Чужие люди

                ЧУЖИЕ ЛЮДИ
               (отрывок из новеллы «Скульптура по имени «Марина»)

3.
Марина была жива. И одинока. Снова одинока. Всегда одинока.
Мать умерла от рака, когда девчонке исполнилось 16. Отец к тому времени жил с новой семьёй в Польше. Так странно совпало, что как раз в день смерти первой жены вторая родила ему сына. Восторг от появления наследника затмил сочувствие к горю дочери, да и шестилетнее отдаление сказалось. Марина оказалась лишней.
Мать похоронить помогли соседи. Отца так больше и не увидела. Периодически в течении двух лет от него приходили денежные переводы, но ни строки письма, ни звонка, ничего, о чем молила мысленно девушка, не было никогда.

От матери остались однокомнатная хрущёвка на окраине, огромная библиотека, сильная и добрая натура и никого за спиной. Марине пришлось всего добиваться самой.
Пережив трагедию, она не сломалась, не опустилась, а переболела и с головой «ушла в жизнь», зубами цепляясь за шансы и мечты. Поступила в престижный ВУЗ на дизайнера интерьера, днём училась, по вечерам подрабатывала официанткой в кафе.

В один из таких вечеров девушка влюбилась. Избранник – одинокий, красивый и несчастный – сидел и тупо смотрел на полную рюмку водки, будучи не в силах заставить себя это выпить. Он явно был интеллигент, нищий и непонятый, как вольный поэт. Какое-то странно-щемящее чувство жалости, боли и сладкого упоения этой болью заставило девушку заговорить с ним:
- Добрый вечер. Вы что-нибудь хотите? Всё в порядке?
- Нет, ничего, спасибо. Всё ок.
- Приятного провести время в нашем заведении, - грустно отчеканила Марина дежурную фразу.
- Да, хочу.
- Посмотрите меню?
- Нет.
- …
- Посидите со мной.
- Это не положено.
- …, - глаза в глаза, зелёное в синее, отражение в отражение.
- Хорошо. Я подойду через минутку.
Девушка, не оглядываясь, удалялась твёрдым шагом, чтобы вскоре вернуться. Скользнувшего по ней сканирующего взгляда она уже не увидела, но желала, чтобы он был.

Роману было 28. Темноволосый красавец оказался не непризнанным поэтом, и даже не побочным профессорским сыном, а простым охранником в супермаркете. Именитой родословной и стопки вузовских дипломов у него не было, но чувствовался интеллект куда выше уровня классических тестов. Каждое слово остро-двояко резало слух, давая почву для размышлений и самокопания. Возможно, Роман был природным психологом и интуитивно чувствовал, как с кем себя вести, что «принарядить», что «приобнажить». А, может быть, жизненный опыт, наблюдения и выводы (о, да! он любил анализировать людей) помогали ему быть «правильным» собеседником, вовремя направлять в нужное русло и подравнивать беседу умелой ладошкой своих фраз.
 
Разумеется, Роман был просто человек с минусами и плюсами, комплексами и переоценками. Он умел бояться, радоваться, страдать, иногда  - даже любить. И сейчас как раз ещё не отступило это «иногда». Ему было плохо, очень плохо. Но всё это вовсе не мешало оставаться природным психологом.

Она пришла. Она хотела слушать гораздо сильнее, чем он – говорить. Она сидела напротив и дрожала от предвкушения собственной востребованности. Казалось, что вся её душа трепещем алым парусом сквозь субстанцию тела. Глаза в глаза. Синее отражало зелёное. Это было похоже на начинающийся шторм.

На едином дыхании, словно только и ждал такую вот жалостливую слушательницу, парень изложил историю несчастной любви и подлого предательства, ярко, красочно, смакуя каждую деталь. Девушка «пила» информацию, как изысканное вино, всё больше пьянея от услышанного. Когда чаши душ были перемешаны, и Марине было почти так же больно, как её собеседнику, а ему – так же томно, как ей, они замолчали, понимая друг друга без слов. Немного времени оставалось до закрытия заведения, и оба с нетерпением ждали этого… поодиночке.

Марина впала в какой-то транс. Впервые она не бежала на заказы клиентов. Её верная приятельница, пухленькая официантка Ликочка, верно и без лишних вопросов оценив обстановку, вкалывала за двоих всю смену.
Ещё 15 минут ожидания … Марина с её сентиментально-художественным складом ума мысленно уже рисовала своего героя прикосновениями, полутонами понимания и взрывными цветами палитры своих чувств. В мечтах она уже усыпала на его плече, смотрелась в малахиты его глаз поутру, утирала его слёзы, поцелуями вдыхала в его душу «правильную энергетику». Ей было томительно жалко «прекрасного и несчастного принца», и она любила эту жалость, этот свой образ. По сути, Марина была совершенной девчонкой.


