Zantara regnum. новые стихи. сборник

НОВЫЕ СТИХИ
ZANTARA REGNUM
Лиса
Лисенок прячется в пустыне,
Хотя, Лисы Песчаной брат,
Он мог бы тропками пустыми
Пройти назад.
Песчаная Лиса момента
Напасть не ищет и не ждет.
Она, как катится монета,
Бежит вперед.
То встанет, то опять стремится,
Подолом пометет песок,
И след, как хвост ее, катится.
Горит восток.
...
Горит восток, пустыня блещет,
Сияньем дня озарена,
И вся пустыня тихо плещет
Движеньем сна.
И после ночи беспокойной
Там пламенем горит восток,
И веет там сухой и знойный
Сахары страшный ветерок.
 
Давид
И Малой Азии ковчег,
Пристанище святых пророков,
Прекрасный продолжает бег
Под небом. Порослию дрока
Покрыт пустыни красный скат,
Отцвел оазис. Нам не рады:
Ведь мир под небом не покат,
А квадратичная громада.
У Иудеи нет преград,
Но за пределы — нет, не надо.
И, видит Бог, когда-то небо
Нас не оставило без хлеба
И лавров. То же: мир богат,
Но беден мир моих ягнят.

Ребенку

Смотри, как ласточки летают
И как мороженое тает:
Летают низко – быть дождю
И мир прекрасен, небо низко
И в тучах все. В низине веет
Чуть ветерок. И яблонь цвет,
Как с сакуры, слетает. Близко
Нам небо нынче. Быть дождю.

***
Как вьются ласточки–стрижи!
Ты им попробуй, покажи
Кулак и семечки. И вот
Вдруг наступает Новый год.
Как вьется снег. Из камелька
Не видно малого пока:
Как в Рождество играет ветер
И как луна на белом свете
Одна висит. И ясный день
Торопит зиму. Мне не лень
Писать и петь. Луна полна
И дует ветер из окна.
А летом камелек уже
не топится. И госпоже
Моих висков, болезни не
Поддамся. Голуби в окне
Стараются. Прошла весна:
Свет белый ясен и луна.
2008 год



Утраченные строфы из М. И. Цветаевой
О. М.
Как это просто — от погоста,
Пером Себастиана Баха
Промчаться, заезжая в гости,
Проехать, не оставив страха.
Как это просто — чья победа,
И с Моцартом бежать под руку,
Проехать на велосипедах,
Разбиться — вот и вся наука.
Как это странно — вот ведь штука —
Не биться в кутерьме медведей —
Красивая, и вот с кунштюком
Царь Петр к княгине Вере едет.
Как это просто — вот Елена,
Париж и мавры. Все такие —
Вениаминова колена!
Как точно — взять и не покинуть,
Когда уходят, упокоясь,
На небожительство, как просто
Бежать, совсем не беспокоясь,
Трава по пояс — и сиротство.
И вдруг — печатным некрологом
Пройтись бегом по всем газетам
И под приемлемым предлогом —
Промчаться, не оставив света.
И это жизнь или идея —
Иль проблеск твой, как от кометы?
Россия, Лета, Лорелея…
Промчаться, словно скорость света.

На рассвете
Смотрю на новый свод небес —
Вчера сотворено!
Смотрю на новый свежий лес.
Распахнуто окно.
И праздничный еловый бор,
Как облако, стоит.
Из окон виден желтый сор.
Так лето говорит.
Под бором сор,
Усталый взор
Ласкают облака.
Иголки, лестница, узор,
Течет одна река.
И в той реке,
Невдалеке
Купает херувим
И крылышки, и спинку,
Нимб
Горит, и мы стоим.
Стоим в окне,
И где река
Течет, не знаю я.
Проходит сон, и на Луне
Дымится полынья.
27 июля 2008 г.
 
Бог
***
Месяц ясный со звездой
Ходит над землею.
Его водит Бог простой
Нынче надо мною.
Снова Бог, и снова Он
Ходит между Ними,
И проходит жизнь как сон
С вайями своими.
Снова Бог, и снова Он.
Снова храм, дорога.
В старом храме бью челом
И стою немного.
Октябрь 2002 г.

Душа
***
Наслаждайся тишиной свободы
И высоким громом с высоты.
Не ходи, красивый, в непогоды.
Поживу с тобой до темноты.
***
Удивляйся праздникам по лету,
Походи за нищими во храм.
Погодите, глупые поэты,
А то душу Богу я отдам.
***
Бог. Одно и с нами Слово.
Бог. Я знаю, я скажу:
***
Ходу мне не надо, нет свободы,
Году нет еще, как я прошу.
 
***
Я не знаю, что опять счастливо
На меня посмотрит Человек.
Уходя один из града мира,
Не живи один. Живи вовек.

Жнецы
Надо мною со второй звездою.
Летний, грозный, темный небосвод.
И опять хороший надо мною
Рай звенит. Москва-то ждет-пождет.

Танка
Удивительный фонарь
Со своим рассказом
Про летающих змей,
Составленных из снега.
Ему это не снится.
Хотя это ложь.
 
ГАЛИЧ. СИБИРЬ НАСТОЯЩАЯ

Сиротка (песня).
А.Б. П.

Я считаю рублями.
Три червонца на водку,
Хлеб в конторе недорог,
Чирик стоит кило.
Я сижу за прилавком.
Проклинаю работку.
У меня дома барин,
Ай ему повезло.

Припев:
А я живу как иуда,
А я живу как на дольке,
А я не знаю, что снова
Украдет муженек.
Не сиди в магазине.
Но это нужно ребенку,
А еще тете Зине,
Муженек за порог.

Я немного устала.
Я опять не достала.
А я опять переспала
С молчаливым моим.
Я не знаю, где Зинка.
Я кудрявая свинка.
Я сижу и не знаю,
А что сегодня едим.

Припев.
 
Я, ребятки, волнуюсь,
Я ни с кем не целуюсь.
Я пришла помолиться.
Нет сегодня винца.
Я живу и не знаю,
Отчего не рыдаю.
У меня нет ботинок
И родного отца.

Припев:
А я живу как иуда.
А я живу как на зонке,
А я не знаю, что снова
Ничего не смогу.
А не сиди в магазине,
Но это нужно ребенку,
А еще тете Зине.
Никуда не бегу.

Октябрь 2002 г.
 
Юродивые в Москве

1.

Меня интересуют деньги.
Не посвященная в долги,
Родня живет обзаведеньем
Идеями вещей, враги
Моей родни, семья и власти
Сготовят повышенье цен
На все, включая чувства. Страсти
Обходятся дороже, чем
Ни них потраченное время
И к ним добытый антураж
От нового белья до крема
Из-за границы. Входят в раж
Последней ясности упадка.
Все дело в нищете, когда
В Апокалипсиса закладка
Лежит, не двигаясь, года,
То это тоже от нехватка
Фантазии в мои года.

Все дело в нищете. Мне пишут
О страшной красоте Москвы.
Стою я без гроша и вижу,
Как церкви носят головы.
Но я не верю -- здесь Москвы
Богатство отдыху не знает,
Простой народ живет, зевает
И убегает из Москвы.

От голодухи жизнь бежит.
Стоит юродивый Ивашка
С простою куколкой в кармане
И рубль в кепочке звенит.
В мешке Ивани есть иголка
И пуговка в мешке лежит.

Монетка, куколка и пуговка в кармане.
И он, несчастненький, юродствуя, дрожит.
В мешке его бумаги, кукла Ваня,
Монетка, пуговка и куколка в кармане
И, Слава Богу, нынче он не бит.

01 ноября 2002 г.


