Королевский стрелок

 Фрагмент, о котором хотелось бы узнать ваше
мнение.               
               


                1.

Межсезонье. Дурацкая скучная слякоть.
В опустевшем дворце только вихри сырых сквозняков.
Королевский стрелок залатал прохудившийся лапоть
И тем самым приблизил охоту на лис и волков.

Королева стрелка со своей многочисленной свитой,
Что включала в себя приближённо – услужливых лиц,
Укатила на юг и в беседке, вьюнками увитой,
Предавалась мечтам о богатствах барона фон Диц.

Был фон Диц одноглаз, колченог, скуповат и годами
С королевой стрелка мог сравниться, как с внучкою – дед,
Но за круглым столом католической церкви в Потсдаме
Дали браку «добро» и его поддержал этикет.

Дело в том, что казна королевы давно испарилась,
Сундуки опустели от частых балов и охот,
И теперь королевство сдавалось барону «на милость»
И в надежде на крепкий, породистый в холке приплод.

Знал всё это стрелок и, готовясь к открытью сезона,
Вычищал свой камзол и мушкетик в прицел подгонял,
И, тоску чтоб унять, мёл листву вдоль зелёнки газона,
И за кружкою бражки порой вечерок коротал.

Дни летели стремглав. Как изюбры, трубили недели.
Приближалась зима и, со скукой бороться невмочь,
Мужики своих баб по три раза за вечер имели
И ещё по пять раз при лучине за долгую ночь.

Даже бравый стрелок, хоть влюблён был в свою королеву,
Укрощая порой между ног разыгравшийся зуд,
С Твёрдым Братом своим, как он сам говорил, шёл «налево»
И, как бык племенной, был напорист, ухватист и крут.

Но однажды в метель, на семнадцатый день от Покрова, -
Расступитесь, снега! – Пропустите карету! – Мой Бог!! –
Прибыл новый король с королевой и свитой! И снова
Ожил старый дворец. Ожил с ним королевский стрелок.



                2.


В придворцовой корчме прибрались после утренней драки:
Пол от крови отмыт, мебель снова, как будто, цела,
Из кастрюлей на свет, закипая, таращатся раки
И свисает хвостом благородный осётр со стола.

Здесь полны животы от икры и оленьего мяса,
Хоть одёжка бедна, но зато под одёжкою – грог!
Кто поёт, кто танцует, кто плачет, а кто точит лясы…
Точит лясы и мой, в окруженьи подружек, стрелок.

Три подружки его – прости, Господи! – Кет и Луиза,
И, известная всем, пышногрудая крошка Элен,
Всей натурой своей, то есть – телом от верха до низа –
Понимали стрелка и с его не слезали колен:

- …Да, девчата, стрелок – в королевстве не лучшая должность:
Кроме многих «нельзя» деклараций, указов и виз,
Затерялось одно, но уж слишком опасное «можно» -
Исполнять на охоте малейший светлейший каприз.

Например, кабана пожелала добыть королева:
Пеший, конный, ползком, сквозь снега или по морю вплавь,
Укради ли, купи, сверху, снизу ли, справа ли, слева,
Но того кабана в нужный час под мушкет предоставь.

Предоставь и следи, чтоб случайно чего не случилось –
Чтобы конь не понёс, чтоб кабан был без острых клыков…
А уж если пальнёт не туда королевская милость!..
Сколько их полегло – бедолаг – королевских стрелков!

Только бывший король – пусть земля ему будет периной!
Жаль по-братски его! Ну, да что ж, Богом дан – Богом взят –
Был искусным стрелком. Я бы даже сказал – балериной –
Белку – в глаз, птицу – влёт и русалку бесхвостую – в зад!

Через то я и жив, что наш бывший стрелял очень метко.
А что ранен слегка восемь раз – то, конечно, пустяк!
Это так – рикошет то об клык, то об хвост, то об ветку…
Да бывало, и я напивался к охоте – дурак!

Он как крикнет: «Иван!», - а я пьяный – ни шагу из строя!
Он своё: «Расступись! Снарядить на охоту стрелка!..»
- Хватит, Ваня, про строй! Не считая тебя, нас здесь трое,
Но, считая тебя, вчетвером мы пойдём в номера?

- Номера, номера, номера… - закручинился Ваня –
Скоро только грибы и останутся в здешних лесах!
Мне не жалко себя, но уж лучше лежать на диване,
Чем стрелять по волкам, стоя в чёртовых тех номерах!

