Тарелкою инопланетною...

Тарелкою инопланетною –
ладонь единоверца –
над строкой моей...
Свет глаз его, души и духа –
свет небесный, благодатный...
Лист тетрадный,
чем не поприще, помноженное на порывы,
на прорывы,
сквозь бытовое, ненавистное, судьбы моей земной, Единым данной –
многократно, мириадно...
Лебединым гимном, морей, степей, лесов и гор,
озёр и рек, песков, оазисов любой пустыни
вещие былины,
в стихах моих вздыхают в час рассветный
Гефсиманским садом,
за миг до появления толпы
язвящей тернием невосприятия отчизны истинной вербальной – нетленной, эпохальной, вневременной, внерегионной...
Благословляю сон учеников во сне мычащих,
минувшим сумасшествием Нерваля,
обрывком робы полосатой отгоняю от слова вечного
рой насекомых, иронию избравших своим кредо,
в согласном хоре, упраздняющих Голгофу, голосов...
Я, как и Осип дважды сосланный, к Синаю
с крестиком лесистым на чепчике,  Шекспира зачинавшем,
в Казахстане третьего тысячелетья, взятого базарами в его начале,
искренно готов.
Ну как,  алкающему света вечного, не разобраться
в сосредоточие на одиночестве
среди сплотившихся куканом статусов,
законом потребительским придуманных,
вальяжных, уважающих себя рабов.
Я не кичусь отчаяньем от рамок биологией, физиологией
внедрённых в законы вековых разноплемённых форм бытия
людей приговорённых к распаду тканей
биологией, физиологией определённых,
от этого давно ушла строка моя,
которою делюсь со всеми кто означенного плотским существованием
конца не принимает,
я словом жив, я им открыл и приглашаю всех, слово чующих -
в открытые пытливым словом - не смываемые,
не очумлённые текущим благом:
судьбами не посвящёнными в свободу и отвагу
края вездесущего,
жестоко
морокующим,-
всех чувствующих, мыслящих, в завещанные Оком,
с не прозревших вездесущности Его, взыскующим –
края.