2.  Юродивый

Отчего ты видишь,
Что Господь есть Бог?
Оттого, что летом
Ближнему помог.

Отчего ты видишь,
Что есть Троица?
Оттого, что Богу
Видно Три Лица.

Ипостась не судит,
Ипостась не ждет.
Кто меня рассудит?
Только Господь Бог.

У него вериги
На его главе
И поют пичуги
Завтра по Москве.

И не знает Юрка,
Что его глава
Видела, убогая,
Бога Однова.

Он увидит бедность –
Это нищета!..
Оживи, Боженька,
Человека и скота.
2004 г.

1. Расстрел. 40-е годы.
Увезли пророка в республику Коми,
А он и перекинься ногами в лебеду.
Следователь-жмурик получил в месткоме
Льготную путевку на месяц в Теберду.
А. Галич

Накажу я стукача лагерями,
Пусть сидит да и сгниет там в молчанье.
А жена его стояла под дверями,
Узелок ему связала на прощанье.

В Царство Божие ведут лагерями.
Господь Бог опять берется за котомку.
И Апостол Петр стоит под дверями,
Повторяя: «Материлась негромко».

Господь Бог опять берется за узел,
Говорит мне: «Моя деточка плачет».
И глаза свои прекрасные сузил,
Ах как сузил, рядом кумушки судачат.

В Царство Божие идут за блинами,
С макарошками и кашкой, иуды.
И пошли мы все оттуда с кивками,
Покивали, покивали -- не чудо.

А в Раю опять Апостолам не верю,
Что не спали под Вечерю Господню.
А стукачика жена кашу варит
С солью, маслом и пивком на сегодня.


Расскажи-ка мне, отец, про медали,
Про медали про свои фронтовые,
Мы тебя, сказала мама, не ждали,
Мы дождались, а ты дал чаевые.

Водку жрали мы с тобою, старушка.
Надей звали ее, ту свиристелку.
Скажет Пушкин: «На, держи, твоя кружка;
Вот и дружка, пирожки на тарелке.»

«Ты смотри, -- мне скажет Пушкин, «гуляют,
Как гуляют они, милые, вместе!»
И втроем мы из этой из кружки,
Пушкин, Дуська – да, и Дусечка с тестем.

И живет опять одна мама Маша,
Мама Маша так однажды сказала:
«Погляди-ка, вот и доченька Даша
Кашку с пивом из тарелки лизала.

Погляди, вот пирожки на тарелке.
В Царство Божие пошли за блинами.
А в Москве я постояла на Стрелке,
Там стояли старики с орденами.

В Царство Божие ведет та дорожка.
Но мне, видимо, опять показалось,
Что подонки на дорожке немножко
Чуть подальше пошли, эка жалость.

Эка жалость, скоко денег уплыло.
Вот вам, братцы, я опять шизофреник.
И меня опять иуда казнила,
Эко денег у меня, эко денег.




Это вам не шульки-бульки, иуды.
Это жизнь,и вся любовь, и поеду
Я отсюда в лагеря, но не буду
Возвращаться я к Арону-соседу.

Дочку маленькую звали Аришка,
У Аришечки животик раздутый.
А любовника мово звали Мишкой,
То-то важный, то-то ходит надутый.

Долго ль будешь пухнуть тут, на морозце?
На морозце ты, несчастная, стояла.
Богоматерь очень тихая просто:
«Ты подумай», -- улыбнувшись, сказала.

Посижу я, погляжу на куплетик.
Ах, игрушечка вышла, не песня.
Как бы вовсе нам не вышел билетик
На то кладбище на Красной на Пресне.

И стою я под окном у иуды.
«Стой.» -- Стою я и молчу со свекровью.
Боже, Боже, я надеялась на чудо,
Чудо вышло все, как пулька под бровью.

И Апостол Петр опять поклонится.
Это он тогда сказал: «Бог с Тобою»
А теперь что мне, наш Боже, приснится,
Как когда-нибудь глаза я закрою?

И стою я под окном, под окошком.
«Стой.» Стою я и не крикну ни разу.
Господи, я все надеялась и верила.
Господи, скажи, где чудо.

09 ноября 2002 г.


Поэтесса. 40-е годы.
Бабелю
Что ж ты, киска моя, плохо поела?

Повторяла: «Она мало поела.»
А любил ее полковник-иуда,
А когда ей все опять надоело,
То пошла она опять на Лубянку
И рассказывала про Него, покуда
Ее душенька опять не полетела.

А он опять любил ее по пьянке,
Называя себя спьяну Мишелем.
А на этой, на проклятой Лубянке
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.

«Напишу-ка я здесь слово «Мишелька»,
Хотя Мишенька ни в чем не виноватый.
Получал он в магазинах снаряженье
И от голода ходил, словно ватный.

А теперь Мишель под прицелом,
Повели-вели куда-то на дворки...
Что ж вы, что ж вы, господа офицеры,
Что же вы не расстреляете Ольку?

Я, пожалуй, тут немного побуду.
«Что же, -- скажет Мишка, -- «мне не Воскресенье?»
А она опять с полковником-иудой
В новом домичке справляет новоселье.

Я, пожалуй, с ней немного побуду,
Посмотрю, как плачет у распятья.
А потом с полковником-иудой
Заберет мое шикарное платье.



Что ж не плачете по нам, вы, подонки?
Что же, в лагерь я пошла, ночью в лагерь.
А она в моей старой дубленке
Говорит себе: «А что пишет Бабель?

«Что он пишет, и нельзя ли своронить?
И нельзя ли Мишку Бабеля просто
Уничтожить, пока ем макароны,
Ну а он перелистает «Окна Роста»?»

Ах вы, милые мои лагерочки,
Лагеря да вы мои расписные.
И в Раю у Мишельки выйдут строчки.
Жаль, не знаю, Мишка, только какие.

10 ноября 2002 г.
 
Курок. Песня. 40-е годы.
Посв. И.А. Бабелю.

Эпиграф:
Жаркой шубой сибирских степей.
О.Э. Мандельштам

Позвони-ка на небо, в штабы,
Чтоб сегодня не замели.
А сегодня в больнице «Столбы»
Мне пригрезится край земли.

Припев:
А в Сибири стояли столбы,
А в Сибирь меня привезли.

А в Сибирь меня упекли.
Пьем чаек, чай на кухне своей.
Если бы меня увезли
Из казенных родных лагерей...

Припев.

Край степной, богатая Русь.
Край хор-роший, великая кровь
Пролилась, и опять я согнусь,
И опять кипятит свекровь

Свой чаек, свой некрепкий чай.
И опять на себя посмотрю.
Милый мой, по мне не скучай.
Я тебя любила, люблю.

А в Сибири есть лагерь «Кресты».
В Ленинграде опять рассвет.
И когда разводят мосты,
Бог опять выключает свет.

Припев.

И когда я вернусь отсель
И когда мой закончится срок,
То житуха моя-карусель
Мне железный покажет курок.

 

Правда о войне.

Разведка. Памяти павших.

1.
Я пошел, господа, в разведку.
Это что за птица сидит
Вон у той у зеленой ветки?
Щас как шлепну!.. И враг убит.

У меня с собою патроны,
Ручка, порох и автомат.
Я сижу у ствола как на троне
И опять пять стволов у ребят.

Братья, сердце мое боится,
Но когда я отсюда уйду,
То вот этот мост задымится,
Повторяю я в нашем аду.

Братья, братья, ребята наши!
Чтобы не подвести ребят,
Постою. И из этой каши
В Рай уводят наших солдат.

