Эдмунд Спенсер Дафнаида-1

Эдмунд  Спенсер   ДАФНАИДА

Элегия на смерть благородной и добродетельной леди Дуглас Говард,
дочери и наследницы лорда Генри Говарда, виконта Биндон, и супруги  Артура Горджеса, эсквайра.
Посвящение:
Досточтимой и добродетельной леди Елене, маркизе Нортхемптон *
От Эдмунда Спенсера (1591).
Я предпочёл и робко осмелился посвятить это маленькое стихотворение  Вашей Чести,
потому что благородная и добродетельная знатная женщина, о которой оно написано, была очень близка Вам, обожала Вас и была предана Вашей Милости.  Причина, по которой я сочинил эти стихи, состоит в том, что я услышал широко распространившееся известие о её смерти, кроме того я испытываю особое сочувствие к её супругу господину Артуру Горджесу,
ценителю учёности и добродетели, чей дом Ваша Милость  после их бракосочетания уважала, а
я нашёл упоминания их имени во многих заметных отзывах в числе хранителей традиций
этого царства, среди тех, которые родились для почёта и уважения во всём мире и хранят
незапятнанную верность своему Государю и Стране: помимо прочего они непосредственно происходят из рода Говардов, так  как леди Анна Говард, старшая дочь Джона, герцога Норфолка, была женой сэра Эдмунда, матерью сэра Эдварда и бабушкой рыцарей Горджес, сэра Уильяма и сэра Томаса. Поэтому я заверяю Вас, что любая честь оказанная Белому Льву (национальной гордости Англии) будет только ввысшей степени полезна и Вашей Милости, так как ваш муж и дети находятся в близком кровном родстве с этой благородной семьёй. Поэтому со всей ответственностью я предлагаю Вам этот текст, чтобы Вы его благосклонно приняли и обратили на него Ваше благородное внимание и покровительство.
Всегда почтительный к Вашей чести Эдмунд Спенсер.

*ПРИМЕЧАНИЕ.  Эта леди, урождённая Helene Snackenborg,  была  дочерью шведского дворянина
и  прибыла в Англию вместе со шведской принцессой Цецилией осенью 1565 года, принцесса в мае следующего года уехала, а Елена осталась при дворе королевы Елизаветы. Она была назначена фрейлиной и камер-фрау. В 1571 году за полгода до смерти королевы она вышла замуж за Уильяма Парра, маркиза Нортхемптона ( единственного человека, который когда-либо носил такой титул).  Пока жива была Елизавета, маркиза занимала при дворе очень важное положение.
В поэме Спенсера  «Возвращение Колина Клаута» («Colin Clouts Come Home Againe») она упомянута под именем Мансилии, носившей шлейф  за великой Цинтией. В 1591 году, будучи вдовой, Елена  вышла замуж за сэра Томаса Горджеса, дядю леди Дуглас Говард . ( Она и есть героиня «Дафнаиды»,  умершая в девятнадцатилетнем возрасте ).  Артур Горджес (впоследствии ставший сэром) сам был поэтом и автором изданного в 1619 г.перевода на английский язык трактата Фрэнсиса Бэкона De Sapientia Veterum (1609) – «О мудрости древних» - The Wisdom of the Ancients.
Несколько стихотворений Артура Горджеса были посвящены  Дафне.
Э.Спенсер счёл, что это подходящее пасторальное имя для возлюбленной Алкиона,
страдающего героя его элегии «Дафнаида».
Алкион – мужская форма женского имени Алкиона.  Так звали героиню истории,
рассказанной Овидием в «Метаморфозах» и Чосером в «Книге герцогини».
Алкиона – царица, чей муж  - царь Кеик (СEYX) -  утонул. У Овидия она бросилась в море, но не погибла, а была превращена в зимородка.  Овидий следует античной мифологической
традиции, изложенной в текстах Гесиода и Гегина. У Чосера миф несколько переиначен - Алкиона умирает от горя. См. книгу Крэйка «Спенсер и его поэзия». Издание III, с.187) и комментарии к «Дафнаиде» Уильяма Орама.

ДАФНАИДА (перевод с английского, первая половина, строки 1-294).

