Белая грусть ноября

Снег…
И в его пуржистой клубящести, что колюче-бело
Хлещет снежинками в глаза окон заиндевелых
Носит эту дачу – четыре стенки,
поскрипывая,
тянясь каждым бревнышком
к меж них тлеющему сердцу –
каминчику-крохе,
плывут под тихопохлопыванье
в сенях доскового квадратика –
входа низенькой дверцы,
и мы плывем с ними,
всей шарой, что у камина,–
тепло
нам –
пальцы теплый кирпич облапят
и все равно,
что пуржливо за стенкой,
и Снежеть с криком бьётся в окно
тяжело-липкими
своими крыльями-хлопьями.
Мы сердцем дачным согреты –сытые–
слопали
весь шашлык и вот зеваем,
и горькотерпким портвейном
порожняя пазыри пыльные,
сон зовем –души греем,–
чему-то улыбаясь, шепчась,
  клеим веки журчащим клеем
и зеваем, зеваем – устали,
мангал остыл и наплевать,
что за окнами, –
мы наигрались и хотца спать,
спать,
спать…
Но из-за тонкой стенки дачи нам грозят совсем иным сном –
Там буянят Снежные Мурии. Злобным белым зверьем
Разнесли они в одну ночь все свои осенние клетки
И холодящее-свистяще волю празднуют,
обледенелую путань веток
сдирая с мёрзлых трупов столбяных,
     хохоча, да посыпая
пушистой колючей манной с драных мешочных небес
землю иссохшую стылую… Она лежит, помирает,
а в нее сыплют, сыплют,
будоража уснувший лес,
бросаются на деревья, трясут их,
и воют,
воют, ярясь –
разинут пасть вьюжную и:
«О белая грусть ноября,
мы стелем ложе тебе-е!»

1990