Постою я еще. Как, ребята,
В Рай отсюда уйти могли?
И опять берусь за гранату.
Я один и шапка в пыли.

Я один остаюсь в разведке.
Я устал и почти убит.
Это кто у зеленой ветки?
Я уверен, что враг не спит.
 

2. Смерть Мани.

Я одна остаюсь в разведке.
Я устала, почти умерла.
Эта птица на красной ветке
Носит странное имя щегла.

Друзьям из ссылки. Посв. Лиле Брик.

Жаркой шубы сибирских степей…
О.Мандельштам

Мы вернулись в лагеря-лагерочки,
В годы те сороковые к мужчинам.
У меня еще не вышло ни строчки
По отдельным нехорошим причинам.

Мы вернемся в города-городочки,
В города, где нет красивых доносов.
И опять напишу я две строчки
И опять я покурю папиросы.

Где ж Высоцкий, где Шарапов Сережка,
Кто Августа и жена Катерина?
Я на воле одевала сережки,
У царя, однако, было три сына.

У царя, впрочем, было три сына,
Всех троих большевики расстреляли.
Я вернулась, а мои все мужчины
Мне из Рая: «Не стреляй», -- закричали.

Лиля, Лиля, где ты есть? Я вернулась.
Маяковского увижу во сне я,
А потом тебе я, друг, улыбнулась,
Говорить я о Володьке не смею.

Я, пожалуй, замолчу. Эка новость.
Я, пожалуй, покурю папиросу.
А они запахнули мне полость,
Чтобы я не задавала вопросов.

Жаркой шубы запахнули мне полость
В этих новеньких степях по Сибири.
Я не знаю, я не знаю, а голос
Мой сорвался, но поет, но поет.

12 ноября 2002 г.

 

Целую, Вейка. Песня.
А. Галичу.

Я не буду тебе больше изменять.
Как бы мне не умереть от муки?
Как бы мне теперь тебя не променять
На хор-рошенького мальчика из «Мухи»?

Мне нельзя пойти и пострелять.
Как бы мне не умереть со скуки?
Как бы мне себя не расстрелять?
Извините, я накладываю руки

На живот и на свое чело.
Я умру. Со мною шайка-лейка.
Я сижу, я напишу назло,
Что уйду за город я как Вейка.

Я и Вейка – все одни и те ж.
Мой двойник сегодня к неудаче.
Я умру, наверно. «Красоте, --
Скажет, Вейка, «жить нельзя иначе».

12 ноября 2002 г.
 
Звезда. Песня.

А.С.П.

Смерть приходит как сон легкокрылый.
Между нами, так думает Бог.
И за этой веселой и стылой
Сразу мне улыбается Бог.

Ширь веселая, заинька, стылая.
Между нами, так думаю я
И опять улыбается милая,
Смерть, спокойная совесть моя.

12 ноября 2002 г.
 

С. Аллилуевой

И опять ему амнистия выйдет,
За которую поставили к стенке
Из-за этой некрасивой Еленки

И опять я одна постояла.
В том году сорок шестом снова вышла.

И опять меня, опять посадили,
И опять, опять тебя заносило.
И опять ЧК-ЧК рассадили
В том музее триста двадцать, не мучась.

Припев: Из-за той из-за дурашливой Елены
У тебя, тебя не вышедши ночка
И опять я, опять на Елене
Бонапартова бесславная дочка.

«Что, скажи мне, Елене, писала?»
Неужели же ты просто молчала,
Не поверю, ты опять показала
На меня, и опять походила

И опять ты в КГБ приходила
В мою комнату в новеньком доме.
И опять, опять поносила,
Попросила за меня в Моссельпроме.

Припев.
И опять, опять наказала
За язык мой хороший и гласный
И за длительное «р» не сказала
С кем катается Лизка на «Волге».
 
Пароход; снова папа усталый
Скажет папа: Мы на том пароходе.
И опять за красивую Ленку
С полотенцем у виска приезжаем.

Припев.
Полотенчиком ты ноги вытирала
Мужичкам моим, несчастная дура
И оттель-то опять приезжала
Доносила уже просто – со скукой.

Господи, я умру здесь.
В ВЧК-ЧК ей дали украшенье.
И опять, и опять получаешь
Самоварчики, и глобус, и чай.

13 ноября 2002 г.
 
Инфляция. 40-е годы.

И возьмусь я полегоньку за кружку,
Ту, с которой дребезжим по миру,
И потом ко мне на квартиру
Приведут очередную старушку.

А старушка веселая гуляет,
Гуляет она по прилавкам
И чуть-чуть полегоньку вспоминает
Свою старость и шаль с камилавкой.

Бедность наша к нам еще не поспела,
Бедность наша в коммунальной квартире.
Вот и жизнь ее опять надоела
И повесилась старушка в сортире.

А старушка веселая гуляет
Гуляет она по прилавкам
И еще чуть-чуть вспоминает
Свою старость и шаль с камилавкой.

14 ноября 2002 г.
 
Трик-трак. Сонет.
Посв. Д. Хармсу.

Саша и Алеша, Алеша и Саша
Сидели на платформе, брик-брик, не упали.
И в трик-трак играли, и было поздно
Поздно вечерком они Лешу продали.

Саня и Алена, Алена и Саня
Говорили весело: «Вот наша Оля».
А потом сидели и весело писали,
А потом писали гражданкам на волю.

В трик-трак они играли
Играли в поле
Играли и в поле, играли на воле
А потом опять, ничего не понимая,
Жили они снова,
Стреляли.

15 ноября 2002 г.
 
Дело офицеров

Шлепнули Ивана в кремлевском коридоре,
А за это Гришку Мендельсона замели.
Это мило дело пахло расстрелом,
Гришку наказали, а меня спасли.

Гришка не был даже офицером,
Гришки был обычным славным скрипачом.
А когда ему пригрозили расстрелом,
То он оказался нашенским врагом.

А они закрыли дело офицеров,
Дело милицейское в архиве не сожгли.
Это мило дело пахло расстрелом,
Гришку расстреляли, а меня спасли.

Если бы не Ира, меня б не поймали,
Если бы не наши, Гришка бы живой
Посидел в тюряге, где красные флаги,
Красные флаги и кони под Москвой.

Птичка-синичка ходит по тарелке,
Желтая лошадь по кругу идет,
У нее на ложке баланда и крошки
А машина едет, а истина не ждет.

Шлепнули Ивана в кремлевском коридоре,
Гришку Мендельсона сразу замели.
Офицеров дело пахло расстрелом.
Ирочку заспали, а меня нашли.

А когда я вышла, мне дали по роже,
По моей по роже в квартире боевой.
А я ведь, я живучая -- я ведь вельможа
Великодержавная на Москве святой.
 
Шлепнули Ивана в кремлевском коридоре,
А за это Гришку Мендельсона замели.
Наше мило дело пахло расстрелом,
Гришку расстреляли, а меня спасли.

Гришку расстреляли, меня тоже замели.

15 ноября 2002 г.
 

Гераклиту

Эх, жрите сами
Супчик со слезами
И курите черные «Максим».
Эх, ешьте сами
Супчик с волосами,
Мы чуть-чуть получше поедим.

Мы – красавцы,
Вовсе не мерзавцы,
Спой, голуба, только не проси
Радости нашей,
Мы сидим с мамашей,
И садятся в черное такси.

Эх, жрите сами
Супчик с сухарями
Мы с тобою кашу поедим.
Эх, на неделе
В лагерь не успели,
Мы уже с винтовками сидим.

Мы на дело
Ходим с левольвером,
Мы – орлы из ВЧК.
Шлепнули Колю,
Поучились в школе,
А потом играем в дурака.

