заключенный

I
Холодное зимнее утро. А может день, или уже вечер. Я уже давно потерялся во времени. Холодно... нет даже одеяла, что может хоть немного согреть меня, ведь надзирателям все равно, умру я или нет. Есть лишь одно спасение - давно сгнившая солома, что лежит на полу. Но у некоторых нет даже ее. Это  самое благоприятное время года для похождений пневмонии. Порой видно бывает, как Смерть разгуливает по тюрьме и забирает с собой заключенных, уводя их в преисподнюю. А может даже и в рай. Но даже дьявольское царство лучше этой тюрьмы! Ведь даже ад освобождает тебя из этих стен.
Отовсюду слышен кашель. Сегодня снова Она придет за кем-то. Интересно, кто на этот раз освободится отсюда? Неизвестно никому, ведь никто не знает, что происходит за его камерой.
Камера собой представляла комнатку два на два с голыми бетонными стенами, который окутала плесень, маленьким окошком под потолком и застланным соломой полом. В принципе, основная часть тюрьмы находится под землей. Тут очень сыро в любое время года, и, когда идет дождь, камеры наполняются водой по колено. Металлическая звуконепроницаемая дверь не пропускала даже криков избиваемых надзирателями заключенных.
Некоторые смельчаки пытались переписываться во время прогулки, многие пытались переговариваться постукиваниями, создав свой шифр, но их отправляли в карцер, где не было ни света, ни удобств. Простая коробка полтора на полтора метра, где обычный человек не мог даже встать в полный рост. Кроме одного. Все его звали карликом Джоном, но его настоящее имя было Оскар Смит. Он сидел за убийство бывшей жены и ее новой семьи. Ростом он был всего лишь метр сорок семь, и свободно помещался в карцере.
Но это не единственная пытка, что ожидала нас в карцере. Заключенных сначала избивали, потом запирали в этой «комнате смерти», оставляя их без еды и питья неделями. Многие не выживали после карцера, а у самых выносливых резко ухудшалось здоровье, и зима добивала их. Поэтому никто не смел перечить главному надзирателю и его жалким приспешникам.
А время идет все медленнее и медленнее. Минута может длиться час, а может даже и гораздо дольше. Не прошло еще и двух минут, как я начал рассказывать вам, дорогие читатели, обо всем, что здесь происходит.
Пошел снег.
 Снежинки залетали в маленькое окошко под потолком. Кружась вокруг крохотного кусочка света, еле освещающего комнату, они приносят маленький комок радости в здание, покрытое тьмой страданий его жителей. Я пытался поймать хоть одну крохотную красавицу, но все они успевали растаять до того, как могли бы попасть в мою ладонь. Казалось, что они не хотят, чтоб я дотрагивался до их белоснежной одежды. Хоть что-то помимо вечно пробегающих мимо или ворующих мою еду крыс может занять меня хоть на какое-то время.
Это согревающее чувство. Порой забываешь, что ты заключенный этого отстойника, и погружаешься в воспоминания о детстве, как ты делал снеговиков из миллиардов таких же снежинок как те, что медленно опускаются, постепенно тая.
А на улице, наверное, сейчас очень красиво. Вокруг все окутано снежным покровом,  дети радуются первому снегу, играют, веселятся. Порой красота может спасти душу от нападок боли, которым так и веет эта тюрьма. Освободить разум от плохих намерений, мыслей, так и пытающихся проникнуть в самую глубь тела и съедать, как неизлечимая болезнь.
Жаль я не смогу увидеть эту самую красоту.
Я больше никогда не смогу увидеть снег помимо моей камеры, ведь выйду я не скоро. Вернее никогда. Возможно даже эти снежинки – последнее из всего прекрасного, что я увижу в своей жизни. У меня уже появились порывы кашля, которые потихоньку переходят в приступы. Именно поэтому я решил сейчас рассказать о своей жизни.