Иной в беде готов сойти с ума.
У нас к таким особенная жалость:
Ведь вся их жизнь – густеющая тьма.
И я хочу умерить боль хоть малость
В душе у друга. Он скорбит сильней,
Чем бедный Алкион, чья грудь взрывалась
От горести на тысячу частей.        7

А те, кому забавы лишь ценны,
Кто любит песни радостного склада,
Сюда и приближаться не должны,
И девять Муз мне звать сюда не надо.
Они и в горе могут сладко спеть,
И в грустной песне дать душе усладу,
А здесь лишь лязгнет траурная медь.      14

Пусть, вместо хора девяти сестёр,
Поющих сладкозвучные пассажи,
Прядут и, вынося свой приговор,
Три Мойры* в гневе обрывают пряжу.
Пусть услыхать, как горем мы полны,
Со свитой грозных духов, вместо стражи,
Придёт Царица Мрачной Глубины**.    21

Примечание. *Мойры – три древнегреческие богини судьбы, прядущие нити жизни. Обрыв
каждой нити означал чью-то назначенную богинями смерть. Римляне называли соответствующих
богинь Парками.
**Царица Мрачной Глубины – Э.Спенсер имел в виду либо Гекату, либо Персефону, жену Плутона,
бога Подземного Царства.
Геката – первоначально фракийская богиня. У Гомера не упоминается. Впервые встречается в
«Теогонии» Гесиода. По воле Зевса, она – владычица судеб земли и моря. Наделена Ураном
великой силой.  Геката – богиня мрака, ночных видений и чародейства, покровительница ночной
нечисти. Считалась божеством лунного света. Её отождествляли с Селеной ( богиней Луны),
с Персефоной и с Артемидой.

Однажды, завершив один из дней,
Погнало Солнце в западные воды
Своих уже замученных  коней,
А мне хотелось воздуха свободы,
И я бродил в полях везде, где мог.
Но летний цвет, отрада всей природы,
От ранних холодов уже поблёк.        28

Тут снова стал я мучиться от дум,
Которые томят меня всё время,
Из-за которых я всегда угрюм,
Пока плодом не разрешится бремя:
Сознанием несчастья  бытия,
Поскольку смерть расправится со всеми.
И эта мысль мне не даёт житья.      35

Так горько размышлял я о беде,
Которая лишает всех надежды,
Меня ж гнетёт всех чаще и везде,
Тревожа сердце и печаля вежды...
Тут  странник вдруг возник невдалеке,
Бедняк, одетый в чёрные одежды
И с посохом Иакова в руке*.       42

Примечание:* Посох Иакова – посох Библейского патриарха Иакова, так же называют навигационный прибор (астролябию, градшток),  но здесь у Э.Спенсера подразумевается просто посох пилигрима.

Он был с неровной длинной бородой,
Нечёсанные волосы свисали.
Казалось, он давно сродни с бедой
И шёл, вперившись взглядом в грунт в печали,
Как будто духом – с этим миром врозь.
Он с горьким стоном двигался всё дале,
И сердце в нём от горести рвалось.    49

Приблизившись , я вдруг приметил в нём,
По сходству лиц, и статей, и походок,
Черты, с которыми я был знаком.
Ужели это прежний Зимородок,
Пастух, весёлый парень Алкион,
Забавник сельских девиц и молодок,
Что был в свирель да в песенки влюблён ?        56

Я, видя удивительный наряд,
Позвал: «Эй, Алкион !».  Но он – ни слова.
Он только бросил недовольный взгляд
И зашагал. Тогда позвал я снова.
«Ты знаешь, кто я ? – Выдал он  в  ответ. –
Кто ж ты и как раздобрился до зова
К жалчайшему из всех коптящих свет ?».      63

«Я просто будто  чудом поражён.
Ты был здоров, и вдруг попал в ненастье.
Хочу узнать причину и резон.
Я стану верным другом по несчастью.
Останься, Алкион ! Постой, пастух !
И расскажи, чтоб я явил участье,
Какой бедою сокрушён твой дух.

Примечание:  67 –я строка – это намёк на  латинскую пословицу:  Solamen miseris socios
habuisse dolores. (It is a comfort to the infortunate to have had companions in woe).
«Утешительно для несчастных – иметь товарищей по несчастью».

;
 Почти что в гневе он сказал: «Простак !
К чему мне умножать мои страданья ?
Моей беды не выразить никак:
Уста не справятся при всём старанье.
Такой рассказ не праздничная снедь.
Мне ни к чему напарники в рыданье.
Я должен одиноко умереть».          77

«Пусть  будет, - говорю, - как предпочтёшь.
Умри один и без чужого плача,
Но кто-то должен опровергнуть ложь
И объяснить,  в чём дело, ведь иначе
Тебя же напоследок обвинят,
Не зная, в чём причина незадачи,
Что сам ты в чём-то скверном виноват».      84

«К таким, как я, кто хочет разорвать, -
Так он сказал, - оковы хилой плоти,
Теперь никто не подойдёт на пядь.
Такие бедолаги не в почёте.
Всем безразлично, живы или нет.
Но мы и не нуждаемся в заботе.
Нам ненавистна жизнь и белый свет.         91