Эх, на бульваре
Ходют злые баре,
Очевидно нам, по рожам ждут.
Наши кони и
Тони в Главревкоме
К нам, пожалуй, нынче не придут.

В наших книжках
Записи о Гришках,
Нам вершат нормальный Страшный Суд.
Бог наш правый –
Наш начальник бравый –
Скажет нам, кого что повезут.

Мы не баре,
Мы не цари,
Мы – орлы из ВЧК.
Наше дело –
Побежать расстрела,
Мы живем, живем, живем пока.

Эх, мы сами
Пареньки с косами.
Эх, работаем пока.
Эх, надо-надо,
Надо дать нам яду,
Мы живем, а жизнь – река.

В наших книжках
Записи о Гришках,
Нам вершат нормальный Страшный Суд.
Бог наш правый –
Наш начальник бравый –
Скажет нам, кого что повезут.

Эх, мы сами
Пареньки с косами.
Эх, работаем пока.
Эх, надо-надо,
Надо выпить яду,
Мы живем, живем, а жизнь – река.

После 17 ноября 2002 г.
 
О памятниках

Во время царское прославил я свободу
И милость царскую за это я прошу.
Уже во мне угасла речь к народу,
Но я опять об этом расскажу:

Народ не царь, он бог! И памятник – стихира,
Победоносная порфира,
И правда, и любовь и весь обман
У нас, у русских христиан.
 

Крещение

Забывая о голоде, слабости,
В дом Господень мы с пляской пойдем.
Царь Давид загрохочет от радости!
В дом Господень мы с пляской войдем.

И Пророк Иоанне Предтече
Нас омоет в реке Иордан.
И от этой спасительной речи.
Начинается ранняя рань.

Крест Господень сияет в потемках
И не видно уже ничего.
И Крещение с песнею звонкой
Принесет нам прощенье Его.
 
Языческий философ

Я жду спокойный и недолгий ход
Спокойного, сухого вдохновенья,
Своей улыбкой вяжущего рот.
Лесбийской песенки плетеный переплет,
Летейской травки щелканье и тленье
Сплетаются в одно глухое пенье.
И как дурная девочка поет
О солнце, бьющем в солнечном сплетенье,
Речному солнцу выставив живот.
И неотвязной музыки гуденье
Хотя не престает, не устает
И понемногу забирает в рот
Меня, спокойное и сильное растенье,
Собой к бессмертию наметившее брод.
 
Пастернак

Морозен воздух, воздух синь,
Иконный лик суров.
По Правды едет лимузин,
Бегу от докторов.

Я видел Иисуса лик.
Его хотят распять.
Я слышал зов, я слышал крик.
Немедленно бежать.

Меня опять хотят убить.
Бегу от докторов.
Я жить хочу, как прежде. Жить.
Я сильно нездоров.

Я вижу Свет. Откуда ты,
Пречистый светлый лик?
У этой вечной чистоты
Стоит Господь Велик.
 
Рождество

Я всуе, всуе говорил,
Не всуе говорю.
Пришли волхвы, и Серафим
Воспел хвалу Царю.

Не спит Младенец. Мать встает.
Блаженные холмы.
Иосиф тихо воду пьет.
Достали из сумы,

Волхвы дары свои дают
И в жертву принесли:
На злате огнь, на смирне – сон,
И ладан – соль земли.

Не спит Младенец. Мать встает.
Достали из сумы
Волхвы дары. Иосиф пьет
Вино. Холмы, Холмы.

Я раньше это говорил.
Теперь ко мне народ
Стекается. И шестокрыл-
ый ангел воду пьет.
 
Война

Дуга радужная, дуга военная.
Завет, заключенный с Богом,
Никогда не был попран.
По нам стрелял враг.
Врачи уже не знали, что делать с ранеными.
Человек сел, обернулся и сказал:
«С нами Бог. Я ранен, я, может быть, скоро умру,
Я, наверное, попаду в Рай.
Потому что я претерпел муки во имя Победы».
«Нет никаких червей,» –
Ему врач отвечал.
«Ты попадешь в Рай.
Россия потерпела казнь от Господа.
Россия много потерпела и от нашествия врага.
Но нашей победой сегодня и вчера
Мы были спасены
От натиска. Но это еще не все.
Это – только начало».
... В Подмосковье изгнан фашист.
Впереди – Курская дуга
И громовой голос Левитана.
С нами Бог.
И НКВД не будет больше расстреливать военных.
Священников тоже не тронут.
«Победа не за горами!»
 
Веруй

Война идет уже сейчас,
Последняя война.
Разрушена землянка в час,
Осталась я одна.

Кругом враги. Кипит земля
От пушек и от бомб.
Погиб поэт. Погиб нарком.
Идут часы Кремля.

Победа вскоре. Но не верь,
Что нам она дана.
Идет война. Бушует зверь.
Последняя война.
 
Песня

Знать тревогу,
Видеть коней
Белых и черных
В голубых са-нях.

Сани поновее,
Кони идут
Как-то порезвее
На Господень Суд.

 
Вру

Переберу
Игру
Сотру
Затру
Куру
Дыру
«Дуру»
Черную дыру
Заберу
Перетру
Фру
Фру-фру
Опять игру
Тпр-ру
Нагулял
Отберу
Отопру
Отомру
Заберу
Бру
Душу
Вру
Кору
Искру
Разберу
Истру
Сомру
Искру
Отберу
Умру
Отомру
Повару
Кучеру
Пру
Перегуляла
Друг
Вентру
Лорду Винтеру
Зеркалу
Икру
Тру
Гору
Замру
Отру
Изотру
Ветру
 
Мандельштаму

Я люблю, когда рядом со мною
Голубеет, лоснится земля.
Еду я со старушкой-сестрою
По дорожке до само Кремля.

У коня мово черная грива,
Не купец я, в путник еще.
На меня обернется пуглива
По земле дурачок с кумачом.

Небольшая, веселая, злая
Подо мной тяготеет земля.
И видна отовсюду родная
И прекрасная башня Кремля.
 
Г. К.

Как страшно быть вдвоем.
Никто не знает, где
Спокойный водоем
И катер на воде.

Никто не знает, да,
Что ты уснешь тогда
И я останусь в нем –
Цветущий водоем.

Никто не знает, что
Опять сюда пойдет,
Останется в пальто
И снова ждет-пождет.

Как страшно быть вдвоем.
Опять и вновь: «Нигде».
Спокойный водоем
И капли на воде.

Как трудно, только я
Не знаю, где ты есть.
Не видно ничего
И мне не счесть, не счесть

Хороших лет, когда
Не знаю, как прожить.
Спокойная вода
И только жить и жить.

Не знаю, только ты,
Откуда ты придешь.
И новые цветы,
И снова ждешь-пождешь.
 
Как трудно быть одной,
Когда живешь одной
Несчастной мечтой,
Ушедшею женой.

Никто не знает, где
И чернота из глаз,
Никто не знает, где
И вот, в который раз –

Как совестно вдвоем.
Так ангелы поют.
Усталый водоем,
Живот, любовь и труд.
 
Сибирь

Казенный кошт с прислугою
Мне доктор обещал.
Сидит Амур с подругою
И едет на Урал.

Вагон скрипит, и теплится
В лампадке огонек.
Казенный кошт, метелица
И черный воронок.

Со мною небо в складочку,
Добро отдам врагу.
Красивою улыбочкой
Смеяться не могу.

Уральска длинна пошлина,
Вагон катит с свистком
И в нашей бедной Родине
Распялся каждый дом.