Простите, забыл представиться, мое имя Том, а по фамилии МакЛауд. Чуть позже я расскажу вам, дорогие мои читатели, почему я здесь, а не где-нибудь на пляже Ямайки.

II
Но начнем с моего детства. Вырос я в пригороде Лондона в обычной семье. Семья распалась, как мне исполнилось пять. Я жил с отцом. Он мой кумир. Был он военным, на очень уважаемой должности. Он жил честно, и умер с честью, защищая свою родину. Если бы он знал, где я сейчас, я бы не вынес этого позора.
Мы с ним проводили большинство свободного времени. Играли, гуляли, в общем, наслаждались жизнью. Ах, какие были времена! Столько беззаботности, столько счастливых моментов! Сейчас все это так и плывет перед глазами.
Маму я видел только на фотографиях. Как это не ужасно, но я уже забыл, как она выглядит. Папа рассказывал мне, что она была очень красивая, и поссорились они из-за пустяка. Потом она вышла замуж во второй раз. Больше я ничего о ней не знал.
Дальше были с отличием оконченные школа, колледж, университет.
Помнится, иногда во время уроков приходил папа, забирал меня за несколько часов до конца занятий и отвозил куда-нибудь на другой конец Англии, чтоб посмотреть, как за горы медленно закатывается солнце.
А как-то раз, летом, к нам приехала мама, чтоб посмотреть, как мы живем с отцом. Но не смогла меня застать, потому что тем летом папа отправил меня в лагерь. Они поговорили, она рассказала о своей жизни, он - о нашей. Попили чай и разошлись. Как я приехал, отец обо всем рассказал, помню, пол ночи проплакал от обиды, что не застал ее.
А по выходным мы с ним выезжали за город. Это уже была традиция. Мы ездили в горы, купались в озерах, фотографировали водопады. Даже зимой мы не сидели без дела. Мы устраивали рыбалку, катались на коньках, санках, специально ради этого он купил небольшой домик возле озера в Шотландии.
Для меня было шоком, когда после очередной пары меня к себе вызвал директор и сказал, что моего отца не стало. Мне до сих пор неизвестно, откуда он узнал об этом. Для меня это было таким ударом, что я перестал посещать университет, и меня даже чуть было не отчислили за пропуски, но все же успел вовремя прийти в себя и продолжить учебу.
Вскоре я встретил ее… ее звали Сюзи. Она перевелась к нам из другого университета. Я полюбил ее с первого взгляда. Но она не сразу заметила меня. Пришлось старательно добиваться ее сердца. А потом и руки у ее родителей. В итоге, поженились мы на последнем курсе. Жили счастливо, хоть иногда нам не хватало нашей стипендии и мы еле сводили концы с концами. Она родила мне сына. Мы назвали его Роном. Я хотел быть для него таким же заботливым отцом, как мой папа со мной, но видимо судьба распорядилась иначе. Ему сейчас три с половиной. Перед тем, как я попал сюда, я сказал Сюзи, чтоб она объяснила сыну, когда он подрастет, что я умер от болезни честным человеком. Получается, что я предначертал свою судьбу, но умру я не дома в кровати, а тут, в этой тюрьме, и вскоре меня будут есть крысы.
Сюзи иногда приезжает сюда, привозит мне фотографии Рона. Я сказал ей, что мы можем развестись, и она не будет мучаться со мной, но она отказывается, надеется, что меня выпустят и ждет меня дома. Она и вправду любит меня. Я не знаю, как сказать ей, что меня скоро не станет.
Но продолжим мою историю. Надеюсь, дорогой читатель, я не докучаю тебя своими рассказами из жизни.
После университета я без проблем устроился в банк на работу, на тот момент экономисты были очень востребованы. Да и к тому же университет всем выпускникам давал хорошую работу. Не могу сказать, что работа в банке была скучна. Хоть там и нужно было возиться с бумагами, я выполнял все усердно, и уже через пару месяцев меня повысили. И уже через год моей службы на мне «висели» операции по вкладам, ежемесячные отчеты по финансовому состоянию банка, и вся остальная кропотливая «бумажная» работа, связанная с деньгами.