Тебя мои беда и маета
Страшат, хоть речь не о твоей особе.
(Сочувствие – прекрасная черта,
Но мне помочь никто уж не способен).
Да, я могу поведать о себе.
С  терпеньем слушай, как мой рок был злобен.
Дивись такой отчаянной судьбе.       98

Ты знаешь, я предпочитал луга
 Вдоль вольного течения Сабрины*.
Там полные цветенья берега
И славно увлажнённые долины.
Меня не трогала мирская канитель.
Я занят был пастьбой моей скотины,
Любил лишь песни, танцы да свирель.      105

Примечание. *Сабрина – древнее латинское название реки Северн. Это вторая по значению
река Англии, после Темзы.  Начинается в Уэльсе, затем протекает по Западной Англии.
Э.Спенсер упоминает эту реку, повидимому потому, что в Западной Англии были расположены
земельные владения семьи Горджесов.

Я гнал овец с откоса на откос,
Вдруг вижу Львицу* среднего размера.
Она была белее местных роз,
Пока в них кровь не впрыснула Венера.
Я  часто, глаз настроив поострей,
Смотрел с восторгом на её манеры,
На резвость, что так красит всех зверей.         112

Примечания.* Белый лев был изображён в гербе герцога Норфолка, главы семьи,
к которой принадлежала покойная леди Дуглас Говард.
**У Э.Спенсера сказано ярче  и  с более чётко обозначенным смыслом:  «пока кровь Венеры
не запечатлеется в их листьях».

То был спектакль не из обычных сцен.
И я, ошеломлённый  им всецело,
Поставил цель - забрать ту Львицу в плен.
И укротить, за что и взялся смело.
Я  выследил её среди забав
И смог схватить, при том, чтоб присмирела,
Серебряною цепью обмотав.      119

Потом я к ней сумел найти подход,
Хотя сперва она держалась дико –
Ведь прдставляла древний львиный род,
Зверьё тряслось  от грозного их рыка.
Но я пришёл к успеху, наконец.
Всё обошлось без плётки и без крика,
И Львица стала ласковей овец.         126

На пастбище, готовая помочь,
Она была при мне все дни недели.
При ней я мог спокойно спать всю ночь
И, без причины, не вставать с постели.
Когда дремал я, лёжа на боку,
Всегда, когда играл я на свирели,
Помощница бывала начеку.     133

Она была надёжный смелый страж
И от волков и от любого зверя.
Я беззаботно мог уйти в шалаш,
В способности моей подруги веря.
Для Львицы был не надобен приказ.
Она спасала от любой потери,
И пыл её рачительный не гас.                140

Об этом счастье знали пастухи,
И мне завидовали их подруги.
Но в слухах было много чепухи,
Так люди приходили на досуге
Взглянуть на львицу – из любой страны,
Издалека, не только из округи.
Все видели, что Львице нет цены.              147

Своей удаче был я долго рад.
Уже казалось, что она – навеки,
И мне не верилось в иной расклад.
Так велика наивность в человеке !
Я думал, что Фортуна мне верна.
Увы !  Не тем полны её сусеки.
И жизнь обычно бедами полна.        154

Я жил спокойно и вкушая мир,
Не вздумав обеспечить ей охрану,
А ненасытный в пакостях Сатир
Нанёс подруге дьявольскую рану.
В неё вошла смертельная стрела.
Теперь я век страдать не перестану.
Мне на несчастье Львица умерла.       161

И вот её не стало на Земле.
Лишь Небо – подходящее ей место.
Она исчезла в бесконечной мгле.
Она достойнее небес*, чем честно
В бою Алкидом побеждённый Лев...
Но мне с тех пор и жить неинтересно.
Меня томят отчаянье и гнев».                168

Примечание. *Пастух Алкион отождествляет здесь Немейского Льва,  убитого Гераклом,
с небесным созвездием Льва.

