу прямо противоположному, то есть к выводу религиозному, мистическому. Нет, вот как раз, когда мы видим бесконечность звездную и восхищаемся, вот тогда-то мы ее правильно и воспринимаем. Наш восторг перед ней это есть ее сущность, это и есть ее зримая, чувствуемая глубина. Поэтому когда Ломоносов, открыв бесконечное тело вслед за Коперником и Джордано Бруно, восторженно восклицает:

Открылась бездна, звезд полна.
Звездам числа нет, бездне дна, -

то это восторг не просто оттого, что какая-то бездна открылась, в которой человеку нечего делать. Нет, он ощущает, что это бездна Творца, и он в ней, сотворенный этим Творцом. И когда он говорит: «Песчинка как в морских волнах… так я, в сей бездне погружен, теряюсь, мыслью утомлен», - то тут возникает этот момент, когда вот еще один рывок, и ты откроешь, что эта бездна вовсе не та, в которую ты погружен, а это бездна, которая в тебе находится. Но для этого рывка человечеству нужно было, видимо, подойти к середине ХХ столетия, а потом и к концу ХХ века.
Дело в том, что в ХХ веке люди наконец-то дозрели до того момента, когда они смогли вывернуться в мироздание. Все дело в том, что возможности человека далеко не исчерпаны, что после открытия той бесконечной трехмерной объемной перспективы, которое произошло в эпоху Возрождения, человечеству предстоит сейчас совершить на основе того, о чем шла речь, для себя, не для кого-то, свое космическое рождение. Вот в Евангелии Христос разговаривает ночью с Никодимом и говорит, что человеку нужно родиться дважды. Там еще у Христа спрашивают, почему дважды, мы же уже родились. Но рождение от плоти есть плоть, рождение от духа есть дух. То есть второе, духовное рождение человека, когда он обретет весь бесконечный космос, как свое собственное тело, когда звезды, солнце, луна станут служить ему, как они служили сотворенному Адаму, когда вся вселенная была единым человеком - Адамом Кадмоном, который по какой-то таинственной причине распался на смертное тело и отдельно - бессмертное, на мироздание, которое перед нашими глазами. Это соединение, собственно говоря, произойдет не столько в будущем, сколько оно произошло и в прошлом, поскольку прошлое, будущее и настоящее - это иллюзия человеческого зрения. На самом деле все существует одновременно. Это был момент сотворения Адама Кадмона. А для нас субъективно это как бы в будущем произойдет, хотя со многими это уже произошло, происходит сейчас и произойдет в ближайшем будущем, когда человек вывернется во вселенную и обретет вселенную, как свое «я». Вот тут нужно обратить внимание на некий опыт мистический, который лучше всего, конечно, передают поэты. Ну, например, Тютчев, когда восклицает: «Час тоски невыразимой, все во мне и я во всем». Всплеск - все во мне и я во всем, все мироздание. Это не просто пантеизм, что все размазано, как манная каша, в мироздании, нет, все во мне и я во всем - личность, я, все сохраняется, и это двуединое тело человек-космос. Это произошло с совершенно конкретными людьми. В частности, с Андреем Белым, когда он в 1914 году поднимался на пирамиду Хеопса вместе с Асей Тургеневой, и за четыре ступеньки до вершины, когда подножье пирамиды исчезло… Я абсолютно уверен, что для того эта пирамида и создана, а Андрей Белый говорит, что арабы знают про этот странный эффект и называют это «пирамидной болезнью» и даже пьют специальный отвар из трав, чтобы этого не произошло. А произошло выворачивание во вселенную. «Исчезло подножие пирамиды, я почувствовал себя, как на неком астероиде, на небесном теле, - пишет Андрей Белый, - а затем вывернулся наизнанку, и весь зодиак, солнце - все это стало моей собственной кожей. Сам себя обволакивал зодиаком наподобие того, как персик обволакивает косточку. Был косточкой внутри самого себя - персика, сам на себя смотрел многоочитою звездною сферой. И когда я спустился к подножию пирамиды, я стал совершенно другим человеком. Я для этого написал роман «Петербург», чтобы передать это состояние», - говорит Андрей Белый
Вот этот момент обретения космоса, как своего Я, связан, конечно, с разрушением еще одной великой иллюзии плоской земли, а именно: с абсолютизацией внутреннего и внешнего. Для того, чтобы вместить в себя космос… Физически я никому не рекомендую выворачиваться, потому что физически выворачивание, конечно, происходит. Рождение - это что такое? Когда младенец выворачивается из чрева, в котором пребывал, и обретает другое пространство, - это выворачивание. Конечно, выворачивание, когда бутон раскрывается и из него выходит цветок. Конечно, выворачивание, когда из куколки вылетает бабочка и облетает бесконечное пространство. Но человек-то существо настолько совершенное, что ему для того, чтобы вывернуться, ничего ни биологически, ни физически с собой вытворять не надо. Ему достаточно поменять внутреннее и внешнее, понять что это - относительные понятия, относительные, как верх и низ. Ну, вот где верх? Все скажут, верх - этот вверху, где солнце. А низ? А низ - это внизу, где земля. Но поднимитесь над землей на очень небольшое расстояние, как поднимаются космонавты, там уже нет верха и низа. Уже надо условно говорить. И тогда они говорят: верх не где солнце, а там, где голова, а низ, где ноги. Это относительные вещи. И внутреннее и внешнее мы можем также переместить и сказать: внутреннее - это где солнце, условно скажем, на какой-то момент, внешнее - это там, где сердце. Для того, чтобы потом и внутреннее, и внешнее одновременно ощущать как свое двуединое Я. Так случилось с Андреем Белым на пирамиде Хеопса, но Андрей Белый все-таки слушал лекции Штайнера, был антропософом, размышлял на эту тему. Но интересно, что то же самое произошло с человеком, который никак к этому не готовился, а был обыкновенным технарем, так он про себя сказал. Это был американский космонавт Эдгар Митчел. Он приезжал сюда в 84 году и рассказал тогда ленинградским студентам, что, когда он ступил на Луну и посмотрел на землю со стороны, что-то, говорит, со мной произошло странное: «я стал частью вселенной». Но это банальность, каждый человек интеллигентный рано или поздно чувствует себя частью вселенной. А вот другое - выворачивание: «а вся вселенная стала частью меня». Как большее может стать частью меньшего? Когда это меньшее вывернется наизнанку. В данном