Письмо моей детке

Здравствуй, детка. Да, я знаю, что ты ненавидела, когда я так тебя называл, говорила, что это пошло, но я все равно повторюсь – детка, моя детка…
Почему пишу, не знаю сам… прошло много времени… но я хочу вновь появиться в твоей жизни, пусть даже так – белым листком с напечатанным текстом, я помню твои замечания, что письма всегда должны быть написаны от руки, чтобы даже почерк участвовал в разговоре… Все твои письма, исписанные твоим нервным почерком до сих пор хранятся у меня… А хочешь, я пришлю все свои тексты, которые написал после того, как ты ушла? Пришлю с курьером все эти перепачканные кровью и вискарем листы, на которых я пытался описать свою боль. Смятые листы, исписанные моим бредом вместе с букетом твоих любимых роз? Я прямо вижу, как ты удивленно поднимаешь брови, открыв конверт и твою презрительную усмешку после...
Как там говорил твой любимый француз - «Ад – это другие»…  он ошибался… ад – это когда другие уходят… я понял это совсем недавно… 
Помнишь тот жекин день рождения, когда я напился в хлам, наблюдая, как ты флиртуешь с моими друзьями. Тогда я думал, что просто убью тебя, когда ты обсуждала банковскую систему Америки и особенности европейской культуры… ****ь... как же ты была мила, как сексуальна, как откровенна. С другими. Ты даже не смотрела на меня, меня просто не было в твоем мире. А когда мы вернулись домой, и я пьяный начал выяснять отношения, помнишь, что ты сделала? Ты запустила нашим кальяном мне в голову, у тебя тогда началась истерика, ты плакала и повторяла одну и ту же фразу – дурак, ты так ничего не понял… Да, детка я так ничего не понял, до сих пор… но именно в этот вечер начался какой-то новый виток в наших отношениях – конец начала или начало конца…
Иногда я просто не могу найти себе место, когда вспоминаю нас, тех счастливых в нашем году – когда мы сутками смотрели кино, ты читала мне вслух Набокова и Ницше, восхищалась моими текстами, как мы уезжали встречать рассвет на море…
Помню, как ты, смеясь, уверяла меня в том, что ты ведьма… Я уверовал в это, когда ты материализовалась в квартире через 10 минут после моего звонка  в тот день, когда Анжелка напилась таблеток. Я помню, как ты шагнула в квартиру, заморозила двумя фразами мою мать – прекратила ее истерию за минуту, а потом закрылась в ванной с моей сестрой. Вы просидели там больше четырех часов, я так никогда и не узнаю, что ты ей говорила… Всё это время я сидел на кухне и курил, через шум воды до меня доносился твой голос, слова я не мог разобрать… тогда ты передала частичку себя Анжеле, я вижу тебя в ней. Вздрагиваю, узнавая твой взгляд или тон… Вздрагиваю, потому что вместо своей собственной сестры я вижу тебя – той 15-летней девчонкой, которую я закидывал снегом в школе… Сколько раз я стоял перед тобой на коленях за ту твою ангину из-за этих снежков? Я за столько лет так и не спросил тебя, почему тогда ты допустила это, почему не прекратила тогда эту игру?
С недавних пор я нашел для себя новую забаву – я пытаюсь определить, что было раньше мой белый порошок или зеленый лед твоих глаз… Я ведь был в завязке больше двух лет, думал навсегда… знаешь, и колоться я снова начал не из-за слабости своей воли, как ты считала, нет – мне нужны были твои слезы и твои истерики. Только в эти моменты я своим обдолбанным восприятием видел жизнь в тебе. Только герыч в моей крови мог сорвать с твоего лица маску равнодушия и безразличия. Ты хлестала меня по щекам, а я кайфовал от твоих прикосновений, ты срывалась на крик, а я задыхался от удовольствия слыша твой голос, я клялся тебе, а ты верила, ты лгала мне своей верой, а я дрожал от восторга. Я мстил тебе, за твою ледяную любовь, за твою бессонницу, когда ты сидела на кухни и читала чужие письма, за то, что ты никогда не принимала мою музыку к твоим стихам, ты ведь всегда выбирала Жеку… знаешь какого это – смотреть как ты не просто занимаешься любовью с другим, но и рожаешь от него детей? Только я, как всегда, просчитался – месть должна быть холодной, ты всегда мне это говорила… а я торопился сжечь своей ненавистью и болью все вокруг… Наверное, я сам сжег твое сердце – на дне своей именной ложки, размешал пепел в зелье и ввел в свою вену, детка... Мы квиты, черт возьми, мы квиты…
Почему два сердца так просто, так сложно?