Казенный кошт с подругами,
Распутица, зима.
Снега витают другами–
Метелями. Сама,

Сама зима полощется
И бьет лицом в вагон.
Казенный кошт и рощица
И новый перегон.

Добротный век с машинами
Мне доктор прописал.
Покой и мир. А я тебе
Два слова написал.
 
«Амурский край – не волица,
Не воля, а расстрел.
Сибирь – мать настоящая!
И голубой отдел».
 
Инок

Из дубравы прекрасным рассветом
Громко щелкал и пел соловей.
А в дубраве, пронизанной светом,
Жил Господень угодник. Ветвей

Соловьиных, щеглиных, вороньих
Слышал шум, и Божественных сил,
Веры детской он легкие брони
И монашеский постриг носил.

Он не ел и не спал он. И слышал
Громовое прекрасное: «Жизнь!»
Жизнь гремела. От  Голоса Свыше
По лицу его слезы лились.

И когда он однажды согнулся,
То прощелкал ему соловей:
«Бог тебе с высоты улыбнулся,
Жизнь принес из гремящих ветвей.

И Пророк Иоанне Креститель
Проведет тебя в солнечный свет.
Ты его высоты тайнозритель
Стал от многих высоких побед.»

Соловью поклонился и Богу
Старец тот с головою седой.
Понял он – собираться в дорогу,
И небесной святою водой

Он умылся, и пил понемногу
Многоцветно Причастья вино.
Тесный путь и крутая дорога –
Вот что было ему суждено.
 
Он обрадован. Лик его ясен.
Улыбнется Отец с высоты.
Он прекрасен, прекрасен, прекрасен
И спокойны златые черты

Старика, предузнавшего тайну
Жизни вечной без бед и без бурь.
И гремит соловей про бескрайный
Рай прекрасный, где греет лазурь.

Февраль 2005 г.
 
СТИХИ ИЗ РОМАНА

Я к свету никак не дойду.
Я к свету опять побежал.
А черт кипятится в аду,
Серебряный месяц держал.

А бес веселится и лжет –
«Пожалуйста, кончите бегство».
Пожалуйста, и без наследства
Уходит больной человек.

 

Шаганэ

Залетела птичка в прорубь.
Ей приснился сизый голубь.

Шаганэ да Шаганэ,
Только я живу вполне.

Мир

Райская куща
И бесов туща.

* * *
Труден пост. Виденья злы.
Капли крови. Слезы льются.
И опять со мной послы
Мира дольнего биются.

Пустоглазый черный бес,
Образ мой, в аду кипящий.
Сатана среди небес
Виден самый настоящий.

Змеи, кошки. Белый день
Нощных полон искушений.
Вот – греховной жизни тень.
Дьявольских хитросплетений

Вижу сеть. Свеча горит.
Дом Господень. Ангел бдит.
 
8 Марта в Университете

Милые дамы, девицы и мамы,
Курсистки, артистки и институтки,
Студентки, детишки и все, все, все!
Вас поздравляем с праздником самым
Нежным и радостных из весе-
Нних светских и ярких! Это не шутки,
Споет соловей.
Кто усомнится – снова подарки,
Снова у каждого мысли о ней.
С праздником женским! Снова подарки,
Снова Любови и конкурсы мод.
Новых свиданий и опозданий,
Новых пятерок и новых побед!
Радуйтесь, милые, радуйтесь, славные,
Светлые, добрые и благонравные!
С Днем 8 Марта. Ваш Университет.

 
Бабочка

Вот бабочка одна передо мной
Играет, бегает.
Другая за спиной.
Третья на плече,
Четвертая на третьей.
А пятых – пятых нету ни одной.

Их много так на пальцах этих рук.
И котелок с картошечкой, и звук.
Меня зовут, конечно, Галатея,
А не Психея. Мне не люб паук.

Их много так на пальцах этих рук,
И береста, и пробочки, и звук,
И от чего сойти с ума – не знаю,
Как от всего. Опять «Весна без краю».

И майский день под Пасху не велит
Печалиться. Бессмертен ты, пиит.
 

Песенка о вере

Крестики и нолики,
Не уйду в католики.

Ножички и ролики,
Не уйду в католики.

Мисики и олики,
Не умру в католики.

* * *

Пурмирги да мир пурги.
Нету друга, есть враги.
Где они да кто они?
Где Ты, Боги, в наши дни?

Попишу да попишу,
Я пока что не дышу.
Родилася я на свет,
Когда был большой Совет.

Дай-пишу да ой-пишу,
Подышу да не пишу.
Голова-то, голова
У меня одна, Москва.

Полюблю да полюблю.
Ай-лю-лю да ой-лю-лю.
 
Сонет

Я люблю Бога.
Этого много.
Мама у радия пишет стихи.

Пусть пишет. Гений.
Стихотворений
Надо немного.
Как у блохи.

Блохи поели. Мыши паэлью
Съели не сразу. Пишем стихи.
Ножкою ножку
Милый Сережка
Бьет потихоньку. Вышло: «И-хи».

Бьет о паркет.
Нет. Нет. И нет.
 
Галатея

Ура, ведь сделана она!
Увы, устали все Афины.
И от гневливой Мессалины
Осталось мне у Катилины
Покушать и попить вина.

Мы пили сладостный нектар
У гроба грецкой Галатеи.
Теперь и римской канители
Уже закончился пожар.

И стоики вперед идут,
И киники за ними рядом.
Вот и Харибда с ясным взглядом,
Вот и Луна. Но страшен суд.

Пигмалион, скажи мне, друже,
Откуда в Риме эти лужи?

Откуда у Помпеи Цит?
Бессмертье ждет, и с ним – гранит.


 

Butterfly

Butterfly one beside
Butterfly zwei is again.
Butterfly three on spine.
Butterfly four betwain.
No one butterfly number five
Is vain.
 
Постмодерн

Одни затычки и пинки,
Одни защелки из-под пива.
Писатель, ты не пой красиво,
А то погибнут Горехи.

Не пой, красотка, по весне,
А то не сбудутся извивы,
И поп с любовью к черносливу
Опять проснется на войне.

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии прекрасной.
Напоминают мне оне
Глухой напев и берег частный,
Приказ и голос при луне:
«Не пой, красотка, по весне».

Но может быть, опять ха-ха
От этого пройду-стиха.
 

To have

Писать я не can
Писать я не don’t
Писать я не had
Писать I have not

Писать я не will
Писать я не had
Писать я не would
Писать я не can’t.
 
Папе

Ушел наш Друг, каких уж нет.
Ушел отец. В какие дали?
И на единственной могиле
Остался молодой портрет.
Мы этого совсем не ждали –
Нет и семидесяти лет.
Мой папа, мы тебя любили.
Жена, друзья похоронили.
Мы жизнь прекрасную прожили.
Остался молодой портрет.
Мы поначалу приуныли,
Но верим – ты теперь в Раю,
А мы – почти одни остались
В тобою избранном краю.
Как рано мы с тобой расстались.
Слезу печальную пролью.
Отбросил прежнюю усталость
И вечной жизни ясной радость
Принял от Бога. Отдаю
Тебе долг памяти в печали
И в радости. Я песнь пою,
Хотя тебя другие знали.
Я – дочь твоя, любовь моя,
Ты дышишь снова, я – твоя.
Мы веруем, что ты в Раю,
Мы веруем, что ты – у Бога,
И у могилы на краю
Проходит вечная дорога.
 
Вариант

Наслаждайся воздухом свободы,
Походи с секирами во храм.
От российского великого народа
Богу душу, видимо, отдам.

Наслаждайся воздухом свободы,
Посмотри на краски с высоты.
От прекрасной этой непогоды
На кустарник выпали цветы.