случае не физически, конечно. Эдгар Митчел так и остался Эдгаром Митчелом физически, а внутренне он вместил в себя весь космос, все мироздание. Я бы не обратил внимания на все эти вещи, если бы мне это было незнакомо. Но я дважды в жизни это все во всей полноте не просто ощутил, а достоверно видел, чувствовал и осязал. Правильнее все-таки сказать - осязал. Потому что это момент, когда от тебя исходит некое излучение, как бы от тебя, а в то же время оно идет к тебе в это же время изнутри. И ты этими лучами, от тебя исходящими, вот так же, как я рукой дотрагиваюсь до этой книги «Поэтический космос», где эти вещи рассказаны, вот так же я дотрагиваюсь до самой отдаленной звезды, до самого отдаленного уголка. Но отдаленный уголок не воспринимается, как отдаленный, а наоборот, он воспринимается, как внутри тебя находящийся. И с временем происходит то, о чем говорил Маяковский: вдруг мгновение растягивается, вмещает в себя прошлое, будущее и настоящее одновременно. И поражаешься, до какой же степени, оказывается, вечность и бесконечность - доступные вещи. Можно вспомнить этот момент, когда Наташа, влюбленная в Андрея Болконского… Кстати, у Толстого много мистических озарений. Она влюблена, а все вокруг ходят там, размышляют: трудно представить себе вечность, трудно представить себе бесконечность… А Наташа говорит: да что вы, это же очень легко - сейчас есть, вчера было, завтра будет, всегда будет. Она понимает, потому что у нее бесконечное чувство - чувство любви. То, что ощущается в момент выворачивания, есть ни что иное, если перекодировать это на человеческие чувства, как любовь. Вот все, что я вам рассказывал, при всей сложности своей, когда прошлое, будущее и настоящее одновременно вмещаются в одно мгновение, когда мгновение вмещает в себя всю вечность («Фауст» Гете: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»), вот это все есть ни что иное, как - как бы эквивалентное пространству-времени - выраженное чувство любви. Потому в Евангелии и говорится, что «люби ближнего, как самого себя, в этом весь закон и пророки», и что «любовь никогда не исчезнет, хотя и жизнь прекратится на земле и пророчества умолкнут». Это есть действительно ключ ко всему мирозданию, к тайне бессмертия, к тайне вечной жизни человека. В любви человек познает себя. Не потому любовь проповедуется в Евангелии, что так, дескать, лучше и полезней, как это сейчас сплошь и рядом пытаются представить. Что лучше, конечно, чем друг друга убивать и ненавидеть, лучше любить. Лучше, конечно, но не такой прикладной характер носит эта заповедь. Она носит характер откровения величайшего. Она дарует человеку вечную жизнь не после смерти, но здесь, сейчас, на этой земле. И в этом грандиозная ценность религии. В частности, христианства, которое любовь поставило во главу угла. К сожалению, выворачивание - не программируемый процесс, так же, как и любовь, кстати говоря. Можно сколько угодно себя уговаривать: люби, люби, люби. Ничего от этого не изменится, если любви в тебе нет. То же самое можно сказать о выворачивании. Со мной произошло дважды - в 16 и в 27 лет и больше не было. Но достоверность этого, ясность этого… Примерно произошло то, что Фламмарион писал в своей книге: «Если бы звездное небо было видно только в одном месте, то человечество бы устремлялось туда в паломничество, чтобы его увидеть». Так вот, такое паломничество в пространстве и времени - это как бы тот момент, когда я увидел, когда Эдгар Митчел увидел, когда Андрей Белый увидел, когда протопоп Аввакум увидел; я уверен, что есть и опыты других людей, момент, когда человек вдруг обретает бессмертие, вечность, как абсолютно достоверную реальность здесь, сейчас, на земле. Всякое представление о жизни после смерти есть уже реконструкция, исходящая из греха, то есть из погрешности, из отпадения, из ньютоновской системы мироздания, до-эйнштейновской, до-коперниковской. Здесь происходит чудовищное как бы заземление. Человек проецирует погрешности своего зрения на вечность и бесконечность. На самом деле бессмертие должно быть здесь и сейчас. И если его нет здесь и сейчас, то его никогда не будет. В этом смысле я хочу привести замечательные слова Л.Н.Толстого. Однажды к нему пришли представители из секты бессмертников, это одна из разновидностей старообрядческих сект, которые не верят вообще, что человек умирает. И правильно делают, что не верят. И они пришли к Толстому и сказали, что вот такова их религия. Они не верят, что человек умирает. Толстой не стал говорить, что вот разлагается, гниет и так далее, потому что Лев Николаевич прекрасно понимал иллюзию плоской земли, прекрасно понимал, что нельзя доверять человеческому зрению, мало ли что мы видим. А когда бессмертники ушли, то продолжился разговор. Гольденвейзер сидел, Чертков. Это как раз Гольденвейзер вспоминает, что Чертков спросил: «Лев Николаевич, а скажите, а вы-то верите в вечную жизнь, что она будет жизнь?» Он говорит: «Что значит - будет? Вечная жизнь или есть сейчас, или ее никогда не будет». Вечная жизнь есть всегда. Это чувствовали очень многие поэты, философы, мыслители, космологи, мистики. Они по-разному это выражали, в разных образах. Но, к сожалению, человечество это все воспринимает как некую философскую систему или как некое построение эмоциональное, не имеющее отношение к реальности. Если же эти прозрения, соединяя с личным опытом, соединить с величайшим открытием ХХ века - с теорией относительности, с антропным принципом мироздания, с квантовой физикой, со всеми вещами, о которых мы сегодня говорили, становится абсолютно ясно, что это и есть ясное, реальное видение мира. По сути дела произошло нечто удивительное. Не случайно на конгрессе по антропному принципу мироздания пошутили: «Что же получается? Астрономы, космологи, философы, физики карабкались на вершину познания, чтобы прикоснуться к тому, как мироздание устроено, в течение столетий. А когда они вскарабкались, вблизи от вершины, они вдруг увидели, что здесь их давным-давно поджидают мистики и богословы». Ибо им-то все это было известно с давнишних времен. Просто, к сожалению, к их голосу не прислушивались, считали это чисто субъективным знанием, не верили, что субъективному знанию можно доверять, не верили словам Евангелия о том, что царство Божие внутри нас есть.