Вот именно из-за работы я и попал сюда.
Придется оставить мой рассказ до следующего раза. Пришло время для прогулки.

III
Многие пытаются найти смысл прожитых ими лет, но лично моя жизнь наполнена пустотой повседневной жизни. За все эти годы заключения я снова и снова искал причину моего существования на этой планете, но находил лишь прах бессмыслицы и безрассудства дней, которые меня окружали. Единственное, что может оставить память о Томе МакЛауде, так это очерк, который ты сейчас читаешь.
Дорогой читатель, задумайся, в чем твой смысл жизни. Может быть, твоя жизнь такая же бессмысленная, как и моя, но у тебя еще есть шанс все исправить.
Жизнь всегда была несправедливой штукой.  Я хотел воспитать сына, чтоб он вырос мужественным и честным, но властительница Судьба  не дала мне такого шанса. Она отвернулась от меня. Наверно, вам интересно, за что я тут прожигаю остаток своей жизни. Я расскажу.
Это случилось 24 ноября два года назад. Я, как обычно, с утра шел на работу. Но… как только я пришел туда, меня задержала полиция. Я не понимал, что происходит. Они привезли меня в участок, начали допрашивать по поводу ограбления банка, о котором я ничего не знал. Но они не верили и допытывались признания трое суток без перерыва. Я изнемогал от жажды, хотел есть, но они не слушали моих просьб. Следователи менялись каждые три часа, и вскоре мне попался единственный здравомыслящий из всей конторы. Он объяснил мне, что ночью было совершено ограбление, в ходе которого были убиты двое охранников. Грабители знали код от замка, поэтому для них не составило труда войти в хранилище и забрать деньги. Было украдено свыше миллиона фунтов стерлингов. Дальше он  начал объяснять, что код знали только хозяин банка и я. Но хозяину банка не зачем грабить самого себя. Поэтому они арестовали меня. Я был в шоке, никак не мог прийти в себя. Я никак понять не мог, кто бы это мог быть. Уже поменялся следователь, и началось все сначала. Что, где да когда, с кем был, зачем делал. Я понимал, что алиби у меня нет, ведь жена с ребенком были еще в больнице, и я был один в доме. Но я не смел даже предположить, что все дойдет до суда, и меня обвинят в том, что я не делал.
Я долго думал (время, проведенное за решеткой, это позволяет), кто мог совершить все это. Теперь я догадываюсь, кто это мог сделать. Это был Адам Тернер, которого с шумом уволили за месяц до ограбления. Он был двоюродным братом владельца банка, и поэтому занимал высокопоставленную должность в банке. Но после того, как я заметил, просматривая отчеты, что из банка пропадают не столь значительные, но все же суммы денег, рассказал об этом на совещании, они провели небольшое расследование, и выявили, что это был именно Адам. Он знал код от замка и вечерами, когда все уходили, свободно заходил в хранилище и брал деньги, чтобы потом их проиграть в автоматы. Его уволили с позором и поставили меня на его место. Но одно они не учли. Адам все еще помнил код.
Я не уверен, что это был именно он, но все выходит именно так. Но судьба распорядилась так, чтоб именно я гнил взаперти и писал эту историю, кашляя от постоянно усиливавшейся болезни. Полиция не довела дела до конца, посадив первого подозреваемого из-за двух причин: из всех нынешних служащих банка только я знал код, да еще к тому же они нашли крупную сумму денег у меня в квартире. Они не поверили, что я продал отцовский домик, чтоб наша семья жила в наилучших условиях.
Вмиг все повернулось против меня. Порой меня посещает мысль, что все это было подстроено Сверху, и они меня там ждут. Хотя вряд ли. Зачем я им?
Суд вынес приговор, и я получил пожизненное. Не знаю почему, но меня посадили в одну из самых лучших камер этой тюрьмы. Мало того, тут есть солома, так ей нет еще и года. А это очень хороший для этой тюрьмы факт.
