Зависть это или не зависть, хорошая или плохая...

Зависть это или не зависть, хорошая или плохая:
появляются люди, которые считают, что проникли в иные сферы,
неописуемые понятными словами, -
точек не ставят или наводняют ими пространство стиха,
рубят или вгоняют одну в другую фразы -
ни начала ни конца, чем тон ровнее - тем современнее,
какое там аравийское месиво или ураган?! -
туман, в котором осознаёт себя моллюском улитка,
мозгом называется, нащупывающим песенку Мэри
под хлопанье грядущее полощущего на ветру,
неважно какого, но чумного, сатином крытого, «-изма»,
не избавляющего от язв под вервием.
Постмодернизмом, новой волною, сообществом свободных не болея,
в отслоившемся от кровного мне
допускаю родство сквозное,
не сужу люто - судимый неоднократно,
не понимаю, говорю, возможно не разумею, языков не знаю,
терминологию не возвожу в статус палаты, продвинутого в неведомое отсталым массам,
навороченного, как процессор последнего слова компьютерной технологии, ума…
Жизнь сама все точки над i расставит,
почки мне роднее раковин, горы ближе моря,
но одинаковых людей не бывает, тем более, если люди эти ещё и - поэты,
имея мнение, навязывать не вправе,
да и смысла никакого в этом не вижу,
то, что я делаю многим представляется как ахинея,
но суть моего дела от слов лихих не меняется в худшую сторону,
злость литературная в остроту зрения вменяется занятым нерукотворным,
всё течёт всё изменяется,
дальше - больше,
поживём - увидим,
хорошо, что нечто новое появилось уже в сфере высшей формы словесности, отслоится от голоса всем известного,
индивидуальными голосами проявится,
дай-то Бог,
Он ведь - слышит...
Он - даёт,
кто бы что бы не вякал, не рыкал в журналах-газетах,
представляя интересы не безымянного, давящего на любой рост монолита, но не мной это открыто:
убей – расцветёт,
надави – сильнее станет...
в любом веке, в Китае, России, Казахстане - да где угодно,
родное слово свободно в человеке, от него самого не зависит
в каком зависе над бездной всеядной речь, данная доколыбельно, исполосует узы распада, связуя Алтынколь и Серакузы,
Синоп и Синай, Коктебель и Воронеж, Коннектикут и Каму, -
неважно, какими стезями восходим на Фудзияму прекрасного лада,
Элладой или Русью, времён Мономаха болея,
не знать нам, какие границы пересекут птицы,
которых, ломая клетки, выпускаем из междометий - ранами сердца, данного нам - не посмертно,
ставшее стёртым -
мёртвой водою кропя и живою обожествляя,
нету идеи - нет и поэта,
это индивидуально, вслед многим, мне милым, кровью пролитой
за право сквозящего строчками света
с любовью к живому,
растущему ныне и присно,
во веки веков,
заявляю:
ели тянь-шаньские по серым бугристым извилистым склонам
ведущий к вершинам -
взглянуть на фелюги и кипарисы,
песчаных акаций и солью Эгейской пропитанных пиний – единоверец,
по вопиющим к просторам небесным – просторам духовным:
вскормлённым в юдоли, молитвенным строем -
безбрежной, как зренье Гомера, Бетховена слух -
вездесущей, нетленной пустыни...
приникшего к сердцу,
незримого миру – пастух!