Беседа 5

Принято считать, что бессмертие - это некий образ, недоступный человеку, что только боги знают о бессмертии, что человек, поскольку он является существом смертным и преходящим, не имеет личного опыта бессмертия. Правда, в качестве примеров, достоверных свидетельств кое-что сообщается. Ну, например, мы располагаем достаточно красноречивыми свидетельствами людей, которые рассказали о своих переживаниях, но все-таки не совсем после смерти, а после клинической смерти. Клиническая смерть и смерть не одно и то же. И рассказы этих людей, уже теперь в достаточной мере объемные, обширные, изученные и наукой, и засвидетельствова9нные множеством самых компетентных людей, говорят о том, что сам момент умирания далеко не для всех людей является моментом прекращения жизни в земном понимании этого слова. Момент умирания для многих людей - это пролет по какому-то черному туннелю, прохождение по этому туннелю. Затем он видит себя распростертым внизу. Он видит свое бездыханное тело. Он пытается объяснить присутствующим, что он жив, но присутствующие его не слышат, и только потом осознает, что это другое тело. Разные слова есть для обозначения того тела, которое после клинической смерти человека продолжает жить. Эфирное, астральное, ментальное… множество всяких названий есть. Смысл же заключается в следующем: это тело, невидимое нашим человеческим взором в обычных условиях, в условиях экстремальных становится видимым. Мало того, что оно становится видимым, но оно сохраняет полностью земной человеческий образ, что чрезвычайно важно. Одно дело, если после смерти человек превращается в некое облачко, в какую-нибудь светящуюся субстанцию, некую точку, и совсем другое дело, если после смерти человек сохраняет пусть и не видимый в обычных условиях для окружающих, но тем не менее именно человеческий облик. Зачем? К чему? В этом кроется очень глубокий смысл. Прежде всего это означает, что не надо с презрением, с недоверием относиться к своему «я», к своему земному обличию. К сожалению, христианство и другие религии получили в исторической интерпретации. То есть, не в том виде, как это было сообщено Христом или апостолами, а в том виде, как это пришло к нам, пройдя через средневековые и прочие всевозможные человеческие заблуждения. И это приводит к очень странному, совершенно не свойственному ни Христу, ни апостолам, отношению к земной человеческой жизни, как к чему-то такому, что недостойно даже внимания, что не имеет никакого отношения к вечной жизни. Вот это очень пагубное заблуждение. И, пожалуй, новизна того, о чем я вам говорю, заключается в том, что вечная жизнь состоит из той самой, земной жизни, которой мы живем на земле. И образ наш человеческий сохраняется. Кстати говоря, когда говорится о всеобщем «восстании», воскресении мертвых - «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века», то это всеобщее всем восстание мыслится таким образом, что каждый человек восстает в своем человеческом облике. Это то же самое, по образу своему, человеческое тело. Другое дело, что это тело преображенное, обладающее свойством неуничтожимости, бессмертное. С этим телом, уже в отличие от земного, которым мы обладаем, сделать уже ничего нельзя. Но это не значит, что земное тело теперь отброшено, не нужно. Все, что есть в нем прекрасного, нужного, все это в вечное переходит. Неправильно представлять себе небесную жизнь, как отрицание жизни земной. Другое дело, что и в небесной, и в земной жизни есть смертное, и бессмертное. Есть идущее к гибели, к разрушению, и есть идущее к восстановлению, к созиданию и к жизни вечной. Есть образ некой войны, которая идет на небе. Ведь неслучайны же архангелы, ангелы, архангел Михаил, Георгий Победоносец с мечом, с копьем, воинство небесное, рать святая. Помните у Есенина:

Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
дайте родину мою».

Но, казалось бы, это противоречит самой сути христианства. Ведь Христос говорит: «Вложи меч свой в ножны», - а тут воинство, рать. Но, конечно, это особая рать, это воинство небесное, воинство духовное, воинство, которое борется со смертью. И не надо думать, что эта битва идет там - в небесах, за облаками, над звездами, в глубинах мироздания. Она идет здесь, в вашем собственном «я». «Поле битвы здесь - человеческое сердце», - говорит Достоевский, здесь Бог и дьявол борются. Мы в самих себе несем постоянную войну со смертью, битву со смертью. А раз есть война, то может быть и поражение. Поражение будет заключаться в том, что в человеке может победить сила смерти, сила тьмы. И он может - ему дана такая свобода - выбрать путь гибели, путь смерти. Путь гибели и смерти человек очень легко различает, и Христос дал обозначения четкие. Это вражда, это гнев, это ненависть, это уныние, это скорбь. Путь вечной жизни тоже четко обозначен. Это любовь, надежда, вера, милосердие, прощение, творчество, созидание. Эти два пути в человеке. И человек их выбирает. И здесь никто не имеет права лишить человека воли. Он сотворен существом свободным, и он может выбирать. Кстати, ведь в Евангелии об этом говорится со всей четкостью. Наказание же заключается в том, говорит Христос, что свет был в мире и видели свет, а выбрали тьму. Тут уже воля каждого. И даже чисто внешне, когда мы смотрим на лица людей, очень хорошо видно, на ком лежит тень смертная, а кто сияет. Это вовсе не означает, что тот, который сейчас находится как бы под сенью смерти, никогда ее не победит и не будет причастен к вечной жизни, но, тем не менее, приходится признать, что в этой битве может быть поражение. Но мы, люди, сотворены таким образом, что при нашем желании и при нашей воле мы обязательно побеждаем смерть. Вот поется в пасхальном песнопении: «Христос вокресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». Живот значит жизнь «Смертию смерть поправ» - что это означает? А это означает, что наше смертное тело, наше смертное естество обладает гигантской силой, оно может победить смерть. И вовсе не обязательно после смерти. И вовсе не обязательно при всеобщем воскресении человек оказывается причастен к жизни вечной. Нет, это преображение человека часто, довольно часто происходит уже при жизни. Как это произошло с человеком, которого в христианстве называют богочеловеком, которого почитает христианство как богочеловека, как Сына Божия, с Иисусом, рассказывается в Евангелиях достаточно подробно. Он был рожден, как человек, в человеческом облике, обладал всеми человеческими свойствами, какими обладаем мы с вами, подвержен был печали, горю, чувствовал боль, страдания, ужас смерти. Не будем забывать о том, как Христос страдал в последнюю ночь свою в Гефсиманском саду перед тем, как был распят, как он молился: «Да минует меня чаши сия…» Не надо думать, что кто-нибудь из людей может прийти к бессмертию и к вечной жизни, минуя эту борьбу. Если уж Христос через это проходил, то, конечно, каждому человеку это суждено, ничего не поделаешь. И вот Христос с апостолами поднялся на гору Фавор. И там произошла удивительная встреча. Апостолы, во-первых, увидели, как от Христа пошло ослепительное сияние, ослепительный свет, такой ослепительный, что они даже упали на землю. Представляете, какая это была вспышка светоносная. Он убелился - даже одежда его стала ослепительно белой. Они даже упали на землю, кто-то закрыл лицо рукой, кто-то отвернулся. Но свет этот был не простой, это