Он бежит на тебя – пышногрудый красавец клыкастый…-
Такова уж судьба! Ничего не попишешь с судьбой! –
Палец жмёт на курок, красота умирает и – баста! –
Настроение – вдрызг! – меланхолия, слёзы, запой…

- Эй, стрелок, оглянись – пышногрудых немало осталось!
Посмотри на меня, посмотри на Луизу, на Кэт!
Вот она – красота, что подарит покой и усталость.
Выбирай хоть кого и в отдельный веди кабинет!

- Да, наш бывший король был любитель бывать в кабинетах! –
Снова, будто не в лад, закручинился пьяный стрелок –
Я ему говорил: в кабинеты – да в ваши – то лета?..
Не скажу как он там, но в охоте он был – дай-то Бог!

Всё бывало, мушкетик свой старый повесит на плечи,
На коня и – айда! – по лесам, по долам… Благодать!..
- Эй, стрелок, а не хочешь ли ты в этот вечер
Чистокровку – лошадку вот там – наверху оседлать?

Будет явь выплывать из лаванды, из маков, из мяты,
Будет падать луна и росинки струиться из глаз,
Руки виться дождём, будет простынь, как небо, измята…
Но ответил стрелок:
- Нет, девчата, сегодня я – пас!

Мне наш новый король шибко трудную задал задачу.
Чёрт же дёрнул его! Как молился я: Боже, избавь!..
В общем, Синюю птицу, болтают, что птицу Удачи,
На восьмое число марта месяца им предоставь!

Хочет он преподнесть в женский праздник невесте в подарок
Птицу Счастья. Да где ж эту птицу сыскать?!
Голова третий день, что капустный кочан – недоварок…
Тут хоть в прорубь башкой, а не то чтобы простыни мять!..

Тут корчма поплыла, как за сливками тянутся пенки,
Всё оделось в туман, всё исчезло сквозь щели в полу
И в густой тишине в зал шагнула старуха из стенки
С чёрной жабой в руке и большой бородавкой на лбу.

«Я ждала…» - зашептала она: «Не иначе
Появился смельчак, что готов головою рискнуть?
Мне известно давно, где скрывается птица Удачи –
Я тебе укажу тот опасный и призрачный путь.

Будет он пролегать сквозь снега, через топи лесные,
Где поющий тростник на ветру чуть заметно дрожит…
Из-под пальцев твоих разольются мелодии злые
И на звук их к тебе подойдёт, неспеша, Вечный Жид.

Он укажет тебе путь дальнейший к мечте невозможной,
О которой в ночи грезят урка, писатель и мать…
Будет путь твой непрост... И добавлю без скромности ложной –
Нелегко будет птицу Удачи найти и поймать.

А теперь ты уснёшь, но чуть свет – собирайся в дорогу.
Пусть смеются кругом – не смущайся – включи дурака!
Ничего не бери, но возьми от всего понемногу.
Ни о чём не жалей, но поплачь на прощанье слегка.

И ещё, чтоб тебе старика отыскать поскорее,
Эту жабу возьми да помягче куда – положи.
Может жаба в пути твоё тело ни как не согреет,
Но она знает всё и о ней знает всё Вечный Жид»...


                3.


Утро встало, как пень на дороге идущего слепо.
Кто похмельным бывал, тот строку эту сразу поймёт.
В голове – раскардаш, рот не хочет ни мяса, ни хлеба
И простая вода слаще, нежели липовый мёд.

Но оно началось. За окошком стрелецкой каморы
Свет и снег, крик торговок и визг поросят,
Пенье птиц, скрип телег, стук кувалд и запоров…
За окошком весь мир в этот день пошуметь собрался.

Жуткий вид у стрелка: спал в одежде – одежда измята,
Над мешками глаза обозначены в щелки едва…
Злись – не злись на стекло, но не зеркало в том виновато,
Что подобная рожа в его отраженьи видна.

Жаба тут – на печи – говорит:
                - Долго спишь ты, Ванюша!
Так и царство небесное можно с похмелья проспать!
Для начала умойся, да сядь - похмелись и покушай…
Даже мне на тебя поглядеть – разбирает тоска!

Удивился стрелок, только виду, конечно, не подал –
Сел к столу, выпил бражки медовой, загрыз огурцом,
Вновь налил, выпил залпом вторую, как воду,
Рот утёр рукавом и у жабы спросил с хитрецой:

- Я не то чтоб чего, но скажи ты мне для интересу –
Ты мужик или баба? – Никак не пойму по лицу!
Жаба молвит в ответ: 
                - Называй меня, Ваня, Агнессой
И заканчивай пить потому, как идёшь ко дворцу.