От небесной манны ястреб квочет.
И летят златые купола.
Молодой ребенок жить не хочет,
Потому что вышли три орла.


***
И почему я поэтесса,
А не поэт?
За ней поехала Одесса,
И наших нет.
 
ГАМЛЕТ

Г. Памяти, памяти, памяти
Канитель, канитель, канитель.

Б. Й. Вышло, не вышло, уже не вышло
Два стиха.
О-ха-ха да о-ха-ха.

С. Слава Богу.

Г. Там нынче не ходят.
Там ходят в джинсах, а не в штанах марки «Гой».

Р. Нет. Да. Нет.

Офелия. Не уходи. Я помешалась.
(Плачет.) С тобою в люльке я качалась.

Офелия (пьяная). Не уходи. Я помешалась.
С тобою в лодке я качалась.

Кладбище. Там Отец.
Могильщики.
Я его видел.

Его закопали мертвым.

Нет, живым, по всей вероятности.

У Гамлета нет сил.

Тень о. Г. Есть.
Ваша Честь.
Честь-то при мне.
А ваша?
А Ваша мать? Что она, что?

 Г. Я вижу дневной сон.
У меня вовсе нет денег.
Дневник сожри.
Да, батенька, вместе с ядом.

(Просыпаясь.) Отец. Я Вас видел. А-а-а… (Зевок.)

Крик сторожей. А-а-а.

(Звезды на небе.)
Крик на земле: Офелия пишет!

Офелия пишет:
Что-что, мой принц?
Да, я пишу письмо
И Вам. Опять и вскоре.
И Вы, как видно, в сильном горе.
О вздоре я не говорю.
Пишу письмо будущему царю.
Цари в России.
У нас будет король.
А вдруг Вы? Или нет?
Скоро ль?

Г.: Я-то откуда знаю?
А Вы? А ты?
Вокруг – жиды.
И Ты – единственный со мною
Живой Отец. Но под спиной
У нас есть земля. Отец, отец, отец.

Отче наш, Иже еси на Небесех,
Да святится Имя Твое… (продолжает молча).

Король: А где кусок чалмы?
Где пасквили, сынки?


Р., Г.: До гроба и доски
От смерти и тоски!
Вот пасквиль шута:
И до моей хи-хи –
Как до моей снохи.

Офелия: Не надо.
Вы его продаете.

Офелия: Нельзя.
Г.: Не можно.
О. : За три-то с полтиной?
Г.: А Вы?

П. Й. Рабинович. т. е. Розенкранц,
Я бы хотел высказаться.
А, Ваша и моя мысль?
Я вас не понимаю.

Вы не сахар и не мед,
Кто пойдет и кто поймет?
Кто ни разу не проспал?
Кто еще не пропускал?
Мыльный шар – не мыльный шар.
Пивовар ¬– не пивовар.

От чего-то мало смеха.

Р. Я не выношу шуток.

П. Й. И этого шута?

Король: Казню.

Г. (обиделся за шута. Сидит в позе задумчивой).
О Роза плача!
Прекраснейшая из мук.
Союз, союз, союз.
Умру, но все равно – союз.
Подобно. Мышки и возня.
Попробуй, уязви меня.
Этим.
Друг. А где, собственно, он?

Пьеса:

Г.: Мама, когда шалфей снимать?
«Гертруда.»: Пора. Здесь?
Пожалуй, я стряхну с балкона…
(Стряхивает с балкона пыльный куколь.)
Он мне заменит корону.

Г.: Так кто идет в монашки? Офелия?

Жидкий аплодисмент.

Король: Хватит с меня.
Г.: Нет, не хватит. Трудолюбие, в том числе и уха, есть опора жизни.

Голос: Казнь.

Г.: Казни.

Голос О. Г.: Не казнись. Ты ни в чем не виноват. Впрочем, как и Офелия.
 
Еще один постмодерн

Это Бог с деньгами ходит,
И по домику бежит
Превосходный вечный водя
И напыщенный пиит.

«У пиита денег много,
А у Бога вся душа».
Помолись ему, убогий,
Поклонилась колпаша.

В колпачке и не перина
Перовой пиит сидит.
Кати в длинном лимузине
Достоевского смердит.

Путевая голубика,
Песня детская моя,
А у Бога – три гвоздики
И кустарник у ручья.

Господин великий Бродский,
Почему ты стих пишут?
Снова не донес Неродский,
Потому что это пшют.

Кто такой? Откель Неродский?
От-того, что ты – не Бродский,
Но значительный поэт.
И в кармане ваших нет.
…
Вдоль по улице вдоль Волги
Катят поездом стихи
И родимчик у реки
Не случился очень долго.
 
Надо мною маячки,
Подо мною – маечки.
Посвистели свиристели
И пощли по маете.

На маевку не хожу,
А пишу, скажу, пишу.
Вот, Кассандра, где пророк
Ваших рук и Ваших ног.

 
Новогодняя французская песня

Санта-Кло, Санта-Кло, Санта-Кло идет,
Гуляет, ученую песенку поет.

У Сен-Кло, у Сен-Кло, у Сен-Кло торба,
А в торбе, а в торбе, а в торбе полба.

В Новый год, в Новый год он с торбой идет,
В Старый год, в Старый год он полбу несет.

Сен-Сен-Кло, Сен-Сен-Кло — старый скороход,
А за ним, а за ним, а за ним — народ.

Санта-Кло, Санта-Кло, Санта-Кло идет,
Гуляет, ученую песенку поет.

(в Новый год 2007 года)

 
Безумие

За постаментом – пустота.
Античности златые дали.
Кумирни грохот, и Скрижали.
Античной пляски красота.

При этом мне не надо тог,
Не надо мне и этой славы.
Прекрасной Галатеи пляски
Не видит праздничный Сион.

И с ними Бог был, с ними – Бог.
А в Греции – одни кумиры.
Не от хорошей жизни лиры,
А лишь безумия итог.

У Терции одна судьба.
И от обломков господина
В чалме и с крышкой лимузина –
Покой и красные гроба.
 

Госпоезд (поэма)

Посв. М. М. Э.

Эпиграф: Помиловал меня Бог от дураков-друзей в сорок лет.

Ах, Кресты, Кресты, Кресты,
Все на «вы», а мы — на ты.
Ходят сумасщедшие,
Из-дому пришедшие.

Ах, холмы, холмы, холмы,
Все на «ты», а вы — на мы…
Сестры невеселые,
Санитарки квелые.

Пуговки латунные —
Радуйся, Подлунная!

В Российской Империи
Нету больше Берии,
А в чужой Америке —
Сэндвичи и бебехи!

Выступают горделиво
Молодец и леди Дива.
Молодец-то — молодец,
«На-ко, скушай голубец!
Накося да выкуси,
У Исуса попроси,» —
 
Нянька говорит ему.
На вопрос мой, почему,
Есть один у них ответ:
Пушкин славный был поэт,
Ну а ты за ним куда?
Я за ним бегу, вода
Утекает в реку Че,
Спит гитара на плече…

Мы читали Ал-Коран,
С Библией ходили,
В храме жались по углам,
А не в «Крокодиле».
Надо дотянуться,
Но надо бы пригнуться

«А Господь-то не простак,
Все Он делает за так,» —
Говорят нам в церковке,
А поп сидит на маковке.
Все Он знает наперед,
Мойшу взяли, и вперед:
«Может быть, он лысый?»
«Нет, он белобрысый».

Берия — не Берия
Срубил все суеверия?

Пулю тратить на него,
Видимо, не жалко.
По ТВ на Рождество
Громко пела Алка.
 