был свет любви, потому что апостолы почувствовали такую радость, такое счастье, такое блаженство, что они стали просить Христа: «Господи, ну давай же здесь и останемся, сделаем себе кущу и останемся здесь». Куща - это пещерка такая, домик небольшой. На Востоке это легче, чем в России, где холод, снег. На Востоке легче укрыться, можно вырыть простую пещерку, построить простой шалашик. Кроме того, они увидели, что Христос не один, оказывается. Он тут беседует с Моисеем, которым давным-давно умер, а он ведет с ним беседу, разговаривает с ним. Это так потрясло апостолов, потому что они воочию, своими глазами увидели бессмертное тело Христа и бессмертное тело Моисея. С той разницей, что Моисей свое смертное тело уже оставил к тому времени, и осталось его тело бессмертное, впитав все, что было в смертном теле прекрасного - человеческий облик, человеческий образ, а Христу еще ведь предстояло это. Еще ведь предстояло, еще впереди было. И арест, и суд, и предательство Иуды, и разговор с Пилатом. И пытка, когда солдаты плевали в Христа и говорили: «Радуйся, царь иудейский», - и били его розгами, надев на него багряницу, и когда надели на него терновый венец, колючки, очень жесткие, как железо, я их видел на Востоке, это ужасно, это колючая проволока, они действительно сразу впиваются. И в этом терновом венце он принимал позор от римских солдат, невежественных, не понимающих, что они делают. Он претерпевал муки, боль, страдания. Но это был уже Христос преображенный. Христос, который, будучи на земле, в смертном человеческом теле, уже обрел свое вечное бессмертное тело, которое апостолы видели. Это тело-свет, это тело-сияние. Сияние это иногда не видимо, чаще всего не видимо, не различимо человеческим взглядом, а иногда видимо и различимо. Чтобы не очень перегружать ваше сознание книжными цитатами и ссылками на исторические события, когда от людей, которые обрели свое бессмертное «я», исходило сияние, как от Серафима Саровского, об этом рассказывает Мотовилов, в лесу, среди зимнего леса, когда Серафим Саровский сказал, что надо стяжать Святого Духа… Стяжать. Ну, что такое «стяжать»? Стяжать - это же плохо. Но это плохо, когда это обращено к стяжанию земного богатства, земных сокровищ, без мысли о небесном и о вечном. Христос говорил: «Не копите сокровищ на земле, где ржавчина ест и моль истребляет, а собирайте сокровища на небесах, где ржавчина не истребляет и моль не ест». Так что это за сокровища такие? Это Святой дух. «Дух дышит, где хочет», - говорит Христос. Он пребывает всюду. Для него не существует такого места во вселенной, в мироздании, где бы он ни мог быть и не мог полностью торжествовать. Даже в самых глубинах ада, где грешники испытывают отчаяние и муки, а эти глубины ада могут быть в любом месте нашей земли, в любой комнате, ад тоже, к сожалению, пронизывает все земное пространство, как и рай, как и Святой Дух. Но момент ослепительного сияния - это момент торжества Святого Духа, момент полной победы над адом. Серафим Саровский посреди зимнего леса сказал генералу Мотовилову, своему ученику, что стяжать надо Святого Духа. «А как, как?» - спрашивает генерал. «А вот так, очень просто, - говорит Серафим Саровский, - взгляни на меня». И он увидел, что в этот момент от лица Серафима пошло ослепительное сияние. Такое ослепительное сияние, как будто он глядел на солнце. И этот свет был такой, что ему стало тепло, как летом, он только потом сообразил, что стоит посредине леса, зимнего леса. Вот это есть свет Святого Духа, исихия божественная, божественная энергия, которая изображается на иконах в виде нимба над головой святого. Но этот нимб есть вокруг каждого из нас, Другое дело, что этот нимб бывает затемнен или высветлен, это зависит от состояния нашей души. И не скрыл творец мира, а мир сотворен, и мы с вами сотворены, что в тот момент, когда в человеке воскресает любовь, в этот момент он начинает светиться - в нем побеждает вечная жизнь. Все, что ведет человека к вечной жизни, ведет его к милосердию, к любви, к прощению, к радости. Все, что ведет к вражде, к разделению, к ненависти, ведет к смерти, к затемнению. Говорится, что мир пребывает в греховном состоянии. Это верно лишь в том смысле, что золото всегда пребывает внутри земли, внутри породы. Но при этом золото - рай, вечная жизнь, небесная вечная субстанция - остается неповрежденной. И не следует смотреть на нашу земную жизнь, как на некую юдоль скорби, что мы-де рождены только для страданий, для слез, для мук, и это культивировать всячески в себе, все время говорить, что, мол, я грешен, я грешен, я не достоин, и всячески себя унижать. Нет, не этого хочет от человека Бог. Он хочет, чтобы человек видел свое бессмертие, свою силу, чтоб он именно в земной жизни, не после смерти, после смерти - это само собой разумеется, а именно здесь, именно в земной жизни увидел свое бессмертное «я». И вот здесь надо вспомнить откровение апостола, когда он сообщает, что в человеке есть несколько тел. Он не говорил: астральное, ментальное, эфирное, телесное, энергетическое и т.д. Он разделил несколько иначе. Он разделил на тело плотское, на тело душевное и на тело духовное. Вот это разделение гораздо более интересное и гораздо более глубокое. Почему? Потому что, когда мы говорим «ментальное», «астральное», это вдали от человеческих чувств. А вот когда мы говорим «плотское», или «душевное», или «духовное», мы знаем, о чем мы говорим. Мы это чувствуем. И, собственно говоря, новизна моего сообщения заключается прежде всего в том, что мы чувствуем свою смерть и свое бессмертие. Мы чувствуем эти три тела. Плотское тело чувствуем? Еще как чувствуем. И когда ему хорошо, и когда ему плохо, и когда ему холодно, и когда ему, наоборот, тепло, и когда оно испытывает наслаждение и радость, и когда оно испытывает страдание и боль. Душевное тело - неужели не чувствуем? Неужели нет у нас ощущения радости или печали, страдания или ликования, любви или ненависти? Это все с душевным телом происходит, и это все мы чувствуем. А ведь это только так говорится, что радуется человек или печален человек. Это означает, что побеждает вечная жизнь или побеждает смерть. Духовное тело… Вот духовное тело это и есть то, что становится видимым и зримым некоторыми людьми, пережившими клиническую смерть. Духовное тело, оно обладает удивительным свойством: все боли, все радости, которые свойственны душевному и телесному телу, в духовном теле есть. Оно отнюдь не бесстрастное. Кстати говоря, к сожалению, это пришло с традицией опять же средневековой и от такого дохристианского, я бы сказал, манихейского (манихейская ересь) разделения мира на мир тьмы и мир света. Отдельно тьма, отдельно свет. Вот тысячу лет царит тьма, вот тысячу лет царит свет. Ормузд и Ариман, добро - зло, резко поляризовано. И поэтому все, что связано с плотью, считалось мерзким, ненужным, здесь зло и все такое. Но нет, это не так. Дело все в том, что зло не бывает зло само по себе, ни в коем случае. Плоть становится злой или наоборот святой в зависимости оттого, чем она одухотворена. Если плоть одухотворена такой личностью, как Христос или апостол Павел, то в ней нет ничего мерзкого, ничего, подверженного смерти. Она вся уготована вечной жизни, она вся будет сохранена. Вот это очень важное - уважение к себе во всей полноте. Ведь апостол не сказал, что надо убить плотское тело, растоптать, сжечь, испепелить. Он