Темнеет. Значит уже вечер. Скоро должны подать ужин. Опять эта противная каша неизвестно из чего и вода, которая больше похожа на странную жижу, набранную из лужи. Как рассказывали мне те, кто сидит здесь всю свою жизнь, ассортимент не менялся уже сотни лет. Все та же каша, по тому же рецепту, что был придуман мэрией для экономии казны.  И надзиратели к тому же специально наливают меньше нормы, чтоб мы быстрее сдохли.

IV
И вот настало очередное утро. За ночь под окном появился небольшой бугорок снега. Все конечности синие от холода. Не знаю, чем привести их в работоспособность. Болезнь все больше поглощает мое здоровье, я уже начинаю ощущать дикую слабость. Ноги еле держат. Приступы кашля происходят все чаще и чаще. Наверно, у меня очень высокая температура, потому что мне не холодно.
За камерой что-то происходит, значит, сегодня снова кого-то приговорили к смерти. Очередной заработок этих уродов надзирателей.
О наших надсмотрщиках вообще нужно завести особый разговор. Ни в одной из тюрем нет такой тирании, как в этой.
Здесь работает пятьдесят три «вершителя порядка» или «работающего на благо правосудия». Но самые известные из них – это Бенджамин и Даниель Блейн, Дэвид Скоттерсон и Чарльз Браун. Именно они «славятся» особо кровавыми и жестокими расправами в тюрьме. Они устроили тут свой бизнес. Раз в месяц в тюрьму приходят люди, им дают оружие, а пять - шесть заключенных выпускают в тюремный двор. И начинается «охота» на заключенных. Бой длится ровно пять минут. Всех выживших отправляют в карцер вне зависимости от их состояния, в котором в большинстве случаев они погибают от ранений. Так богачи снимают свой стресс.
Начальство тюрьмы знает обо всем, но не делает никаких попыток прекратить это. Зачастую они сами  являются организаторами всего, и получают немалые деньги за такие расправы. А в вышестоящие инстанции бесполезно обращаться, зачем им решать судьбы каких-то заключенных какой-то забытой богом тюрьмы.
По-моему, дорогой читатель, такие служащие должны сидеть вместо нас, ведь еще нет на свете такого убийцы, который таким образом зарабатывал деньги, а сейчас находится за решеткой.
Тут нет врачей, чтоб осмотреть больных, мы ходим босиком, окутавшись лишь одним куском ткани (иначе нашу одежду нельзя назвать), «выгуливают» нас два раза в неделю вместо положенных двух раз в день. Во время прогулки нельзя разговаривать. Мы просто молча ходим по двору, опустив голову.
Двором мы называем закрытое помещение, похожее на спортзал. Такой же пустой и сырой, как и наши «коробки». В каждом углу есть видеокамеры, чтоб отслеживать каждый наш шаг и каждый посторонний шорох. За малейшее «неправильное движение» сажают в карцер на две недели.
Во время прогулки эти мрази хлестают нас плетками, и тех, кто посмеет пискнуть от боли, сажают в тот же знакомый вам карцер до ближайшей «охоты». Но все же мы, редко, но все же, незаметно передаем маленькие письма друг другу, и вот что я узнал.
Нашу тюрьму с гордостью можно назвать самой странной во всей Англии не только из-за того, что единицей измерения приговора в ней считается не годами, а полувеками, но еще из-за того, что больше половины всех заключенных – ни в чем не виновные мирные жители, как я. И это соотношение с каждым годом растет в геометрической прогрессии. Некоторых сажали даже без суда, и они вообще не знали, о чем идет речь. Многие здесь зарегистрированы под чужими именами, а в полиции числятся как «без вести пропавшие» или осужденные «за измену родине». Лишь немногие здесь получили то, что заслужили.
