Чётки Дождя. Вертикальное многоточие

люблю эпиграфы, они скрывают сомнительность моей эрудиции за тонкой краской гениальности. Но эти стихи только Ее, и чужому гению тут нет места. Поэтому это поле будет пусто, как пусто небо.
Е. Лосмар.

Сохрани, Небесный,
караван стихов
идущий в котлован
нелестных
слов о тебе.

цзынь

В сумраке
в тюрьме
пишу святой Дарье
в рай
«привет, подай
мне
свет и разреши
сказать, просить
связать свитер
на твоем теле
голом
подписи нет
да и адреса нет
в этой дыре
треклятой»

цзынь

Читаю священные
тексты Твои с экрана
катаю бумажные
в стол не зная
адреса твоих сердец
только путь к пяткам творения
где нашла конец
тень Прометея.

цзынь

Ледяной кипяток
в аорте струей
пионера потек
на пол, где глухонемой
флейтист играет мой
дух сквозь зубы и
пустозучно,
роняя слюну
на пол.

цзынь!


Нашу встречу
ли случайно назовут?
встречу – выбью зуб
им, излечу зуд
кулаков. Тайной –
вот как надо,
секретом, чудом,
что помнят аксакалы
вечно, а шакалы –
бесконечно судачат
и кричат
что ж таков
мир: красив, суров,
пристанище рабов
своих суждений
глупых.

цзынь

Я Вас люблю арабски,
как воду средь песков
я Вас люблю по-рабски
как слуга – отсутствие даров
и что мне ваш закон
людей, богов, себя?
все это сон,
реальность –
нету одеяла, которым
я б Тебя укрыл,
и нету идеала,
что мой бы рот
закрыл.

цзынь

Седою краской
естества
он б написал
«люблю, моя»
коль сеянье б божества
(Твоих зрачков) открылось,
но памятуя
о лживости Богов,
не веря в для двоих вокзал,
он убежал –
и был таков
весенним днем холодным.

цзынь


Я не сумел
запереть себя
в Твоей груди,
не найдя ни
ключа, ни лома,
я не сумел донести,
что нет мне без дождика
дома.

цзынь

Тебя увидел
и унять
не смог порыв
страстей глупящий.
печать
осталась как нарыв
печать непонятого
слова
тогда не поняла,
но, может, сейчас
готова:
«люблю тебя,
Безбрежный Океан,
не час,
не год, а ранее
рожденья, Ты одна –
Моя и не-моя,
со дна сознания
любовь мрачна,
мила,
глупа,
распятая душа
моя на раме
в аду
эдемском плачет.
сказала «пора
пока, уйду»
и узкими мечами
лучами радуги
девятицветной,
в сеть обратила
разум мой
и буду я теперь
не мечником  -
ловцом людей
в безбрежном океане
горя

цзынь.


Я сижу на
черной круче
смотрю в даль,
а там все круче,
больше
нарастает
вонь столицы
(стол и цы:
первое – мольберт
поэтов, второе – звон
Китая, вечных царств
земли, моей любви
второй – да нет, пиет
никчемен, кончу)

Цзынь!

2.08.09