- Ко дворцу? Но зачем?..
                Тут взревели призывные трубы –
Королевский посыльный со стражей стоит у крыльца
И, читая указ, цедит каждое слово сквозь зубы,
И под стражей ведёт через двор к королю молодца...

Вот в короне Фон Диц.
Мой стрелок замер в низком поклоне.
Жестом всех отослав, чтобы был разговор тет-а-тет,
Начал так свою речь восседавший на царственном троне:
- Ты за птица Удачи, вообще-то, идти или нет?   

Или я приказаль, чтоб тебя – дурака – научили
Как приказ исполняйт? Я тебя не за водка послать!
Я тебе показать диктатур, Пиночете und Чили!
Ты идти oder нет? Отвечать! Не молчать, твою мать!..

Что сказать королю? Скажешь «да» - сам себя и накажешь;
Скажешь «нет» - не на плаху, так в ссылку сошлёт…
Ведь не зря говорят – сколько масла на хлеб не намажешь,
Коль не маслом под низ, ну, так хлебом наверх упадёт...

            4.

…Много ль надо стрелку? – Горсть земли, да краюху  в холстинке,
Мыло, пару трусов, нить с иглою, чтоб было чем шить,
Да десяток червей… - Ведь пупырчатой этой скотинке,
Хоть и жаба, а всё ж на язык надо что-то  ложить.

А мушкетик он сдал – вещь казённая, дорого стоит…
И каморку его опечатал старик-казначей…
И теперь он – никто, вроде даже, как место пустое –
У стрелка – ничего, и выходит, что сам он – ничей.

И от мысли такой на глаза навернулись слезины:
Поднял к небу чело, подсушил их слегка ветерком…
Ведь не плачут, а лишь огорчаются чем-то мужчины
И про горечь свою забывают довольно легко…

Но сбежалась толпа, засвистела вослед, закричала:
- Эй! Куда ты, милок?..
- Видно здорово зенки залил!..
- День вчерашний искать!..
- Ты бы харю умыл для начала!..
Тут Иван вышел вон, и ворота закрылись за ним...

                5.

В поле злится пурга, дует снегом сквозь щели сарая,
Наметает сугроб на забытый ногами порог.
Посредине костёр на полу земляном догорает;
У костра, как дитя, спит простуженный ветром стрелок.

Но за воем пурги, то сильнее, то чуть затихая,
Неизбежна, как ночь, что за сопками где-то скулит,
Слышит спящий сквозь сон - приближается песня лихая
И её приближенье добра ни кому не сулит:


"Луна – сестра нам. Мы луне, как братики.
С луною мы крадёмся сообща.
Вы думаете, что мы все лунатики? –
Конечно, нет! -  Мы грабим по ночам!

Найдём, кого ограбить, и на полюсе,
Но грабим здесь, в лесу среди сосён.
Вам кажется, что мы гуляем по лесу?
А вот и нет – добычу мы несём!

Блеснёт в душе надежда слабым лучиком,
Что Бог, коль есть, однажды всё простит…
Вы думаете, совесть нас замучила?-
Конечно, нет! – Она надёжно спит!

По спинам лупят ветер, дождь и градины,
А дома жёны и детишки ждут.
Не говорите, что таких же грабим мы! -
Конечно, нет! – Такие же – все тут!.."


Но проснулся стрелок, из-за пазухи выудил жабу,
И сказала Агнесса, усевшись на тёплую длань:
- Чтобы дальше идти, но с печалью не встретиться дабы,
Повеленьем моим растворись и невидимым стань!

Лишь затихли слова, лишь семнадцать мгновений мелькнуло,
Тут же снег заскрипел, под подошвами падая ниц,
Как влюблённым - постель, дверь сарая рывком распахнулась
И ввалились во внутрь двадцать восемь разбойничьих лиц.

- Атаман, тут костёр! Кто-то был здесь буквально недавно!
- На соломке лежал...
- Жаль снаружи следы замело!..
- Кто бы это мог быть?..
- Лох залётный!
- А может быть дама?
- Я бы с ней полежал!..
- О, как даме твоей повезло!..

