Дождливый цикл

В рифму ни о чём

Бродят чёрные собаки,
Воют чёрные собаки,
Чёрных глоток злые крики,
Слышит чёрная луна.
Затевают злые драки,
Делят кости в буераке,
Чернозубы, чернолики,
Псы черны и ночь черна.

Мчатся бешеные звёзды,
Словно бешенные грозды,
Как мгновенья жизни-дуры,
Как кинжал из-под полы.
Впереди парсеко-вёрсты,
Дыры чёрные развёрсты,
Бетельгейзово понуры,
Альтаирово светлы.

Ни души. Река прохладна,
Нет души. Рука прохладна,
Ночь царит и всё попятно,
Белый день и белый свет.
Свечи. Огненные пятна,
Вновь кого-то рядят в рядно,
И строчит стишок невнятный,
Пьяный в Осипа поэт.

Туман

По утру с реки опять туман,
Словно морок, тягостен и вязок.
В нём плывут фигурки детских сказок,
Миражи, несущие обман.

Я беру туман своей рукой,
Разминаю в пальцах словно глину.
И леплю преданья и былины,
Сон, река, смиренье и покой.

И плывут, плывут из-под руки,
Сказочные девы и драконы.
Лик мелькнул, как будто бы с иконы,
Полон состраданья и тоски.

Смялась под горячею рукой,
Детская лошадка с белой гривой,
Тает взгляд далёкий и счастливый,
Чей-то образ, смутно дорогой.

Кадр мелькнул давнишних похорон,
И за ним фата забытой свадьбы.
Вновь лицо из прошлого. Узнать бы,
И туман. Туман со всех сторон.

Мёртвые деревни

Кто слышал, как печалится изба,
В забытой, людом брошенной деревне.
Одной до века быть, её судьба,
Трубой, пронзая небо, как форштевнем.

Кто слышал, как вздыхает палисад,
Который по весне кипел сиренью.
Стрижи над ним не выпишут глиссад,
Не сломит девка цвет ко дню рожденья.

И детский смех покоя не сомнёт,
Не вскрикнет цепью брошенный колодец.
На Масленую с бражкой не гульнёт,
Весёлый и зажиточный народец.

Не пробежит собака, вздёрнув хвост,
Не бросит лошадь «яблок» неприличных.
Обычный перестроечный погост,
Да-да мой друг, теперь уже обычный.

У пруда

Грустит мой дух,
В закатном беге ночи.
Сижу склонив,
Печальное чело.
Течёт змея-дорога за село,
Где ждут меня
Заплаканные очи.

Там у пруда,
Среди кувшинок спящих.
Ты вся в слезах,
И капельках дождя.
Безжалостно сказала уходя,
Ищи! Стучи!
И может быть обрящешь.

А дождь рыдал,
Промокший от себя.
Ступая мягко,
Глинистой дорогой.
Луна, укрыта перистою тогой,
Плыла в финал,
Осины теребя.

Добейте!

Гребу, да-да, я всё ещё гребу,
Теченье сносит ялик мой на рифы.
Судьбу-Мольбу-В гробу и Голытьбу,
Такие вот безрадостные рифмы.

Осенних слёз накрыла полоса,
Моё незаживающее сердце.
Друзья ушли, соратники – попса,
Соседи и коллеги – иноверцы.

Дожди! Они опять в моём окне,
Терзают скорбной дробью подоконник.
Раскисли думы, органы в огне,
А у соседей, надо же, покойник.

Господь! Давай по-честному, в глаза,
Зачем я здесь копчу такой,…такое?
Стихи мои не гадость, так слеза,
Не Оле, и уж всяко не Лукойе.

Ни чёрту ладан, ни тебе свеча,
Апломб и пафос через край. Излишек.
Слова мои не режут, так горчат,
Впиваясь болью геморройных шишек.

Добей! Колокола в башке звенят,
Пока не обветшал, не слёг, не спился.
Эй! Прекратите кто-нибудь меня,
Пока я сам собой не прекратился.