другое сравнение привел. Приводились сравнения с зерном. Христос приводил эти сравнения. Зерно упадает в землю, вот зерно - это плотское тело. Если зерно вы просто разрушите, раздавите, оно не принесет плод. Поэтому относиться к своему телу надо с большим уважением - это зерно. В этом зерне есть душевное тело - это ваши радости, ваши страдания, ваши переживания. И к ним надо относиться с огромным уважением. Это тот зародыш, который в этом зерне. Это то, что потом прорастет телом духовным, а духовное тело - это колос. Вот если правильно взглянуть на человека, то надо представить себе зерно, которое находится в земле, но не разрушенное, а из которого произрос колос. То есть одновременно видеть и зерно, и зародыш, прорастающий в нем, и колос, принесший огромный урожай. На могиле Достоевского, по его завещанию, начертаны слова из Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам: аще зерно не умрет, то пребывает едино, аще же умрет, то принесет много плода», - станет колосом. Вот здесь становится понятно, что смерть земная, человеческая смерть, который никто из живущих на земле избежать не может, даже Христос пережил свою смерть. Но только мы неправильно ее видим. Смерть есть не исчезновение вашего тела, а его умножение. Но я бы не стал все эти вещи говорить вам и повторять, потому что, в конце концов, вы и сами можете об этом прочитать и услышать, иногда в искаженной интерпретации, иногда в чистом виде, не в этом дело. Но это еще и мой человеческий опыт. Я дважды это видел своими глазами. Я видел, как все именно тело, и вся именно душа, и весь именно дух становится зримым, но это зримость света. И этот свет, будучи мной и будучи здесь, сейчас, тут, одновременно охватывает все мироздание, которое, скажете вы, там находится, но, нет, каким-то чудом оно одновременно внутри меня. Это столь удивительное ощущение, что в тот момент, когда это произошло, я подумал: «Боже, как же это просто!» Мне было еще пятнадцать лет, я даже как-то не был готов к такому. Я подумал: «Ну, как же это просто! Почему же люди вообще мучаются, думают - жизнь, смерть… Вот же бессмертие». Оказывается, бессмертие вот так же вот реально, я его так же ощущал, ну, как глоток чая. Вот так же абсолютно реально. Свет от тела идет при этом. Была ночь, но среди ночного леса измайловского ослепительный свет, я бы сказал. Но это ослепление особого рода. Вот не то что, как вы на свечу посмотрите, нет, не такого. Это больше похоже на свет лунный такой. Даже в первый момент я подумал, что это лунная ночь, а оказалось, что луны-то как раз не было, ночь была темная. Тем не менее, вот такое ослепительное сияние. И вот этот свет как бы есть момент, когда зерно открывается, колос вырастает. С той только разницей, что зерно отдельно, колос отдельно, колос растет вверх и колос отдельно от зерна, а тут происходит (это представить зримо трудно, но математики это легко представляют) так: чем дальше вы, ваш свет, свет, исходящий от вас распространяется, тем он ближе к вам. И нет никакой разницы между миром, который до этого казался вам внешним, и вашим телом. Все вашим телом становится, все - ваша душа, и все - ваш дух. Звезды на небе… Они были такими далекими, а тут они, как родинка на теле, вот так ощутимы. Не представимы, а именно так ощутимы. Когда это произошло с Тютчевым, это даже было для него моментом какой-то печали, грусти. Он воскликнул: «Час тоски невыразимой, все во мне и я во всем». Для меня всегда было некоторой загадкой - а почему же это тоска, ведь это огромная радость. Но потом я вспомнил, что и у меня это сопровождалось большой печалью. А печаль, знаете в чем заключалась? Она заключалась в том, что хотелось бы, чтобы это так сохранилось, это правильное ощущение и правильное видение мира, хотелось бы, чтобы я так и чувствовал всегда свое бессмертие, ан нет. Условия земной жизни, какие-то особенности человеческого порядка, устройства таковы, что он не в состоянии в условиях земной жизни сохранять вот такое реальное ощущение бессмертия. Оно потом не то чтобы забывается, нет, я помню это, помню постоянно, это самое сильное ощущение в моей жизни. Тем более, что оно потом еще повторилось в 27 лет. Но все-таки его нельзя сохранить, чтобы оно было постоянным. И в этом есть какая-то большая печаль. Словно тебя разлучили с вечной жизнью, словно тебя разлучили с самим собой, словно тебя из рая изгнали. Вот что такое - изгнание из рая, вот что, оказывается, пережили бедные Адам и Ева, наши предки, зерно, из которого мы все с вами произросли. Вот почему рыдал Адам: «Раю, мой раю, как я тебя обрету, как я тебя утратил». Вот о чем рыдал Адам, вот о чем рыдала Ева. Вот каким телом они обладали в раю. Это тело-то особое. Да, оно внешне вот такое же земное, как наше с вами, но оно одновременно звезды, луна, солнце, вселенная видимая и невидимая. И, собственно говоря, нет уголочка в этой вселенной, которое не было бы Адамом. И об этом помнили. Было же представление: есть Адам, а есть - Адам Кадмон. Адам, изгнанный из рая, это просто человек, страдающий, как все мы. А Адам Кадмон - это человек, которому служили звезды, которому служило солнце. Вот часто посмеивались над этим, говорили, что же это, человек - такое малюсенькое существо, а солнце, видите ли, и звезды ему служили. Не надо над этим смеяться. Потому что, вы знаете, наука современная подтвердила в этом смысле правоту, казалось бы, настолько смелых мифов и смелых образов и фантазий мистического опыта. Ведь что открыто? Открыта удивительная вещь, что на уровне макромира… а макромир - это, как вам сказать, максимальный радиус вселенной, всего мироздания. Если сравнивать этот образ космический, которым обладает современная астрономия и космология, с чем-то осязаемым и зримым, то, скажем, так: макромир - это весь объем человеческого тела, только это тело - все мироздание. И вот этот объем, радиус этого объема равен 1040. Запомните это число - сорок. А минимальная часть человеческого тела, как бы первоатом его, каков он? Ну, берется за минимальную величину само минимальное во вселенной - радиус электрона, и вот если взять его за единицу, то это будет 10, но в степени -40. И вот когда это увидели, то просто космологи были в некотором замешательстве. Ну, какая связь между частицей, столь минимальной, и между всем мирозданием? Это случайное совпадение, вот эти сорок сороков? Это случайно слово «срок»? Да нет, ничего случайного здесь нет. Потому что, когда космологи и физики прокрутили мысленно, а что было бы, если бы не было этой согласованности - сорока на уровне макромира и сорока на уровне микромира, то ответ был неожиданным: тогда нас бы с вами, друзья, не было. Не возникла бы наша вселенная, не было бы ни солнца, ни луны, ни звезд, ни меня, здесь говорящего, ни вас, слушающих. Это означает, что вселенная действительно является огромным нашим бессмертным телом. И огромным, громадным -1040, и минимальным -10-40. Но мы это тело не всегда чувствуем. А что здесь удивительного? А вы свое тело всегда чувствуете? Вот руку отлежали, она онемела - вот вы ее и не чувствуете. Вот мы в нашей земной жизни находимся в состоянии такого онемения, когда все мироздание и весь космос воспринимаются нами, как чужое, как не наше, как онемевшее. А момент восстановления, воскресения - это момент, когда онемевшее обретает полнокровное бессмертие, и мы становимся всем мирозданием.