Я хотел бы знать, куда утекают твои слезы…
А ещё я точно помню тот вечер, когда всё закончилось. Я помню тот снег и твои рыжие волосы, ты даже по льду умудрилась уйти красиво и легко, как будто и не боялась никогда наших скользких дорог. Сука, как же я ненавидел тебя тогда, только сейчас я начинаю понимать, зачем ты это сделала. Ты ведь вытащила меня из этой бездны, но провалилась в нее сама.. Убила во мне наркомана, но не осталась с выжившим. Ушла, чтобы  всё закончилось. Ушла навсегда.
Я ведь реально завязал после всего этого – ты перевела меня на другой наркотик, под названием Юника…
Скажи, почему мы тогда не зашли в тот загс, чего мы так испугались, почему так хохотали, отходя от него? Ведь ты хотела, я знаю. Именно потому что ты чуть ли не силком тащила меня подальше от этого гребанного загса, я знаю – ты хотела зайти туда со мною… Смех – реакция страха на не совпадение с окружающим миром, ведь так ты любила повторять… Чего мы так боялись?
Помнишь, когда я писал второй альбом, мы с тобою как-то заспорили об ассоциациях – про любовь и расставание? Я говорил, что любовь и разлука – это извержения вулкана, которые сжигают и пожирают всё на своем пути. А ты тогда сказала, что расставание – это всегда овертайм, внезапная смерть… Так и родился «Наш овертайм», тебе нравилась эта песня… Знаешь, мы оба были неправы… Расставание – это ядерная зима. Вроде жизнь еще есть, но вот нет солнца, нет неба, нет будущего, как в «Я – легенда». В тот вечер я еще поднимался по лестнице, а понял, что тебя уже нет… Знаешь, во мне будто произошел атомный взрыв и наступила та самая зима.
Детка, ты будешь смеяться, больше трех месяцев я жил, будто ты есть. Я покупал еду на двоих, в прокате брал диски, которые ты захотела бы посмотреть. Весь этот идиотизм дошел до меня, когда сломался замок на второй двери. Когда пришел мастер, он предложил вставить новый, я отказался – знаешь почему? Подумал, что ты не сможешь открыть дверь, у тебя ведь не будет ключа. И когда я поймал себя на этой мысли, то начал хохотать, помню, как я закатывался в приступе смеха, а этот мужик хмуро смотрел на меня и не мог понять, что со мной случилось… Я привалился к стене, по щекам у меня текли слезы, я задыхался и пытался вдохнуть воздух хотя бы через рот. Я корчился от смеха, понимая, что я умер. 
Скажи, а к своему новому парню, ты тоже приезжаешь на работу и закрываешься с ним в его кабинете на время обеденного перерыва? Прости, знаю, что залез на чужую территорию, не буду больше пошлить, прости меня, как прощала всегда…Сколько я принес тебе боли? Ты простишь меня когда-нибудь за это? Хотя, если честно, мне наплевать. Я согласен остаться непрощенным, лишь бы еще раз прикоснуться к твоему телу, еще раз вдохнуть твой запах, хотя я ведь так и не запомнил название твоих духов, еще раз услышать твое дыхание… Я записываю новый альбом – хочешь, я назову его твоим именем? Всё равно все тексты там о тебе, там много ненависти, много страсти, много отвращения, много боли – так же как и в нас с тобою, очень много всего…
По-хорошему – сейчас мне надо бы нажать кнопку дэл, но я не только допишу это письмо, но и отправлю его тебе – ты же знаешь, что в некоторых делах я упертый баран. Не буду перечитывать, пусть останется, все как есть.. Прости за орфографические ошибки, я ведь так и остался неучем…
Кажется, что-то забыл написать… ах, да! Люблю тебя, детка…


                С посвящением Valet
                июнь 2009