Тут снова Алкион пустился в плач.
И я ему сочувствовал всецело,
Да так, что слёзы побежали вскачь.
Но вот уж он напрягся до предела
И стал стихать. И я сказал опять:
«В тебе не зря страдают дух и тело.
Я стал тебе всем сердцем сострадать.    175

И всё-таки,  умом мне не постичь
Загадки столь жестокого страданья.
Подумай сам, какая это дичь.
Ведь человек – властитель мирозданья,
Достойный благороднейшей судьбы.
Как превратился ты, в твоём сознанье,
В вассала собственной своей рабы ?         182

«Ты знал ли Дафну ? – горько он спросил.-
Она мертва !» .  Тут он упал,  страдая,
Не мог уж продолжать и был без сил.
Куда девалась бодрость молодая ?
Казалось, минет миг – и он умрёт.
Я в ужасе его приподнимаю,
Чтоб задержать трагичный оборот.         189

Я пробовал смягчить, хоть как-нибудь
Горячный жар его смертельной муки,
Терзающей взволнованную грудь,
А он лишь злился, будто от докуки.
Так бесит буйного коня его узда,
И он упорно не даётся в руки,
Чтоб вырваться и мчаться в никуда.      196
I
«Скажи мне, кто из всех земных людей
Впредь будет чтить  неправедность решений
Небесных  трибуналов и властей.
В их приговорах столько огорчений
Для многих, кто ни в чём не виноват.
Бывает, что вершитель преступлений
Страдает меньше тех, что не грешат.       203

Скажи мне, справедлив ли этот свет,
Где лучшего не берегут беспечно,
Где могут растоптать святой предмет.
Неужто те, что правят, безупречны ?
За что же   Дафна, чистая краса,
Извергнута  из мира бессердечно ?
Теперь её призвали Небеса.                210

В небесной благодатной чистоте,
Чем  Дафна всех дивила год от года,
В любой своей изящнейшей черте,
Она казалась ангельского рода,
Всегда вела обдуманную речь,
Ей вся премудрость поддавалась с ходу,
И тем сильней она могла увлечь.         217 

Ни разу не рождалась с той поры,
Как грешный мир покинула Астрея*,
Душа, имевшая все те  дары,
Как Дафна с добродетелью своею.
Она любила наряжать подруг.
Пастушкам плачется вдвойне грустнее:
Без Дафны и её искусных рук.             224

 Примечание: * Согласно Овидию («Метаморфозы» I.150-51),  Астрея, Богиня Справедливости,
посещала Землю в Золотом Веке и покинула её с приходом  Железного Века. Потом она
превратилась созвездие Девы.   В произведениях христианских авторов её уход  с Земли может
быть также связан с приходом осени.  Э.Спенсер пишет об Астрее в первых четырёх строках
Mother Hubberds  Tale  и в «Королеве Фей», V, 5-11. 

Пусть не обидят эти похвалы
Элизу* -  королевскую пастушку.
И так её досуги веселЫ,
А тех похвал – по самую макушку.
При ней есть тот, в ком бьёт Кастальский* дух –
Вовек не забывающий подружку,
Искусный Колин, верный ей  пастух.    231


Примечания: * Кастальский ключ – водный источник на горе Парнас, посвящённый Аполлону и
музам.
**  Комментаторы высказывают мнение,  что здесь под именем Колина
Э.Спенсер упоминает себя как придворного поэта королевы Елизаветы I.
В поэме «Возвращение Колина Клаута», с.389, Колин уговаривает Алкиона (другого Алкиона)
продолжить начатую тем  другим Алкионом,  поэму “Eglantine of Meri flure”.  Имеется в виду
незаконченная пасторальная поэма Артура Горджеса, мужа леди Дуглас Говард.

Элиза – это Роза, слава дня,
А Дафна – нежный венчик первоцвета.
Она цветёт, мечтал я, для меня.
Но нет !  Её прибрал Властитель Света
И в небеса теперь её позвал.
Она на миг украсила планету,
Но вот её сорвал суровый шквал.      238

Шёл майский день, а цвет уже был вял,
Хоть зелен лист и стебель* крепок вроде
И весь росток недавно зацветал,
Но вот он гибнет вопреки природе.
Ветшает старость – в молодых сердцах
Пусть будет бодрость при любой погоде...
Плачь, плачь, пастух, под стон людей и птах !      245

Примечание: * У Э.Спенсера здесь употреблено слово RINDE – кора, но речь идёт о первоцвете. Расширительно это можно понять и как СТЕБЕЛЬ, и как ТЕЛО. Например,  у Мильтона сказано: THIS CORPORAL RINDE  (Comus, 663).
II
Кто мог бы равнодушно не всплакнуть
И струи слёз сдержать при всём старанье ?
Какому Тимону*  в глухую грудь
Не заползло бы нынче состраданье ?
Я вылил слёзы, все, что только мог.
Я истекаю кровью от сознанья,
Что умер мой возлюбленный цветок.       252

Примечание: *Тимон – афинянин, известный своей мизантропией. Он описан Плутархом в
его сочинении «Жизнь Алкивиада» и в диалоге Лукиана «Тимон-мизантроп».