Но сказал атаман:
- Цыц, убогие! Что вы, как бабы!?
Носом чую подвох - в этом что-то нечистое есть!
Чтоб добро сохранить и с печалью не встретиться дабы,
Нужно нам поскорее отседова ноги унесть!

- Атаман, там пурга превращает весь свет белый в кашу!
- Не найдут до весны наши трупы, покрытые льдом!
-  Что я вам дромедар, чтоб ходить не жрамши, не спамши?..
- Атаман, на ночь глядя, куда за тобой мы пойдём?

Он, досаду сглотнув, улыбнулся и молвил:
- Коллеги,
Я ль не ваш атаман? Я ль не бдительный ваш часовой?
Кто там ближе всего? – поверни колесо от телеги:
Против – восемь разов и четырнадцать – по часовой!

К колесу на стене тень разбойника ринулась резко,
Все назад отошли и, внимая, считать стали вслух…
И пока тот крутил, прошептала Ивану Агнеска:
- А теперь не зевай – прыгай первым в открывшийся люк!

Лишь над полом, скрипя, приподнялась массивная крышка,
Разрешая собой ещё больший простор темноте,
Как, незримый для всех, осторожно и тихо, как мышка,
Юркнул под пол Иван и куда-то во тьму полетел…

                6.

Бросьте камень в кисель! Он утонет, да только не сразу.
Так и Ваня тонул – только к низу тянула сума,
Где в густой темноте не видать ничегошеньки глазу,
Он и хлебца поел, и, тихонько себе, придремал.

Долго ль падал он так? – стёрлось в памяти время былое.
А очнулся в лугах на холме средь купав, орхидей…
У него в головах растопырился толстый алоэ,
Над его головой облака бороздят летний день,

Чуть поодаль, в лесу глухари торопливо токуют,
Сзади лоси и лисы гуляют средь белых берёз,
Поверни головой – море дикой пшеницы ошую,
Одесную вдали океаном волнуется рожь.

А ещё он узрел впереди за леском городишко,
Что белел за рекой и под солнцем блестел, словно соль.
Хоть пути до него, вроде бы, далеко, но не слишком,
И пойти бы, да вот, ногу сводит дичайшая боль.

Он алоэ сорвал, примотал на больное колено,
Не смущаясь ни чуть, что по краю висит бахрома.
Полежал, покурил… Стала боль утихать постепенно
И, поднявшись с трудом, потихоньку с холма похромал.

До леска далеко, чтоб какой-то костылик сварганить
И нагрузку отнять у болевшей стрелковой ноги.
Вдруг навстречу ему – старый мерин с кривыми ногами
Потихоньку идёт и жуёт на ходу васильки...

- Здравствуй, парень! – сказал он. – Далёко ли путь твой?
И зачем это ты вдруг явился сюда налегке?
Конь сказал:
- И такой интересный, как будто
Был ужален пчелой или ночь пролежал в чесноке!

- А чего захромал? – он спросил, не давая ответить,
- И чего ты молчишь? – обошёл он Ивана кругом,
- Я – циркач Филимон. Бляха, сколько живу я на свете
Не люблю молчунов! – И с обидой воскликнул:
– Дурдом!..

Тут Агнесса стрелку говорит из-за пазухи тихо:
- Если слушать коня – станет домом тебе этот холм!
Балабол цирковой, но на пенсии… Звать его Тихон.
Ты за гриву хватай и запрыгивай смело верхом!

Так и сделал Иван. И дорога короткою стала:
Тут лесок позади, тут река и горбатый мосток,
Сонной зеброй прошла, не взглянув, городская застава
И проглочены городом были и конь, и седок...

                7.

А у города этого пусто и тихо во чреве,
Как и в сумке Ивана, какую с собой он носил:
Хлеб прикончил он сам, у Агнессы закончились черви,
Да и Тихон притих, и смущаясь, овса запросил.

Брови схмурил Иван, словно злобную мысль убаюкал,
Только конь возмутился и топнул:
- Какого рожна?!
За еду я бы мог показать людям парочку трюков,
Но для этого мне вот такая музЫка нужна!

Тихон спел, а стрелок своё детство пастушье припомнил:
Котелок над костром, море звёзд и бескрайность лугов…
И припомнил он то, как внимательно слушали кони,
Морды низко склонив, тростниковую дудку его.

Словно мысли прочтя, говорит из кармана Агнесса:
- Выходите за город, за ним – чуть направо и вниз…
Там затопленный лес, а уже за затопленным лесом
Будет озеро вам, где того тростника – завались!..



Продолжение в работе.