Ох, хоть сорок лет прошло —
Кабы что не вышло —
Я сижу, со мной весло
Мишки-романиста.

…
На двуглавого орла
Мишку посадили,
Подошли из-за угла —
Машку посадили.
Бьют два белые крыла:
«Едем в Пикадилли!»

Люди те, как тать на тать,
На него похожи.
Я просила Божью Мать:
«Пощади Сережу!»

Снится Маше с Мишей сон:
Заиграл опять клаксон…

Ах, Емеля ты, Емеля!
Жил ты без году неделя,
А потом не умер:
Набираем зуммер.

Вот кирпичик, стукачи,
Ну-ка, Таня, помолчи,
Вот «Онегин», вот друзья,
Бес и белая свинья
Хрюкает и возится:
Звезды и занозица…

…

Я хожу, смиренный раб,
Звали Евдоксией,
Кольку-нищего, в сто крат
Лучше, попросили
Помолиться за отца,
А он просит : Ца-ца-ца-
Царствие небесное,
Гробики вам тесные.

Будто Ольгой нареклась,
А жидовка завелась:
«Может быть, ты лысая?»
— Нет, я белобрысая!..

Я платочек-то носила
Беленький, как Волга,
Все у Бога я просила
(Вырезать не долго
Цензору проклятому,
Если б русопятому…)

Как мы папу отпевали
В это воскресение
И блиночки подавали
(Цензору — веселие!.
«Не дождаться Мне серег,» —
Молвит Богородица.
Мы купили оберег,
А серег — не водится!
И-эх!...

Пусть подавятся потомки
Моей рифмой крепкою.
Патриархи и подонки,
Все летят за ветками.
Обморожена ольха,
Под горою вишня.
Я уже не дочь полка,
Кабы что не вышло.
В огороде бузина,
В Киеве жил дядька,
Мне не видно ни рожна,
Спросим Перетятько.
 
Ать-два, ать-два,
Раскололась Москва.
При прежнем правительстве —
Духовом ловительство.
Правительство Брежнева
Было очень нежное,
Просто травоядное,
Как волки плотоядные!..

Крест ломали на Петре;
Памятник срывали,
Дырку выжгли на костре
Три бомжа в подвале.
Назывался наш юрод
Нынче бомж, как весь народ.

Промелькнул госпоезд мне
В бабушкиных спицах.
А Господь-то при луне
Смотрит, и не спится.
Вот уже сарай-вокзал,
В колокол тревога.
Папа мне вчера сказал:
«Собери в дорогу
Пирожки и курицу.
И нечего сутулиться».
Вот госпоезд прошуршал
Медленно по шпалам.
Промелькнул сарай-вокзал.
Мамин лик усталый
Тихо смотрит на меня.
Провели уже полдня
В этой суматохе.
В поезде пройдохи
Всё играют в преферанс.
Поезд катит. Бедный Ганс
Думает: «Шпионы,
КГБ, погоны.
Что мне делать, как мне быть?
Как Германию забыть?»
….

Мой отец уже устал
От сарай-вокзала.
И в госпоезд мне сказал
Погрузиться. Мало
Мне того, что он сказал.
Я курю.  Не знало
Общество вокзальное,
Пестрое, нахальное

Что мы едем в south,
То есть в Южный городок,
Где течет реки поток
И впадает в море
Черное, на взморье
Едем Рижское потом.
Где собор и белый дом.
…

Нас крестили в Вивьен Ли,
И Марией звали.
И купалися в пыли
Воробьи в вокзале.
Как ее еще назвать?
Как России воевать?
То с американцами,
То вовсе с голодранцами
Мы общаемся в сенях.
Катит Санечка в санях,
Заболела «тубиком»,
Вот и кашель кубиком.

***


«Разве это не народ?», —
Молвит Богородица, —
«Что-то у Меня, юрод,
И овес не родится!».

Поезда да поезда,
Да ничего хорошего,
Повезли нас никуда,
Да было припорошено.

— Как на свадьбе у меня
Целовались горько.
— Расстегнулася мотня
У юрода Кольки…

Я им — Господи прости,
— «Хватит сиськами трясти!»
— Это вам пилатес
От Понтий Пилата-с.

— Макс с Аришкой — палачи.
Здравствуй, живодеры!
«Ну-ка, Машка, помолчи!»
Здравствуй, горлодеры!
И поэт, и Мандельштам
Разбежались по кустам.
Разблажился батька.
— Рак был, Перетятько.

Мир направлен на меня,
Нету мне покоя.
Кира спросит у меня:
«Что это такое?»

Ангелочки вы мои,
Люди неземные!
Ах вы санечки мои,
Сани расписные!...

Ясли, сени и покос…
Молвит Богородица:
«Нынче у Меня Христос,
Сын и Бог Мой, родится».

Богородица-Дево, радуйся,
И коровушка-девочка, радуйся!
Богородице Марие, Господь с Тобою.
Вот и пахарь идет по лугу с торбою.

Верю всякому зверю,
А тебе, ежу, не скажу…
 
Посв. фигурке мальчика, держащего подсвечник

Он был уже совсем ручной,
Когда его придумал резчик.
Он мог держать бы шар земной,
А вынужден держать подсвечник.

28 февраля 2008 года
 
Детство

Посв. М. Э.

Жизнь твоя проходит беспечально,
Не бегут еще твои ручьи.
И шагаешь, как новоначальный,
Как еще шагают муравьи.

От Покрова синяя оборка,
А под ней — зеленые глаза.
На окне лежит стихов подборка,
Улыбнется, машет стрекоза.

Стрекозиных крыл, не отлетая,
Бьет опять июльская струя.
И во рту так меднокисло тает
Красная рубашка муравья.

2 марта 2008 года
 
Подражание Щербакову

И не было в моем стихе
Отчаянья,
И рассуждал я о грехе
И о печали я.
Глаза хорошие, душа печальная,
А что я грешная, то от начальника.

С моей студенческой скамьи
Прокатится,
Что было все мое житье
Шикарное.
Досужих сплетенок,
Досужих вымыслов,
В которых правды нет
И мысли нет.

Все помыслы мои
И домыслы
Гораздо проще, чем полоски
Промахов.
И чем стрелять без промаха
Мне в настоящее,
Не сочинять ли мне стихи
Звенящие?

И о моей прошедшей
Развороченной
Скажу я разве что:
«Неприурочено».
Ее и не было,
Она прижизненной
Не будет никогда
Она пожизненной.
 
Сиротства не было и нет,
Так выросла.
Последний папин кабинет —
Без вымысла.
Тележка катится,
Вагончик тронется…
Поберегись, поберегись, поберегись,
Не посторонятся.

Играет звонница в капель
Апрельскую,
И снова в эту канитель
Свирельную,
Где рядом все идут,
Где никого вокруг,
Где добрый, ближний мой
И старый друг?

С приветом был,
Как с пистолетом,
Человек.
Где посторонишься,
А где тебя прибил.
Того гляди, того гляди —
Рука, нога.
Мой человек, он черный был.
Пока-пока.

Он песни пел, он песни пел
Все настоящие
Про происшедшее
И настоящее,
Про клячу бедную,
Про приворотную,
А также про обманку
Похоронную.
 
И вот опять, и вот опять
Глядит он вслед.
Мой человек, мой человек
На белый свет.
Стихи житейские
От благоглупости.
Теперь с павлином стих
И все — от скудости.

И снова, снова сквозняком
Повеяло.
Меня трясло, меня трясло —
Просеяло.
Сквозняк московский был,
А жизнь сибирская.
А тот, кто волком выл,
А тот, кто волком выл,
Не застрелился бы.