Она ушла без горя, не в слезах,
Ушла без  недовольства и с охотой.
Её не мучал неотвязный страх.
Как будто вдруг заснула за работой,
Закрыла очи, обрела покой.
И Смерть, с её бесшумною заботой,
Взяв душу Дафны, унесла с собой.      259

Пока она была ещё жива,
То с нежностью своей невыразимой
Сказала очень мудрые слова:
«Ах, Алкион, Единственный любимый !
К чему твой плач ? К чему твоя печаль ?
Теперь моей душе неудержимой
Пора лететь в счастливейшую даль.         266

Я дождалась небесного гонца.
Настало время бракосочетанья,
Приятия последнего венца.
Мне нужно подчиниться приказанью.
Зачем ты сетуешь, мой Алкион ?
Я получу спасенье от страданья
Навеки до скончания времён.          273

Всю жизнь подряд нас сокрушает боль.
Здесь что ни день мучения и хвори.
Нам нечем облегчить свою юдоль.
К чему ж мне длить моё земное горе ?
Ты б лучше, Алкион, не сожалел,
Узнав,  какое счастье будет вскоре:
Твою Любовь ждёт радостный удел.     280

Я так мечтала обрести покой.
Я ухожу, как я давно хотела,
Туда, где нет печали никакой
И где пребуду в радости всецело
Меж светлых Ангелов и всех Святых,
Поющих Богу славу а капелла.
О, как я буду счастлива меж них !         287

И всё же, уходя отсюда прочь,
Тебе я оставляю для опеки
Амброзиию*, родную нашу дочь,
Залог Любви, которая навеки.
Прощай,  я  жду тебя на небесах» -
Сказала и смежила тихо веки.
Плачь, плачь, пастух, под стон людей и птах !**   294

Примечание: *Амброзия – подлинное имя дочери леди Дуглас Говард. Амброзия – в греческой
мифологии – это пища богов, как утверждали некоторые, дающая бессмертие. Спенсер указывает
на тот вид бессмертия, который доступен на земле, - продолжение жизни в потомках, присвоение
им значащих имён.
**Эта строчка Э.Спенсера – рефрен - сама служит тем  сопровождением, о котором просит пастух Алкион .       
 

DAPHNAIDA:

AN ELEGIE

UPON THE DEATH OF THE NOBLE AND VERTUOUS

DOUGLAS HOWARD,

DAUGHTER AND HEIRE OF HENRY LORD HOWARD, VISCOUNT
BYNDON, AND WIFE OF ARTHUR GORGES, ESQUIER.

DEDICATED TO THE RIGHT HONORABLE

THE LADIE HELENA,

MARQUESSE OF NORTHAMPTON.

BY ED. SP.

(1591.)


TO THE RIGHT HONORABLE AND VERTUOUS LADY,

HELENA,

MARQUESSE OF NORTH HAMPTON.[*]

I have the rather presumed humbly to offer unto your Honour the
dedication of this little poeme, for that the noble and vertuous
gentlewoman of whom it is written was by match neere alied, and in
affection greatly devoted, unto your Ladiship. The occasion why I wrote
the same was as well the great good fame which I heard of her deceassed,
as the particular goodwill which I bear unto her husband, Master Arthur
Gorges, a lover of learning and vertue, whose house, as your Ladiship by
marriage hath honoured, so doe I find the name of them, by many notable
records, to be of great antiquitie in this realme, and such as have ever
borne themselves with honourable reputation to the world, and unspotted
loyaltie to their prince and countrey: besides, so lineally are they
descended from the Howards, as that the Lady Anne Howard; eldest
daughter to John Duke of Norfolke, was wife to Sir Edmund, mother to Sir
Edward, and grandmother to Sir William and Sir Thomas Gorges, Knightes:
and therefore I doe assure my selfe that no due honour done to the White
Lyon, but will be most gratefull to your Ladiship, whose husband and
children do so neerely participate with the bloud of that noble family.
So in all dutie I recommend this pamphlet, and the good acceptance
thereof, to your honourable favour and protection. London, this first of
Ianuarie, 1591.
Your Honours humbly ever.

[* This lady, when widow of William Parr, the only person who was ever
Marquis of Northampton, had married Sir Thomas Gorges, uncle of Lady
Douglas Howard, the subject of this elegy. Mr. (afterwards Sir) Arthur
Gorges was himself a poet, and the author of the English translation of
Bacon's tract _De Sapientia Veterum_, published in 1619. See Craik's
Spenser and his Poetry, Vol. III. p. 187. C.]

       *       *       *       *       *


DAPHNAIDA.