Наша сегодняшняя беседа была посвящена всему, о чем мы говорили в предыдущих своих встречах. Но разница заключается в том, что я пытался это просто рассказать, что называется, от первого лица, как о своем личном опыте.


Беседа 6

Шестая наша беседа - это продолжение пятой. Я еще раз хочу напомнить вам об опыте личного бессмертия, которое пережито людьми, и пережито не после клинической смерти, а пережито в нормальном состоянии, здесь, на земле. Сказать, что такие случаи многочисленны, будет преувеличением. Но сказать, что такие случаи редки, тоже будет преувеличением. На самом деле это случается гораздо чаще, чем многие думают. Я много раз в этом убеждался. Часто после бесед, вот таких, как сегодняшняя, ко мне подходили люди и говорили: «Но я же это пережил в детстве», - часто в 14-15 лет. Или: «Со мной это было там-то и там-то». Очень интересный был случай, когда поэт Вергелис в 84 году, когда я рассказывал об этом в его журнале «Советиш Геймланд», тогда все это еще было запрещено, не разрешалось, но все-таки меня пригласили, попросили рассказать, он меня внимательно слушает и говорит: «Послушайте, все, что вы рассказываете, это абсолютно точно». - Я говорю: «Я-то знаю, что это абсолютно точно, я это пережил». - «Да, но я-то это тоже пережил, потому что я прыгал с парашютом, - он был десантником, - и я пережил этот момент, когда падал, я прекрасно это знаю, и выворачивание, и что весь мир становится твоим телом, и вы, пожалуйста, рассказывайте дальше, потому что это правда, это так и есть». Меня очень растрогало, что человек меня уговаривает рассказывать. А я не могу не рассказывать, потому что это настолько яркое, настолько сильное ощущение жизни, что по сравнению с ним все остальное кажется мне просто пресным, скучным и неинтересным. И я вообще не очень хорошо понимаю людей, которые любят в искусстве смотреть на то, что они и без того видели постоянно в повседневной жизни. Меня всегда интересовал запредельный опыт художников, запредельный опыт поэтов. То есть запредельный, который находится за пределами сегодняшнего, повседневного земного существования, когда вдруг открывается то, что невидимо простым взором. И вот в этом смысле мы должны ясно осознавать, что лень, духовная, душевная, физическая, она, конечно, не способствует познанию вечной жизни. Или лень эстетическая, когда человек не хочет видеть то, что ему кажется незнакомым, когда он раздражается, когда он желает, чтобы ему показывали только то, что он видел до этого. Все это уводит от вечной жизни. Потому что вечная жизнь обладает одним удивительным свойством. С одной стороны, в ней присутствуют все элементы этого нашего мира. И я не знаю, насколько это было понятно, но я все время говорил и сейчас на этом остановлюсь, что наша вечная жизнь состоит из нашей земной жизни, прожитой здесь, на земле. Непонятно, скажете вы, как же так, моя земная человеческая жизнь, она, дай Бог, продлится 120 лет, я желаю всем по 150 прожить, очень хорошо, но ведь не больше же. Ни в коем случае не больше. Хотя в конце XIX века и в начале 20-го были люди, которые видели Наполеона, и сейчас время от времени обнаруживаются долгожители, которые помнят конец XIX века. Но не более того. К сожалению, увы, библейская граница и библейское высказывание: «Что человек - срок жизни его 70 лет», - но это не значит, что каждый человек живет 70 лет, а просто средняя продолжительность жизни такова, она остается. Это и есть предел. Позвольте, а на каких часах отмерены эти 70 лет? Ну, как на каких часах? У кого электронные, у кого механические, вот они отмеривают круги… А что это за круги они отмеривают? Ну, отмеривают в течение суток движение солнца вокруг земли… Стоп, уже обман. Не движение солнца вокруг земли, а движение земли вокруг солнца. Но и это движение обман. Ведь дело все том, что мы видим этот круг лет - год, день, минута - ощущаем это время. Мы видим в земных измерениях и в земных масштабах. Между тем, величайшее открытие начала ХХ века, и так оно и остается величайшим открытием ХХ века и, я подозреваю, что это открытие, может быть, самое величайшее открытие и для следующего тысячелетия, - теория относительности Альберта Эйнштейна, которая на самом деле никакая не теория, а реальность, которая открылась. А реальность открылась вот какая: это не физика и не космология, а это истина нашей с вами человеческой жизни, что, оказывается, время и пространство сами по себе не существуют. Они становятся большими или меньшими в зависимости от скорости движения. Ну, а что такое скорость движения, как ее измерять? Для того, чтобы измерять скорость движения, знаете, как бы мы ни вертели, надо чтобы был кто-то, кто измеряет. Чтобы кто-то смотрел на часы, кто-то сверял с часами и т.д. То есть опять мы сталкиваемся с нашим земным зрением, с нашими земными часами. И даже Эйнштейн в своей теории относительности мысленно нарисовал поезд мчащийся, человечки измеряющие с часами на руках… Но вот этих мысленных человечков с часами на руках он расставил не в нашей земной реальности, а он их разместил, шутка сказать, на лучах света. По вселенной мчится свет, он мчится со скоростью 300000 км/сек. Кстати говоря, вот эта скорость, предельная физическая скорость, я не говорю о духовном свете, а для физического предельная скорость - это 300000 км/сек. А почему она предельная? Она предельная не потому, что нельзя быстрее мчатся, а потому, что если вы мчитесь со скоростью 300000 км/сек, то уже время и пространство для вас превратились в нуль. Пожалуйста, сделайте над собой невероятное усилие, попробуйте представить себя, что ваши часы все время показывают нуль. Вот если б вы были ангелом светоносным и мчались со скоростью света, как мчатся ангелы по вселенной, у вас все время на часах был бы нуль, то есть вечность, то есть бесконечное количество времени. Вот в чем дело-то. Это удивительная вещь: чем ближе к скорости света, тем время и пространство становятся все меньше, меньше, меньше и исчезают совсем. Есть только бытие