За год в этой тюрьме от разных причин умирает около десяти тысяч заключенных: кто от болезни, кто от «охоты», кто от голода, некоторые просто исчезали, пока все спят. Многие просто не выдерживали всего, что здесь происходит, и, потеряв надежду выйти отсюда, просто вешались в своих камера, сделав и своей «одежды» виселицу. Были случаи, когда во время прогулки куда-то выходил один человек, возвращался другой, но под тем же именем. Эти причины можно исчислять часов пять, не меньше. Но почему-то тюрьма не пустеет и даже наоборот, все больше и больше заключенных появляется в стенах этого здания.
Дорогой читатель, если ты все еще читаешь этот рассказ, то пишу его я, Том МакЛауд, пожизненно заключенный и постепенно умирающий от пневмонии человек.

V
Порой бывают такие моменты, когда ты забываешь, где находишься, забываешь, что смертельно болен и просто наслаждаешься остатками недолгой, но все же жизни.
Сегодня необычайно удивительный день. Я проснулся оттого, что мягкие лучи солнца ласкали мои потускневшие от вечной тьмы глаза.  Капли постепенно таявшего снега умывали мое грязное лицо. Легкий теплый ветерок шептал мне что-то на ухо. Я попытался посмотреть, что происходит за окном, но все тщетно. Я еле встал с пола. Но все же я не унывал.  Настроение так и стремилось ввысь, не смотря на то, что я в заключении самой мрачной тюрьмы. Я ожидал чего-то хорошего. И оно свершилось!
Приходила Сюзи! Как же мне не хватает ее здесь. Ее темных локонов, ее карих глаз, простого общения с ней. Как же я хочу вырваться из этого плена и обнять ее, сказав, что все хорошо.
Она привела с собой Рона. Как же он вырос за эти два года! Маленький такой и одновременно такой взрослый. Он так похож на маму! Те же глаза, та же улыбка, тот же характер. Слезы счастья наворачивались мне на глаза. Она сказала ему, что помогает заключенным здешней тюрьмы, и я один из них. Но, по-моему, он ощутил, что я не просто обычный заключенный, а какой-то особенный. Скорее всего, он завтра - послезавтра забудет о моем существовании, но все же сейчас я очень счастлив, что, наконец, его увидел.
Сюзи рассказала, что у судей появились вопросы по поводу моего приговора, и они начнут заново рассматривать мое дело. Но мне уже не за чем все это, болезнь зашла слишком далеко, и ее уже не вылечишь.
Сюзи видела мое состояние, и начала расспрашивать про мое здоровье. Пришлось ей рассказать, что недолго мне осталось. Я видел, как слезы потекли из ее глаз. Я осознавал, что она видит меня в последний раз, поэтому попросил у нее прощения за все, что я сделал и настоял, чтоб она больше не приходила.
И она ушла. Я знал, что мы больше не увидимся, поэтому был с ней до последней секунды нашего свидания. Мы просто молчали и смотрели друг другу в глаза. Запоминали этот взгляд, черты лица. Вскоре меня выгнали в «коробку». Потом, на прогулке, мне рассказали, что она сидела там еще с пол часа, ожидая благоволения охраны, которые возвратили бы меня к ней. Но не судьба. Она ушла в слезах. Рон не знал, что с мамой, пытался ее успокоить… дальше она вышла из тюрьмы, и больше я ничего не знаю.
Вновь пошел снег. На улице выпустила свои когти и начала играть с землей суровая метель. Резко похолодало, а, может, температура спала, точно не знаю. Камеру начало заносить снегом. Солома покрылась льдом от утренней оттепели. Теперь мне нечем укрыться от холода и снега. Я свернулся в клубок, чтоб хоть как-то сохранить тепло. Но это не помогало. Легкие начали болеть, в глазах почернело, начался приступ. Не знаю, сколько я так пролежал, мне казалось, что минуты две, после чего я увидел тусклый свет. Я думал, что пришел мой черед, но это просто принесли ужин. Значит, я пролежал часов пять-шесть. Меня обуздал страх, что в следующий раз я могу уже не проснуться. Пришлось смириться с этой мыслью, потому что сил не хватает размышлять о смерти.