Whatever man he be whose heavie mynd,
With griefe of mournefull great mishap opprest,
Fit matter for his cares increase would fynd,
Let reade the rufull plaint herein exprest,
Of one, I weene, the wofulst man alive,                5
Even sad Alcyon*, whose empierced brest
Sharpe sorrowe did in thousand peeces rive.
  [* I.e. Sir Arthur Gorges.]

But whoso else in pleasure findeth sense,
Or in this wretched life doeth take delight,
Let him he banisht farre away from hence;                10
Ne let the Sacred Sisters here be hight*,
Though they of sorrowe heavilie can sing,
For even their heavie song would breede delight;
But here no tunes save sobs and grones shall ring.
  [* _Hight_, summoned.]

In stead of them and their sweet harmonie,                15
Let those three Fatall Sisters, whose sad hands
Doe weave the direfull threeds of destinie,
And in their wrath break off the vitall bands,
Approach hereto; and let the dreadfull Queene
Of Darknes deepe come from the Stygian strands,                20
And grisly ghosts, to heare this dolefull teene*,
  [* _Teene_, sorrow]

In gloomy evening, when the wearie sun
After his dayes long labour drew to rest,
And sweatie steedes, now having overrun
The compast skie, gan water in the west,                25
I walkt abroad to breath the freshing ayre
In open fields, whose flowring pride, opprest
With early frosts, had lost their beautie faire.

There came unto my mind a troublous thought,
Which dayly doth my weaker wit possesse,                30
Ne lets it rest untill it forth have brought
Her long borne infant, fruit of heavinesse,
Which she conceived hath through meditation
Of this worlds vainnesse and life's wretchednesse,
That yet my soule it deepely doth empassion*.                35
  [* _Empassion_, move]

So as I muzed on the miserie
In which men live, and I of many most,
Most miserable man, I did espie
Where towards me a sory wight did cost*,
Clad all in black, that mourning did bewray,                40
And Iacob staffe ** in hand devoutly crost,
Like to some pilgrim come from farre away.
  [* _Cost_, approach]
  [** _Iacob staffe_, a pilgrim's staff, in the form of a cross]

His carelesse locks, uncombed and unshorne,
Hong long adowne, and bearde all overgrowne,
That well he seemd to be some wight forlorne:                45
Downe to the earth his heavie eyes were throwne,
As loathing light, and ever as he went
He sighed soft, and inly deepe did grone,
As if his heart in peeces would have rent.

Approaching nigh his face I vewed nere,                50
And by the semblant of his countenaunce
Me seemd I had his person seene elsewhere,
Most like Alcyon seeming at a glaunce;
Alcyon he, the iollie shepheard swaine,
That wont full merrilie to pipe and daunce,                55
And fill with pleasance every wood and plaine.

Yet halfe in doubt, because of his disguize,
I softlie sayd, Alcyon! There-withall
He lookt aside as in disdainefull wise,
Yet stayed not, till I againe did call:                60
Then, turning back, he saide, with hollow sound,
"Who is it that dooth name me, wofull thrall,
The wretchedst man that treads this day on ground?"

"One whom like wofulnesse, impressed deepe,
Hath made fit mate thy wretched case to heare,                65
And given like cause with thee to waile and wepe;
Griefe finds some ease by him that like does beare.
Then stay, Alcyon, gentle shepheard! stay,"
Quoth I, "till thou have to my trustie eare
Committed what thee dooth so ill apay*."                70
  [* _Ill apay _, discontent, distress.]

 "Cease, foolish man!" saide he halfe wrothfully,
"To seeke to heare that which cannot be told;
For the huge anguish, which doeth multiply
My dying paines, no tongue can well unfold;
Ne doo I care that any should bemone                75
My hard mishap, or any weepe that would,
But seeke alone to weepe, and dye alone."

"Then be it so," quoth I, "that thou are bent
To die alone, unpitied, unplained;
Yet, ere thou die, it were convenient                80
To tell the cause which thee thereto constrained,
Least that the world thee dead accuse of guilt,
And say, when thou of none shall be maintained,
That thou for secret crime thy blood hast spilt."

"Who life does loath, and longs to be unbound                85
From the strong shackles of fraile flesh," quoth he,
"Nought cares at all what they that live on ground
Deem the occasion of his death to bee;
Rather desires to be forgotten quight,
Than question made of his calamitie;                90
For harts deep sorrow hates both life and light.

"Yet since so much thou seemst to rue my griefe,
And car'st for one that for himselfe cares nought,
(Sign of thy love, though nought for my reliefe,
For my reliefe exceedeth living thought,)                95
I will to thee this heavie case relate:
Then harken well till it to end be brought,
For never didst thou heare more haplesse fate.