света, вечная жизнь света. Но мы ее на земле ощущаем только опосредствованно. Мы ее ощущаем, мы о ней знаем. Это духовная, это светоносная жизнь. Мы ее пытаемся изобразить. «Троица» Андрея Рублева - это жизнь со скоростью света. При этом обратите внимание на парадокс: скорость света - это так быстро, что как бы быстро ни взмахнул рукой, что бы ни сделал, все равно это по сравнению со скоростью света - просто черепашье движение. А, между тем, ангелы «Троицы» Рублева - в застывшей позе, и это мгновение длится вечно. Ангелы указуют на чашу, они окружают эту чашу - вечно длящееся мгновение. Вечное мгновение. Да, именно так выглядит каждое мгновение человеческой жизни, если смотреть глазами света, оттуда. А что значит - оттуда? А мы с вами из чего сделаны? Из материи? А что такое материя? Это сгустившийся свет. Это свет, замедливший, затормозивший свое движение. Это свет, как бы временно приостанавливающийся. А вот от нас исходит масса излучений, иногда невидимых, иногда фиксируемых приборами. Как предполагается, от нас еще исходит неуловимое гравитационное излучение, которое мгновенно пронизывает вселенную, нейтринное излучение. И мы это чувствуем. Вот в момент выворачивания, я тогда не знал ни о каких нейтринных, гравитационных излучениях, а, тем не менее, я знал, что они есть. Потому что в это мгновение я почувствовал, как я сам из себя излучался и одновременно в себя возвращался. Раньше, чем излучение от меня исходило, оно уже в меня возвращалось. Это удивительная вещь. Чтобы это изобразить, нужно изобразить языком современного искусства. Это будут картины Сальватора Дали или Пикассо, и это будет свечение полотен Рериха, возможно даже, трудно сказать, но ясно, что образы для этого должны быть необычными. И вот я вам в прошлый раз рассказывал и говорил, что ни один я пережил выворачивание. И я приводил примеры, я их сейчас перечислю.
Протопоп Аввакум. Излучения от его тела разрослись, и он обрел свое «я», свою вселенную, он понял, не понял, а почувствовал, что солнце, луна, звезды - все внутри него находится. Это обретение своего «я» произошло с Аввакумом при жизни. После этого его уже сожгли, а он уже был со своим бессмертным «я», со своим бессмертным телом.
Американский космонавт Эдгар Митчел. Улетал он на Луну обыкновенным, как он себя называет, агностиком. На Западе редко кто называет себя атеистом - отрицающим существование Бога. Чаще люди, не испытывающие интереса к религии, к мистике, называют себя агностиками. То есть они, в общем, не отрицают, что что-то есть, но они говорят, что человек не обладает способностями это «что-то» узнать и увидеть - куда ему, и занимаются земными, техническими проблемами, не уходя в дальние тайны космоса. Таким был Эдгар Митчел - до того момента, как он ступил на Луну. А вот когда он ступил на Луну, вот что с ним произошло. Когда он встал на лунную поверхность, он взглянул на Землю. Вот тут попытайтесь себе представить этот момент чисто психологически. То вы все время на Луну смотрели с Земли, а тут вы на Землю посмотрели с Луны. Вас в буквальном смысле перевернуло - произошло выворачивание. И с ним это и произошло. Я сейчас повторяюсь, я это прошлый раз говорил, но мне хочется напомнить вам, чтобы это не ушло из памяти, что бы вы удостоверились, что эти вещи происходят и происходят сейчас, не так же давно это было. И он говорит: «Я почувствовал, что вся вселенная стала частью меня». Какой абсурд, скажете вы - «вся вселенная частью меня». Я стал частью вселенной - это понятно, потому что вселенная огромна, а я маленький такой, я ничтожный, пылинка в мироздании. А как это может человек - такая былиночка, пылинка, которую в микроскоп не разглядишь из созвездия Лебедя уже или в телескоп, а чтобы он вместил в себя всю вселенную, и чтобы вся огромная вселенная стала частью его. Такое, друзья, возможно. Знаете, как это представить лучше всего? Представьте себе младенца, находящегося в материнской утробе. Младенец, конечно, меньше утробы, ну, не настолько, насколько человек меньше вселенной, но, условно говоря, пусть утроба - это вся вселенная, а мы - пребывающие в ней младенцы. Вот как младенцу вместить в себя всю вселенную? Как ему ее увидеть? Один способ для него - это родиться и оказаться во внешнем пространстве, увидеть со стороны, что и происходит в момент рождения. А другой - это, будучи еще в утробе, вывернуться наизнанку. И тогда он изнутри охватит собою, всею поверхностью своего «я» он обхватит это пространство. При выворачивании такое возможно. Вы знаете, это происходит с бутоном: бутон раскрывается, и цветок раз - охватывает все пространство вокруг. Это происходит с бабочкой, когда она вылетает из куколки, раскрывает крылья по всей вселенной, и все пространство оказывается ей принадлежащим. Это произошло с Эдгаром Митчелом. Он вывернулся, он вместил в себя всю вселенную и все мироздание. Мироздание оказалось меньше, оно оказалось частью его. Самое поразительное, что вот я беседовал с вами, перечислил все эти случаи и думал, что это все - из того, что мне известно. Оказалось, что нет. Совсем недавно я услышал интервью Эрнста Неизвестного, нашего замечательного скульптора, который в свое время был подвергнут осмеянию Хрущевым на выставке МОСХа (потом он создал памятник Хрущеву на Новодевичьем кладбище), навлек на себя большое недовольство властей, уехал в Америку. В один из приездов сюда он рассказал удивительную вещь. А почему вот… Вот еще это очень трогательно, кажется, Микоян пытал Эрнста Неизвестного: «А почему это у тебя в человеческом теле дырка такая? А, это снарядом, наверно, пробило, ты же фронтовик». А дырки вот почему. Оказывается, Эрнст Неизвестный пережил выворачивание и пережил он следующим образом. Это, говорит, было со мною, еще в молодости, когда я почувствовал, что от моей головы, от глаз пошло такое излучение, излучение, излучение, и все звезды оказались внутри меня, этим излучением охваченные. Но это очень, говорит, трудно передать. Но нам было бы уже не трудно, мы сразу