Теперь я понимаю всех тех, кто смертельно болен, и осознают это. Именно поэтому решают покончить с собой и не ждать прихода красавицы-смерти от болезни. В нашей тюрьме таких немало. Многие вешаются, еще больше просто прыгают под пули во время «охоты». Но я сильнее их. Я дождусь ее. Ведь недолго осталось. Можете назвать меня трусом, потому что я не смог покончить с собой, можете назвать меня храбрецом из-за того, что я решил дождаться смерти. Мне будет уже все равно, меня уже не будет на этом свете.
Вам пишет все тот же Том МакЛауд, гниющий в темной камере. Хотя кому это важно, ведь никто не найдет эти записи, кроме крыс, что уже присматриваются ко мне, в надеже скорее съесть.
Вот и еле видное солнце закатывается за окошко. Темнеет. Прости, дорогой мой читатель, сегодня и не смогу продолжить свой рассказ, я почти ничего не вижу. Поэтому придется ждать следующего дня. Если я перенесу эту ночь.

VI
Вот уже прошла неделя после моей последней заметки. Я не могу написать что-либо раньше. Меня выбрали на «охоту». Из-за того, что я упал от слабости во время прогулки.
Я оказался одним из тех «счастливчиков», которые не только выжили, но и остались почти без повреждений. Мне прострелили руку, и я потерял сознание. Может, из-за того, что я стал слишком слаб для «охоты», а, может, рана оказалась глубокой, и это был болевой шок. Точно не знаю. Богачи подумали, что я умер, и именно поэтому я остался жив. Снова за время этого расстрела двое заключенных прыгнули под пули. Один из них был совершенно здоров, и, как мне рассказывали, он прыгнул под пулю, что летела в меня. Но я точно не знаю, было ли это совпадением или преднамеренным прыжком. Не мне его судить. Свыше все видят. Там всех будут судить по всему содеянному. Им решать, было ли это самоубийство или героический поступок.
После «охоты» меня отправили в карцер. Я перевязал ссадину остатками «одежды», и вновь потерял сознание. Наверное, именно это спасло меня от неминуемой гибели. Очнулся я только сейчас, в своей комнате, лежа на мокрой от вновь растаявшего снега соломе. Я стал так слаб, что могу даже встать, да что уж встать, я с трудом поднимаю руку с карандашом. Такое чувство, что он стал таким же тяжелым, как, например, кувалда, которую пытаются поднять двумя пальцами. Приходится писать, лежа на боку и кое-как смотря на клочок листа.
Вокруг такая тишина. Даже крысы как-то странно притихли. На душе такое спокойствие. Будто бы что-то должно произойти. Опять «охота». А может это мой последний день на земле.
Мне тяжело думать, еще труднее описывать ощущения на этом клочке бумаги. Сейчас во мне бурлят все чувства, но преобладают чувство страха, ожидания смерти, обычное примирение с грядущим. Кое-где на дне души возникает радость, что, наконец, я освобожусь отсюда и придет конец всем моим мукам.
Наконец сбылась моя мечта. Позавчера я все-таки поймал снежинку. Она была какая-то особенная, долетела до пола, где я лежал почти без сознания, опустилась мне прямо в ладонь и медленно растаяла. Столько радости было в тот момент. Всю эту зиму я пытался поймать одну из этих красавиц, а, когда пришло мое время, она сама забралась мне в руку.
Многие считают, что смерть – это плохо, конец, и сулит она только зло и муки. Но это неправда. Все говорят, что перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами, и люди находят ее смысл. Это правда. Но в моей жизни есть одна особенность. У нее нет смысла. Кроме этой записи я ничего не оставил на этой планете.  А ты знаешь, дорогой читатель, что все люди, которые попадают в рай, видят сначала все плохие моменты их жизни, а потом хорошие, и умирают счастливыми, а те, кто в ад – наоборот. Лично я еще не знаю, что со мной будет, куда я попаду, но все же я надеюсь, что наверху меня осудят по справедливости, не так, как здесь.