"Whilome I usde (as thou right well doest know)
My little flocke on westerns downes to keep,                100
Not far from whence Sabrinaes streame doth flow,
And flowrie bancks with silver liquor steepe;
Nought carde I then for worldly change or chaunce,
For all my ioy was on my gentle sheepe,
And to my pype to caroll and to daunce.                105

"It there befell, as I the fields did range
Fearlesse and free, a faire young Lionesse,
White as the native rose before the chaunge
Which Venus blood did in her leaves impresse,
I spied playing on the grassie plaine                110
Her youthfull sports and kindlie wantonnesse,
That did all other beasts in beawtie staine.
  [Ver. 107.--_A fair young Lionesse,_ So called from the white lion in
  the arms of the Duke of Norfolk, the head of the family to which Lady
  Douglas Howard belonged. H.]

"Much was I moved at so goodly sight,
Whose like before mine eye had seldome seene,
And gan to cast how I her compasse might,                115
And bring to hand that yet had never beene:
So well I wrought with mildnes and with paine,
That I her caught disporting on the greene,
And brought away fast bound with silver chaine.

"And afterwardes I handled her so fayre,                120
That though by kind shee stout and salvage were,
For being borne an auncient lions hayre,
And of the race that all wild beastes do feare,
Yet I her fram'd, and wan so to my bent,
That shee became so meeke and milde of cheare                125
As the least lamb in all my flock that went.

"For shee in field, where-ever I did wend,
Would wend with me, and waite by me all day;
And all the night that I in watch did spend,
If cause requir'd, or els in sleepe, if nay,                130
Shee would all night by me or watch or sleepe;
And evermore when I did sleepe or play,
She of my flock would take full warie keepe*.
  [* _Keepe_, care.]

"Safe then, and safest, were my sillie sheepe,
Ne fear'd the wolfe, ne fear'd the wildest beast,                135
All* were I drown'd in carelesse quiet deepe:
My lovely Lionesse without beheast
So careful was for them and for my good,
That when I waked, neither most nor least
I found miscarried or in plaine or wood.                140

Oft did the Shepeheards,  wich my hap did heare,
And oft their lasses which my luck envied,
Daylie resort to me from farre and neare,
To see my Lyonesse, whose hraises wide
Were spred abroad; and when her worthinesse                145
Much greater than the rude report they tryde*,
They her did praise, and my good fortune blesse.
  [* _Tryde_, proved, found.]

"Long thus I ioyed in my happinesse,
And well did hope my ioy would have no end;
But oh! fond man! that in worlds ficklenesse                150
Reposedst hope, or weenedst Her thy frend
That glories most in mortall miseries,
And daylie doth her changefull counsels bend
To make new matter fit for tragedies.

"For whilest I was thus without dread or dout,                155
A cruel Satyre with his murdrous dart,
Greedie of mischiefe, ranging all about,
Gave her the fatall wound of deadly smart,
And reft from me my sweete companion,
And reft from me my love, my life, my hart:                160
My Lyonesse, ah woe is me! is gon!

"Out of the world thus was she reft away,
Out of the world, unworthy such a spoyle,
And borne to heaven, for heaven a fitter pray;
Much fitter then the lyon which with toyle                165
Alcides slew, and fixt in firmament;
Her now I seeke throughout this earthly soyle,
And seeking misse, and missing doe lament."

Therewith he gan afresh to waile and weepe,
That I for pittie of his heavie plight                170
Could not abstain mine eyes with teares to steepe;
But when I saw the anguish of his spright
Some deale alaid, I him bespake againe:
"Certes, Alcyon, painfull is thy plight,
That it in me breeds almost equall paine,                175

"Yet doth not my dull wit well understand
The riddle of thy loved Lionesse;
For rare it seemes in reason to be skand,
That man, who doth the whole worlds rule possesse,
Should to a beast his noble hart embase,                180
And be the vassall of his vassalesse;
Therefore more plain areade* this doubtfull case."
  [* _Areade_, explain.]

Then sighing sore, "Daphne thou knew'st," quoth he;
"She now is dead": no more endur'd to say,
But fell to ground for great extremitie;                185
That I, beholding it, with deepe dismay
Was much apald, and, lightly him uprearing,
Revoked life, that would have fled away,
All were my selfe through grief in deadly drearing*.
  [* _Drearing_, sorrowing.]

Then gan I him to comfort all my best,                190
And with milde counsaile strove to mitigate
The stormie passion of his troubled brest;
But he thereby was more empassionate,
As stubborne steed that is with curb restrained
Becomes more fierce and fervent in his gate,                195
And, breaking foorth at last, thus dearnely* plained:
  [* _Dearnely_, sadly.]


I.

