Лужу принял за человека...

Лужу принял за человека – 
с пятиэтажной высоты,
при близорукости минус три,
с расстояния в сорок метров:

сливаясь с асфальтом,
за час до рассвета,
он стоял у бордюра,
между госпиталем и акиматом,
между дворцом президента и погостом,
отражая выгорающие горы,
высыхающие озёра –
взором,
гуляющим по звёздам…

Разбрызгиваемый шинами иномарок,
взор возвращался в отчизну,
чьи границы
складывались в силуэт человека,
ждущего, когда запоют птицы…

Я узнал распорядителя, открывающего тризну
по безвременью –
в начале апреля, на втором году двадцать первого века,
и поклонился низко
текущему времени,
за зерно вечного смысла,
падающее под преходящее веко…

То, чего нет на самом деле, приближается настолько близко,
что ладони непреходящего, пульсируют на, живом ещё, темени,
таящем, ужас продолжения:
в форме мавзолея, склепа, обелиска.

В силу ужаса, не созидающих агоний:
ладони
непреходящего, оказываются на темени, выискивающем
в сфере временной –  вневременные мысли,
упраздняющие тление.

Это достойней заглядыванья в сегодняшние,
без разницы чьи,
миски.

Ну и разгон у слова – трудно остановиться!

Чувство меры – чувство завещанной выси:
играющего мускулами, стихотворенья.

Дракон вдохновенья,
согласно И-цзин,
должен вовремя приземлиться:

к хуле – возгордиться.

Аминь.