Никто никогда никого никак не воскресит...

Никто никогда никого никак не воскресит,
но значит ли это, что мрак победит свет?
Кто запретит знающему, что такое распад,
думать о светлом под ветром августа на склоне лет,
любуясь вот этим волхованием листьев тополя
около
самого ока?

Жестоко
лишать себя этого права:
спускать сокола мысли,
вышколенного нетленной высью,
с рукава, на котором след оставила не одна земная расправа,
зубы зазубренной бритвы ржавой
шрамами напоминают о себе - даже венам...

Тем более сокровенно
чудо окружающей дышащего жизни.
Мыслящего человека не накормить раем, адом,
но в любой отчизне
радо
сердце его
кроне, сини, птице,
лицам, на которых – ни злобы, ни страха.

Стать прахом –
доля любого,
живого
до срока,
но мы выбираем сами
стан, в котором душа – не рабыня,
сами выбираем святыни
и пути к ним,
гобоем, пером, кистью, молотом, наковальней, колоколом, серпом,
вне хитрости лисьей, пишем миру письма, и листья у глаз
помогают нам в этом,
шёпотом, шорохом передавая рассказ
о корнях, которыми не одного Бог спас
от уныния и онемения
живых ещё рук.

Золотой запас веры в бессмертие духа
таится вокруг каждого, жаждущего до жжения
уха
обресть
в рассветном пеньи
птиц и
в их шевеленьи
средь путаницы
веток
жёстких весть
о нескончаемой жизни,
более ценной,
чем обещанное за что-то
кем-то
когда-то
воскрешенье...

Мы сами,
когда срок приходит,
выходим из рукотворных клеток
самых разных идеологий,
тем
самым
обретая силу нашу в праведном Боге,
о котором в каждом дышащем -
множество своих,
выстраданных
честно, теорем –

об этом стих…

Всё сущее в призме, ищущей
истово
совести, –
истинные
к Богу дороги.

Искренностью
пишутся
переживающие пишущих
повести.