Их черный, серый человек
Без промаха,
Но он промашку дал по мне
На отдыхе.
Надеюсь, верная
И настоящая
Пойдет другая жизнь моя,
Блестящая…

01 января 2006 года
 
На кухне

Наступают сталинские годы,
Царства и России нет уже.
У народа нет уже свободы…
Бьет Республика на вираже
Старые имперские законы
И на рубеже своих цепей
Царь-народ у свергнутого трона
Смотрит на планету в дни Помпей.

Цезарь был, и плакал беспричинно
Мой отец в конце последних лет.
Если есть у нас еще мужчины,
Не берите черный пистолет.
Где мои семнадцать лет, Володя?
Где мои семнадцать бед, мой брат?
И на небе тучи колобродят,
Жарит лампочка на сорок ватт.

И на кухне, где собрались с мамой
Мы до нашей золотой зимы,
Мне не ясно, кто же самый-самый
И куда, как тройка, мчимся мы.
Где Иосиф Сталин? Кто же новый
Справит Новый год уже в Кремле?
И иду, спокойная, веселая,
Как шагают люди по Земле.

Так шагал однажды Маяковский
В двадцать с небольшим неполных лет.
Если есть еще здесь кто московский,
Не берите, люди, пистолет.
Облака на небе колобродят.
Недалеко стало до зимы.
Где мои семнадцать лет, Володя?
Кто Высоцкий новый? — Это мы.


Начало войны с эскимосами

Не буду голословной. Впрочем, быт
Сам по себе был голословен. Узы
Его порвать не стоило борьбы.
В период ожидания войны
Страна пока что не имела музы,
Иль музыки не слышали рабы.
Грядущая война не занимала
Еще умов, хоть все напоминало
Обычный ход в истории рабы
Истории, гражданских распрь, союза
Вождей минутных с играми судьбы.

Начало войны с эскимосами-2

В квартире холодно и пахнет табаком,
И я хожу по дому босиком
И вижу лето, как возможность плоти
Бежать ночами тешиться к друзьям,
Лежать на пляже, маленький изъян
В морали объясняя, что не против
Никто, и в августе, считая дни,
Оставшиеся до приезда цирка,
С молитвою «Спаси и сохрани»,
Самой себе напоминая циркуль
Устройством глаз — не думать о себе,
И с каждой ночью,
Послушай, друг, и думать каждым днем…
Но в сентябре является воочью
Твое желанье поиграть с огнем.
 
***
 Уносит все в последние мгновенья
Клепсидры бег; вот остановка, ход,
И Минотавра видно отраженье…
Вот новые считалки, поворот,
Как ясно все в последние мгновенья
Спектакля — и как Новый Век идет,
Летейской травки пенье островное,
И плеск ее, и смех, и как чужое
Безумие нас забирает в рот.
2008

 
***
Я иду одна по дороге,
по дороге, ровной как провод,
Ничего себе, телеграмма
С бесконечности на бесконечность…
Только месяц мне смотрит в спину,
Все надеясь, что я — лунатик,
Ибо кто, кроме них, так рано
Может утром ходить над землею.

Авг. 1984 года
 
В доме номер 50
Шторы желтые висят,
Окна темного стекла,
Веселятся зеркала.
В доме номер 60
Шторки красные висят.
Окна с радужкой у них,
Вот выходит новый стих.

Вот он, весь их труд квартирный,
Мыши шарят по углам,
Громко кашляет просвирня,
Рядом хлам и тарарам.

Не совсем сошла с ума я,
ведь мужчина — это я.
Слышны трели Первомая
И приливы соловья.

Хворосту подбавь, купчина,
Я и лошадь, я и бык.
Невысокого он чина,
Мой коломенский мужик.

Он и хром, и косоглаз,
И, наверно, богомаз,
Если я разок махну,
То, конечно, на войну

Мне-то с шашкой не ходить,
А сидеть и платье шить.

Платье желтое из штор,
Вот он, вот он, Гришка-вор.
 
То-то сердце так мялось,
Проскакал по граду лось,
И по городу Петра
Ходят волны до утра.

Самолет летит бумажный,
Виден капитан отважный:
Это маленький ребенок,
Только вышел из пеленок —
И туда же, в юнкера!
Нынче сильная жара.

Крепко город Питер спит.
Скачет конь, и пыль летит.
Искры, искры из-под плит.
Белый пес из-под копыт.

 
Памятник
Иосифу Бродскому и Борису Пастернаку

Снег шел и шел, и падал беспрестанно,
Снег шел и падал на другой, на грязный снег.
А по снегу шагала Марь Иванна,
За ней крутился черный человек.

Снег шел и шел, и не было подруги
Красней и лучше, чем она сама.
На лошадях звенели две подпруги,
Вокруг стояли желтые дома.

Снег шел гурьбой, и ехали мальчишки
На лошадях, стремились в юнкера,
Играли в гайку, резались в картишки,
Читали Пушкина «Пора, мой друг, пора.»

Вот лето яркое, покоя сердце просит,
Играли в шашки, резались потом.
И как оно, сердечко-то, выносит
Ту «Ночь Хрустальную», а после – желтый дом?

И снова карты, снова в ССРе
Звенит подпруга желтого такси.
И «Гитлер-Югенд» Радио, и щели
В асфальте на дороге. Вот, проси

У Сталина, Борис, освобожденья
Иосифа, Марины и других…
И телефон ответит привиденью:
«Ты вдохновения, мой друг, проси у них».

От той войны остались только руки
И памятник тот на Москве-реке
Построен будет; только вот, науки
Словесные ударят по щеке

Отступника от времени Поэта
Великого. И Пушкин тот — Давид.
От красного и пыльного сонета
Мне не уйти, ведь памятник стоит,

И вознесется памятник, играя.
Последний бунт. Уехали друзья.
От ССР эпохи Первомая
Остались только трели соловья.

23 мая 2008 года
 
***
Осто…нела страна.
Осто…нела Россия.
Меня отсюда попросили,
А я не еду ни хрена.
Пока мы все не откосили,
Народу буду я нужна.
Вам вылезть, ***, из г...
Желаем мы по всей России.
И хоть не видно не рожна,
Но есть великая Россия.

Октябрь 2002 г.
 
Критику

И буду я как Пушкин
Стихи свои писать,
Чтобы потом Кукушкин
Смог на меня насс.ть.

Октябрь 2002 г.

О ностальгии

Мы жили очень нище,
Глумясь над Пикассо.
Прикидывалось пищей,
Считаясь колбасой,
То, что мы нынче ели –
Вчера и здесь и тут.
И ржали на постели,
Покуда не придут
Родители, а то есть,
И бабушка, и мать.
К урокам не готовясь,
Мы продолжали ржать.

В ноябрьские парады
Ходили мы гуськом
С Союзом — нет, не надо,
С серпом и молотком
Прекрасным городком.
Мы с белым флагом жили
Вчера и здесь; всегда
Смеялись: приоткрыли
Есенина; звезда
Рождественская в холод
Висела, где река.
И в детстве был тот голод
И карточки, пока

Жил Сталин; Брежнев умер,
И нищета везде.
Названивает зуммер,
Им надо жить в труде,
Любить, растить ребенка.
Но воеводы рать
Стара; и под гребенку
Причесывает мать.

Теперь и папы нету,
Ушел в другие дни.
Друзьям: еще не в Лету
Уходим. Сохрани,
Господь, мою планету
Веселых тем времен.
И катится, как в Лету,
Рождественский мой сон.
Ноябрьские парады
В веселом городке…
Иные — там, где надо,
И те — в Америке.

1999-2008