бы уже поняли, о чем говорит Эрнст Неизвестный. Вот это он пытается передать в своих скульптурах, вот поэтому они у него так выворачиваются в такие необычные пространства, чтобы уйти от обычного земного зрения, открыть зрение, открыть небесное видение. И вот тогда открывается удивительная вещь: меньшее вмещает в себя большее. Об этом говорит Христос апостолам. Вот апостолы спрашивают: «Кто из нас будет первым в царствии небесном?» - «Последние будут первыми», - отвечает Христос. Или возьмите заповеди блаженства Христа. Они все построены не на отрицании земной жизни, а на ее преображении. «Блаженны нищие, ибо они обогатятся… Блаженны изгнанные правды ради, ибо они сынами Божьими нарекутся… Блаженны плачущие, ибо они утешатся…» То, что в этой жизни идет со знаком минус, - плачь, страдание, изгнание, умаление - в вечной жизни становится плюсом. Это есть как бы накопление небесного капитала, то, что Серафим Саровский называет стяжание Святого Духа. То есть это законы Царствия Небесного, они действительно отличаются от земных законов, так же как законы теории относительности отличаются от законов той физики, что мы проходили в школе. Христос сам говорит: «Царство мое не от мира сего». Или вот он пытается объяснить апостолам, как устроено Царствие Небесное. Апостолам же страшно интересно: где мы разместимся, да как все умершие воскреснут, да где они будут жить, да как они будут… Христос сказал: «В доме Отца моего обителей много». Он не стал им объяснять устройство. Но когда они его просили рассказать о Царствии Небесном более подробно, он прибегал к совершенно земным сравнениям. Он сравнил Царствие Небесное знаете, с чем? С дрожжами! Он сказал, что Царствие Небесное - это как дрожи в хлебе: их не видно, но они-то и есть душа хлеба. Вот так вечная жизнь, царство это космическое. Его не видно, но оно есть в нас, как дрожжи в хлебе. И эти сравнения очень важные. Или он сравнил Царствие Небесное с томлением невесты по своему жениху. Вот так же, как невеста томится по своему жениху, вот так человек томится по царствию небесному. Радость обретения Царствия Небесного такова, какова радость невесты, которая обрела своего жениха. Это есть в песнопениях, в богослужениях. Во время пасхального песнопения поется: «Се жених грядет во полуночи», - то есть Христос приходит, невеста ждет и обретает его. Церковь - невеста Христова. То есть видите, когда говорится о царствие небесном, то говорится о совершенно земных вещах. И не было бы этих земных вещей, мы бы не могли представить себе Царство Небесное. Оно и есть то самое - вот эта наша земная жизнь. Но только увидеть ее надо небесными глазами, в космическом сиянии, в космическом свете - со скоростью световой. И тогда каждое мгновение нашей жизни становится бесконечным, растягивается до бесконечности. Здешним взглядом: я говорю с вами, и это сейчас есть, а потом исчезло, прошло, закончилась беседа. А если смотреть на это со световых скоростей, это мгновение длится бесконечно долго, вечно. На часах вечности ни один миг нашей жизни не утрачивается. Все сохраняется там, все там существует. Поэтому надо понять, что вечная жизнь соткана из радостей и страданий нашей земной жизни. Просто взгляд на эти страдания будет теперь уже другой, и то, что казалось страданием, в преображенном виде преобразуется в радость. На этом построена мудрость, великая мудрость христианского богослужения, когда приносится жертва крестная. Евхаристия - это же жертва Христова, это распятие. Или в Пасху, страстная неделя, плач, страдания, оплакивание Христа, но в ней уже содержится зерно радости вечной жизни, радости обретения этой вечной жизни, которая в ней, в радости воскресения, которое в ней. И, собственно говоря, ведь смысл страданий Христа - страдания сами по себе не имеют смысла, они ужасны, они бессмысленны, - но смысл их открывается в воскресении. Видеть воскресение постоянно перед своими глазами, чувствовать его постоянно, ощущать его, к сожалению, сие не есть удел человека, сие есть удел ангелов небесных, которые в радости это видят и поют хвалу Богу постоянно. Но это не значит, что мы этого не видим и этого не слышим. Это все в нас есть. Свое бессмертие мы несем в себе. Оно принадлежит нам. Надо только вспомнить, надо только увидеть. И для того, чтобы увидеть, не надо садиться в ракету и со световой скоростью отправляться в тридесятое царство, в тридевятое государство, что и есть, собственно говоря, назначение скорости света в сказках. А нужно взглянуть на себя, почувствовать себя, быть верным самому себе. И тогда перед вашими глазами откроется мир Царствия Божия, Царствия Небесного. Оно соткано из вашего «я», оно соткано из вашего света, из вашего сияния, из вашей любви, из вашего страдания. Оно здесь, сейчас, с вами.
Можно момент обретения человеком вечной жизни, момент выворачивания сравнить с тем, как делается челн. Берется дерево и из него выдалбливается челн. Потом этот челн пускается по воде. Я попытался это передать, но только этот челн как бы изнутри делается, как бы космос его творит, чтобы он уплыл в мироздание.

Тебя долбят изнутри
и вот ты - челн из зыби
В глазной изнанке нет горизонта
угольный зрачок стекает с резьбы винта
Небо - гаечный ключ луны -
медленно поверни
Из резьбы вывернется лицо
хлынет свет обратный
на путях луны в пурпурных провалах
друг в друге алея
Марс Марс
каменное болото
костяное сердце
отзовись на зов
Кто поймет эту клинопись
провалов носов и глаз
в сияющей извести
зияющие провалы
Твоя звенящая бороздка
долгоиграющий диск черепной
повторяющий вибрацию звонких гор
В этом извиве прочтешь
ослепительный звук тошнотворный
и затухающий взвизг
при скольжении с горы вниз
в костенеющую черепную изнанку
За этой свободой
ничем не очерченный
не ограненный
не ищи знакомых призраков
не обременяй громоздким
твое грядущее шествие в незавершенность
И когда эти камни
эти щемящие камни
отпадая от тела
упадут в пустоту
ты пойдешь по полю
наполненному прохладой
отрывая от земли букет своих тел.



 
назад