И чайка, с гранитного взмыв парапета...

     (Из  цикла «Есть город на земле…»)

        И чайка, с гранитного взмыв парапета,
        замрет и зависнет на невском ветру
        гвоздикой,  летящей в петлицу поэту,
        за все круговерти его на миру.

        Во дни расставанья с тобою – до встречи –
        сиротской слезою по миру плыву.
        Во дни расставанья, по капле сердечной,
        твоей красотою держусь и живу.

        От стойки трактирной и свары житейской
        Господь отводил мои как-то пути.
        Но с игл Петропавловки, Адмиралтейства
        живым мне уже никогда не сойти.

        Когда я иду чрез Дворцовую площадь,
        мне мнится в немолчной волшбе-ворожбе –
        каменья твои я, как конь и извозчик,
        на пиршества зодчих таскал на себе.

        В часы одиночеств не франтом галантным
        слоняюсь по Стрелке и душу травлю –
        искорчусь сатиром, изгорблюсь атлантом,
        не вставленным в кладку твою.

        И в этом, и в этом был умысел Божий.
        Он ткал наши узы. Он степень родства
        завел дальше духа, и плоти, и кожи,
        и крови – до бреда и неестества.

        И вся моя жизнь будто с жизнью прощанье…
        Но вдруг прозреваешь, сомкнувши уста:
        слова мне нужны были в самом начале,
        а дальше открылась молитв немота.

        Молюсь на тебя, пока сердце не дрогнет
        на диком, безумном витке бытия.
        Молюсь на тебя, мой чертог и острог мой,
        в слезах, как блаженный, на паперть твоя!

        И слезы мои все алмазами полны.
        И звон колоколен по - ангельски тих.
        И ветер колышет зеленые волны
        страницами сладких неизданных книг.