Братаны

Лежал, обёрнутый одеяльцем зажульканным,
разглядывал ножку стола
И, губы сухие облизывая, вздыхал тяжко –
распухший, больной
Он страдал, – котлом, спиртпарами кипящая,
колобродила голова,
Виски обжигая. Вчера суббота была –
день пивной.
«Литров сорок, наверное, выдули» – думал он –
«нехило ж мы постарались…
А те, из 303-й. те вооще-е! Рядом с ними
  и я-то был ничего,
Трезвый…» – он ухмылился.
«Теми», что вчера столь ужрались,
Что теперь лежали,
 в тазик свесившись,
были корефаны его,
братаны лихие его…
«Ну и «батоны»!» – он приподнялся,
взглядом окинув три лохматых тела,
до плавок голых,
расфасованных аккуратно по трём койкам –
носики в тазики, ручки повдоль.
Изблевавшиеся, зелёно-белые
лежат не шелохнутся.
«Ну и трупьё…
Вот те бухалка-попойка,
прям как морг…» – усмехнувшись,
встал,
ступая по ошмёткам рыбным,
обогнул стол уделаный
(на нём грудой – пробки,
всякий «сиф» да сор),
и проворчав
«Пусть сами убирают,
мне уж обрыдло!»
дёрнул шпингалет дверной
и выбрался в коридор.
«Надоели!»
Но в коридоре –
в этой искарябанной бетонной траншее
те же испитые лохматости
(только двуногие)
в момент его обступили,
и, сонно помаргивая глазками,
засипели что-то –
бледные, тонкошеие,
с бодуна непрочухавшиеся
они с утра по этажу бродили –
неунывающие корефаны его.
И всех «веселили»:
– Ну, как оно? «Кабан», а?... – «Ах, как застебали!»
И он, кисло отфыркнувшись,
беломорину заначенную,
 убогую
в губах сжав, поспешил от них в «ближние дали», –
у входа в общагу плюхнуться
на скамеечку хромоногую.
И плюхнувшись – задымил и так
(ногу на ногу сделав) молчал,
упёршись глазом в пространство,
смоля,
просто сидел и молчал,
глядя, как пацаньё резвится местное…
Мальчишки!
Но самые робкие дети
средь них, уже мечтают наверное –
вот, будем учиться в университете
и в нём, светло-весёлом храме,
выбрав лучшую из стезей
жизни,
найдём много солнцеглазых  умных друзей,
которые помогут идти по ней…
Но спугнёт время голубка – отлетят эти нежные сны
И вместо ДРУЗЕЙ,
с «пузырями» да «бабами»
придут БРАТАНЫ.
И вот он сидит, – больной, злой, похмельный
у двери в свой приют, –
мутнооконный сарай кирпичный,
где редко учатся, чаще пьют,
трахаются и пьют.
Сидит, а его корефаны сверху свесились,
с 3-го этажа
и манят-дразнят «беленькой» – поллитровку в руках держа
трясут ей, смеются в окне разбитом (и когда успели разбить?).
Кидаясь битостями, кричат: «– Серый, кончай кур, айда к нам, пить,
На опохмелку!» – А почему б нет? Почему б ему не пойти?
Сейчас, дососёт папироску да пойдёт.
Куда ещё идти?

1990