Ну вот, я перестаю чувствовать ноги, ничего не болит. Все-таки сегодня – последний день моего пребывания здесь. Странно, но кашля нет, легкие молчат. Я чувствую себя вполне здоровым человеком. Но не могу пошевелиться. Все силы уходят на эти очерки, но я должен поставить точку этому рассказу. И буду писать до последнего моего вздоха.  Нельзя закрывать глаза, надо держаться до последнего. Но силы все быстрее покидают меня. Пронзает дикий холод. Не всем под силу его выдержать, но мне уже нечего терять. Сердце уже почти не бьется. Дыхание все слабее и слабее.
А за окном ясная погода. Ни одного облачка, начинается оттепель. Капли падают мне на лицо. Солнце закатывается за стены камеры. Я вижу последний его свет.
Последние его лучи ослепляют меня, и порой мне приходится видеть фрагменты своей бессмысленной жизни. Детство, юность, отец, работа, Сюзи, Рон, тюрьма… Я вспомнил, как выглядит моя мама! Красивая… все перемешивается в моих воспоминаниях. Но почему-то в основном мигают тюремные моменты.
Все, пришла моя очередь. Дорогой читатель, я умираю. Я даже знаю, куда меня определили. Я попаду в…

VII
На этом слове оборвалась нить жизни Тома МакЛауда. Разрешите представиться, я его сын, Рон МакЛауд. Эти записи показала мама, когда мне исполнилось восемнадцать. И теперь я показываю их вам.
История моего отца после смерти гораздо интереснее, чем при жизни. Суд его оправдал, но они не успели этого ему рассказать. К тому времени он уже освободился. Они опоздали всего на день.
Мама попросила личные вещи отца, и, когда она забирала их, один из заключенных отдал ей вот эту запись, что я предоставляю вам на чтение. Мама отнесла это в полицию, в суд, в министерство. Все дошло даже до королевы! и в тюрьме устроили нежданную проверку. Судьба обернулась так, что они как раз попали на «охоту», как называл ее отец. Всех организаторов ожидал электрический стул. Но, по-моему, это наказание слишком гуманно для таких зверей, как эти. Они не могли ощутить всю боль содеянного ими. Все муки заключенных тюрьмы-убийцы. Всех участвующих в этом богачей арестовали и посадили за убийство. Правда, многие смогли откупиться от правосудия, но наверху все видят. Вскоре те, кто считал, что деньги и власть решают все, обанкротились, и стали обычными нищими людьми.
Многих заключенных освободили, предоставили им лечение, компенсировали все их муки бесплатным лечением и деньгами. Они стали свободными людьми, но все пережитое ими, они вряд ли когда-нибудь забудут.
В тюрьму набрали новый персонал, новое начальство, и, те, что все-таки остались там, рассказывают, что это маленький кусочек рая. Тюрьму реконструировали, поставили в каждую камеру по койке, сделали регулярное разнообразное питание. Сейчас я там работаю, меня вдохновила мама, когда я впервые увидел отца. Я понял, что он близкий нам человек, но никак не мог понять кто. Потом, перед тем, как отдать эти записи, она рассказала мне всю правду об этом неизвестном заключенным.
Отца похоронили с почетом, там присутствовали все бывшие заключенные этой тюрьмы, все чиновники, весь парламент, даже королева.  Он предначертал свою смерть: умер он от болезни, оставшись одним из честнейших людей.
Его жизнь не была бессмысленной. Эти записи спасли многие жизни, восстановили справедливость на этом свете, заключенные вернулись в свои семьи, и сейчас живут, пытаясь забыть все, что с ними произошло.
Он спас тысячи невинных жителей, что попали, или могли бы попасть в эту тюрьму. Он стал национальным героем.