"What man henceforth that breatheth vitall aire
Will honour Heaven, or heavenly powers adore,
Which so uniustly doth their iudgements share
Mongst earthly wights, as to afflict so sore                200
The innocent as those which do transgresse,
And doe not spare the best or fairest more
Than worst or foulest, but doe both oppresse?

"If this be right, why did they then create
The world so faire, sith fairenesse is neglected?                205
Or why be they themselves immaculate,
If purest things be not by them respected?
She faire, she pure, most faire, most pure she was,
Yet was by them as thing impure reiected;
Yet she in purenesse heaven it self did pas.                210

"In purenesse, and in all celestiall grace
That men admire in goodly womankind,
She did excell, and seem'd of angels race,
Living on earth like angell new divinde*,
Adorn'd with wisedome and with chastitie,                215
And all the dowries of a noble mind,
Which did her beautie much more beautifie.
  [* _Divinde_, deified.]

"No age hath bred (since faire Astraea left
The sinfull world) more vertue in a wight;
And, when she parted hence, with her she reft                220
Great hope, and robd her race of bounty* quight.
Well may the shepheard lasses now lament;
For doubble losse by her hath on them light,
To loose both her and bounties ornament.
  [* _Bounty_, goodness.]

"Ne let Elisa, royall shepheardesse,                225
The praises of my parted* love envy,
For she hath praises in all plenteousnesse
Powr'd upon her, like showers of Castaly,
By her owne shepheard, Colin, her own shepheard,
That her with heavenly hymnes doth deifie,                230
Of rusticke Muse full hardly to be betterd.
  [* _Parted_, departed.]

"She is the rose, the glory of the day,
And mine the primrose in the lowly shade:
Mine? ah, not mine! amisse I mine did say:
Not mine, but His which mine awhile her made;                235
Mine to be-his, with him to live for ay.
O that so faire a flowre so soon should fade,
And through untimely tempest fall away!

"She fell away in her first ages spring,
Whilst yet her leafe was greene, and fresh her rinde;
And whilst her braunch faire blossomes foorth did bring,             241
She fell away against all course of kinde*.
For age to dye is right, but youth is wrong;
She fell away like fruit blowne down with winde.
Weepe, Shepheard! weepe, to make my undersong**.
  [* _Kinde_, nature.]
  [** _Undersong_, accompaniment.]


II.

"What hart so stonie hard but that would weepe.
And poure forth fountaines of incessant teares?
What Timon but would let compassion creepe
Into his breast, and pierce his frosen eares?
In stead of teares, whose brackish bitter well                250
I wasted have, my heart bloud dropping weares,
To think to ground how that faire blossome fell.

"Yet fell she not as one enforst to dye,
Ne dyde with dread and grudging discontent,
But as one toyld with travell downe doth lye,                255
So lay she downe, as if to sleepe she went,
And closde her eyes with carelesse quietriesse;
The whiles soft death away her spirit hent*,
And soule assoyld** from sinfull fleshlinesse.
  [* _Hent_, took]
  [** _Assoyld_, absolved.]

"Yet ere that life her lodging did forsake,                260
She, all resolv'd, and readie to remove,
Calling to me (ay me!) this wise bespake;
'Alcyon! ah, my first and latest love!
Ah! why does my Alcyon weepe and mourne,
And grieve my ghost, that ill mote him behove,                265
As if to me had chaunst some evill tourne!

"'I, since the messenger is come for mee
That summons soules unto the bridale feast
Of his great Lord, must needs depart from thee,
And straight obay his soveraine beheast;                270
Why should Alcyon then so sore lament
That I from miserie shall be releast,
And freed from wretched long imprisonment!

"'Our daies are full of dolour and disease.
Our life afflicted with incessant paine,                275
That nought on earth may lessen or appease;
Why then should I desire here to remaine!
Or why should he that loves me sorrie bee
For my deliverance, or at all complaine
My good to heare, and toward* ioyes to see!                280
  [* _Toward,_ preparing, near at hand.]

"'I goe, and long desired have to goe;
I goe with gladnesse to my wished rest
Whereas* no worlds sad care nor wasting woe
May come, their happie quiet to molest;
But saints and angels in celestiall thrones                285
Eternally Him praise that hath them blest;
There shall I be amongst those blessed ones.
  [* _Whereas,_ where.]

"'Yet, ere I goe, a pledge I leave with thee
Of the late love the which betwixt us past;
My young Ambrosia; in lieu of mee,                290
Love her; so shall our love for ever last.
Thus, deare! adieu, whom I expect ere long.'--
So having said, away she softly past;
Weepe, Shepheard! weepe, to make mine undersong.