Нельзя забыть. У Бабьего Яра

Вот здесь был Бабий Яр, кровавый черный яр,
По край набитый теплыми телами.
Тяжелый черный дым и легкий белый пар
Висели дымкою над желтыми кострами.

За сотней сотню гнали их на край,
Объятых ужасом, босых, нагих, голодных…
Одни прошли дорогу в Божий Рай,
Другие – без надежд бесплодных.

Гремела музыка, людей косил свинец,
Гремели пулеметы и винтовки,
Но много еще бьющихся сердец
Упало в ров с крутой размокшей бровки.

Я помню имена убитых здесь у рва,
Как будто и меня убили вместе с ними,
Остатки их тепла, их белые тела,
И кровь, что вниз текла и на меня и мимо…

Теперь здесь тишина, покоя лишена,
Она тиха, но не как на кладбище.
Наследников-бойцов, которые придут
И памяти отцов, своих не предадут, она зовет и ищет…
Придут сюда ко рву и встанут на колени,
Их слезы на траву во имя поколений,
Которых еще нет, падут и вниз уйдут.

Теперь на месте рва верхушками штыков
Из мертвой глубины на ровную площадку
Зеленая трава проклюнулась слегка,
Покрыла мягким изумрудом грядку.

Над ней – наклонная бетонная гора,
Гранит и бронза, высь мемориала
Возникла над землей, когда пришла пора
Напомнить, наконец, каким легло начало.

Застыли навсегда здесь юношей тела
Парят или летят между землей и ямой?
Рабочий, офицер, крестьянин и солдат
Глядят в глаза зверью отважно и упрямо.

На поднятых руках они подняли ввысь,
Родившую дитя, с ребенком на коленях,
Чтоб им бы жить в веках, они б убереглись
Для бытия в грядущих поколеньях!

Связали палачи ей руки за спиной,
Она к ребенку груди наклонила,
И бронзовый сосок в комочек дорогой
Готов отдать свой сок с последней каплей силы.

Во весь огромный рост стоит герой – матрос,
Спиною к палачам в порыве поднял руку;
Он смерть уже видал, теперь он защищал
В последний миг дрожащую старуху…

Поднявши руки вверх отдельно ото всех,
Застыла девушка в разорванной сорочке
С измученным лицом, пробитая свинцом,
Она уже пришла к своей последней точке.

Ее вели ко рву безумную, в бреду:
Ее сломали там, где раздевали,
Такую красоту сквозь страх и бледноту
Фашисты-палачи, к несчастью, распознали…

Не знаю, кто считал, но старый Киев знал,
Что это можно на граните высечь:
«Никто не позабыт, безвинных здесь лежит
Намного более пятидесяти тысяч!»

Мои лежат не здесь, дошла такая весть,
Они в земле не Киева, а Минска…
И в спину и в висок, и в глину и в песок,
И здесь, и далеко, и очень к сердцу близко.

Сюда бы притащить любителей грозить
Нейтроном, лазером, ЭмЭкс, бинарным газом,
Заставить раскопать и мертвых сосчитать –
У них пророс бы сквозь маразм их разум!   

 1985 г.