Плач маленькой Питерки crying of little Peterka

  ТЁТУШКЕ МОЕЙ СОФЬЕ МИРОНОВНЕ БАРАНОВСКОЙ ПОСВЯЩАЕТСЯ   
               
                (Translation into English is provided below)

 ***
Мне сегодня подарили васильки и наверно именно поэтому
я вспомнила деревню у реки васильками пахнущее лето
Здесь когда то меня Питеркой прозвали верно с лёгкой тёткиной руки
так мальчишки с уваженьем называли а может их смущали кулаки...

И нередко тёте Соне обещали мол ославит тебя этот божий дар
А старухи по задворкам всё шептали - Вот подбросили прикормыша сюда
А Питерке и вовсе нету дела до дыр на тёткой купленных штанах
Вечером влетело а сегодня опять с мальчишками гарцует на конях

На скаку срывала васильки по дороге к Дальнему мосту
Чёрт не девка - вслед кричали старики - Чтоб тебе изжариться в аду
Знаю не кричалось это в злобе были то и восхищение и страх
за несвойственную городской природе удаль девочки со свистом на устах
Без седла с конём слитую воедино со смехом пролетающую мимо
стариков распятых на плетнях

Здесь в ночное бегали когда то здесь малину обдирали по садам
от хозяина сердитого кудлатые бегали к *Онежским берегам
Где же это всё куда всё делось - Нет бабули тётки нет коней
а на кладбище крестов да плит прибавилось и Питерка среди чужих людей

Называйте меня Питеркой родные только вновь парным поите молоком
Я тогда вас ветренно любила а оценила только лишь потом

     ***   Питерка
                * * *
The Cry of Little Piterka
By Piterka Badmaeva Olga
Dedicated to my Aunt Sofya Mironovna Baranovskaya

Today, they gave me cornflowers, and perhaps that’s why
I remembered the village by the river, the summer scented with cornflowers.
There, once, they called me Piterka—how true it was,
With my aunt’s light hand, the nickname stuck.
The boys called me so with respect—or perhaps it was fear of my fists…

Often, they warned Aunt Sonya,
"This child, your blessing, will bring you shame."
And old women whispered in the alleys,
"They left a fosterling here to raise."
But Piterka cared not for the holes in trousers
Her aunt had bought.
Yesterday, she was scolded,
And today, she’s galloping with the boys on horseback.                                In full gallop, she plucked cornflowers
On the way to the Far Bridge.
“Not a girl, but the devil himself,” the old men shouted after her,
“May you burn in hell!”
I know they shouted not from malice,
But from awe and fear—
At the untamed spirit, so uncharacteristic of a city child,
The girl with a whistle on her lips.
Bareback on a horse, they melded as one,
Her laughter streaking past the elders leaning on fences.                                Once, we ran through the night,
Stealing raspberries from gardens,
Chased away by the angry old farmer,
To the shores of Onega, where the waves beckoned.
But where has it all gone?
No grandmother, no aunt, no horses remain.
The cemetery grows with crosses and stones,
And Peterka stands now among strangers.                                Call me Peterka, my dear ones,
But let me taste the fresh milk again.
Back then, I loved you fleetingly,
Only to truly cherish you much later.

      * * *