- 02.00, - писком сообщили часы на её руке… Столики были пусты. Ди-джей с охранником выводили последнюю изрядно подпившую троицу студентов.
Девушка встрепенулась:
- Пойдём.
И они пошли. Молча. На расстоянии. Чужие люди.



5.

Ночь была долгой, страстной, даже яростной. Марина, опьянев спутником, брала его истово, от лестничной площадки до утренней подушки. Она хватала его рывками, глотала взахлёб, вырывала из времени и пространства, словно воровала, отнимала у той его любимой и не любящей, у настоящего чуждого ей мира, у настоящего Романа. Она цепляла тот образ, который жил в ней, и любила его, и крошила ненужное, и крала чужую судьбу, называя её своей. Она шептала и плакала, ласкала и плавилась, как воск, и даже не понимала, что делает, и кричала, что он – «любимый», и не слушала ответную тишину, окрылённую своим любопытством.
Ближе к утру наступило «потом». Пожимая сухую руку осознанию, Марина украдкой свернула алые паруса, сложив их в уголочек (не очень получалось, слишком много места занимали), и тихонечко впустила пустоту.

Утро солнечной простынёй накрыло уставшие уснувшие тела.  Красные кленовые листья красиво кружились на ветру, залетали на балкон и ладонями, умудрёнными линиями жизни, ласкали стёкла. Ветер поднимал их снова и разбрасывал карточной колодой, предсказывая угасание и холода. Кто-то радовался, кто-то плакал, кто-то рождался, кто-то умирал, а в маленькой уютной квартирке на одном разложенном терракотовом диване одиноко лежали два чужих человека: Он и Она. Оба спали: Она – с обращённым к нему лицом, на котором полосками застыли соль и страдание, Он – отвернувшись от неё, с лицом, не выражавшим ничего.

Пожиная долгожданное «вместе», Марина не просила ни о чём, не привязывала, не удерживала. Она пыталась помочь тому, кого любила. Выслушивала, ставила себя на место таинственной «Той» и анализировала ошибки, чувства, поступки. У самой Марины, конечно, тоже раньше были встречи, но как-то так несерьезно, наивно, по-детски. И отношениями-то не назвать. Девушка не была ещё искушённой, умудрённой жизнью, зато она была истинной женщиной с душой художника и реставратора, слитых воедино.
Каждый день своей нежностью и ни к чему не обязывающей любовью она пыталась «чистить» Романа от лишних наслоений, от грязи, даже не осознавая этого, но веря подсознательно, что любимый «увидит» всё «правильно». Она не знала, куда он уходил утром и когда вернётся, и вернётся ли. Она не оставляла за собой права обвинять, упрекать или прощать. Она знала, что он не любит её, и ревновала, и страдала, но даже её подушка не догадывалась об этой боли. Она знала, что он уйдёт, когда будет готов для другой, и когда однажды он пропал на неделю, Марина не удивилась, только долго-долго стояла на лестничной площадке.

Он вернулся за вещами, которые успел к ней перевезти. Впервые за всё время начал что-то объяснять. Его поток слов Марина остановила сразу:
-Не надо. Я всегда желала тебе счастья, так будь счастлив, - и тихо, без истерик и разборок стала паковать его вещи.
Он сидел на диване и тихо наблюдал за работой ловких женских рук, которые могли бы всегда быть для него бесконечно ласковыми. Всё начиналось с этого дивана, им же и заканчивалось.

Вот уж и чемодан готов…
- Мы можем быть друзьями, даже видеться иногда… Моя Мариша не будет против. Она к тебе вряд ли ревновать станет… - бросил фразу, как кирпич на голову, Роман, и тут же осекся, сообразив, что ляпнул лишнее.

Марина как-то съёжилась, будто ледяной ветер прошил иголками поры, пробрался под кожу и заставил озябнуть до судорог. Закусив губу, она молча забрала ключи из рук этого чужого мужчины. Впервые она услышала имя той, которая всегда была ей соперницей и для которой никогда не была соперницей она сама, имя той, чьей нелюбви она коснулась, чтобы вернуть любовью. Ирония судьбы, но они были тёзки… вот только её, Марину, Роман редко называл по имени, и никогда – так нежно: «Мариша». «Мариша» - это имя для избранных, для женщин, которые любят за любовь к себе, которые вступают в это чувство «только после Вас», которые, будучи рядом, не удерживают, но, отпуская, ограничивают свободу невидимой клеткой, которые, расставаясь, умеют оставаться друзьями, чтобы в один прекрасный момент стать любовниками. «Мариша» - это та планка, над которой не властна никакая психология, которая любую мужскую логику мило перепиливает своей нежно-тонкой стервозностью. А она… ну что она… отрезок прочного перила у шаткой ступеньки. Прыг на следующую ступень – и всё, нет её.

Марина вышла на балкон и долго невидящим взглядом смотрела вслед тому, кто никогда не вернётся, тому, кого никогда она не назовёт «своим».