Грешник

Хихикин-Посмертный


Часть первая         

            Валялся он недвижимо и зло, застигнутый врасплох мгновеньем смерти. Вокруг скакало множество козлов… То были не козлы, пардон, а черти. А если повнимательней взглянуть, то можно ржать, как лошадь, до упада: всё дело в том, и в том же деле суть, что были там не только слуги Ада.
            Там ангелы маячили гурьбой: пред бесами насупив морды грубо, вели они с чертями смертный бой у ложа коченеющего трупа.
            К примеру, бахнет ангел чёрта в пах – сейчас вражина скрутится в баранку!.. Но чёрту ентот "ангельский ба-бах", как мамонту комар, как пуля – танку. Ведь ангельский "бабах" не первый сорт – у чёрта яйца даже не вспотели, тем более что чёрт здоров, как чёрт, и яйца у него – как две гантели.
            Теперь, к примеру, всё наоборот: свистит копыто в чёртовом размахе: сейчас копыто ангелу прибьёт "хозяйство", притаившееся в пахе… Хоть правильно не "в пахе", а "в паху" (об этом я не раз трепался где-то), строку нельзя оканчивать на "ху" - плохая, говорят, весьма примета.
            Башку не пряча в мусорный мешок, послушайте меня, как петь я буду: "Копыто лупит ангелу меж ног! Готовьте под яичницу посуду!.." Но! Пусть моя душа в Аду сгорит, коль яйца кто у ангела отыщет. Ведь ангел даже не гермафродит – меж ног его сплошная скукотища.
            Легко отсюда вывести мораль: коль ангел Вы, не бейте яйца чёрту; а если вдруг Вы чёрт (что очень жаль), то ангелу не цельтесь даже в морду. К нему прикосновенье лишь одно наполнит Вас блаженством херувима… А на хер чёрту это вот оно? Он сдохнет от него, как вошь от дыма!
            Прознав про то и шибко возгордясь, святые оппоненты козлоногих по самые рога забили в грязь врагов своих рогатых дюже многих. Значительный воздвигся перевес у ангелов пред силою нечистой. Но бес хитёр, на то ведь он и бес, он в хитростях, как глист в дерьме, неистов.
            Вот бесов рать, отрыжкой рокоча, наполнилась во ртах слюной вонючей. Слюна их кипятильно горяча, а также разъедающе кислюча. Расхаркались рогатые бойцы, как малость передравшиеся детки, и лапами облапили концы, которые, как рты, плевались метко. А сперма их смертельнее, чем яд из жала скорпионов миллиона… Ликуй и веселись, поганый Ад! Померкнул свет Божественного трона. Бегут небес посланцы, как стада добрейших антилоп от злых гепардов. Промчат года, но будет жить беда в стенаниях тоскливых песен бардов. Укроет мрак следы жестоких драк, прокиснет в бочке винная бодяга; и будет петь какой-нибудь дурак, что был он царь, а стал, увы, бродягой. Но кто когда уверен был в таком как будто бы разгроме Сил Небесных? Кто в том уверен, треснется потом о факты лбом, и лоб конечно треснет.
            Взгляни, читатель, вот она, душа, – причина драки ангела и чёрта… Трон воссиял! Господь им рявкнул: "ША!!!" И сникли драчуны, потупив морды. Он сам решит теперь судьбу души: пощупает, помнёт, урча как трактор. Давай, Господь, подумай, не спеши… житьё души в похлёбку покроши… Вкуси её, Великий Дегустатор!


Часть вторая

            В роддоме на станке орала… кто? Давай-ка, друг, мозгою шевельни-ка. Ответ на сей вопрос найти легко: кто может так орать в роддоме дико? Конечно же, она!.. А кто она? Сие для нашей повести не важно. Винище за неё кто пил до дна и тыкался в неё губищей влажной; под кем она мочила простыню, потея, трепеща в оргазме с криком; и кто ложил на грудь ей пятерню… Давай-ка, друг, мозгой… - без нервных тиков. На кой нам хрен всё это надо знать?! Нам это знать не важно и не нужно. А важно то, что свято слово "мать". Давай-ка, друг, за это выпьем дружно…
            Он вылез из неё в безумный мир, где ждут его безумные соблазны; ему закатит мир безумный пир… А может, и не пир, пока не ясно.
            Года младые благостно текли. Любил он свет, питал враждебность к мраку. Его путями чистыми вели, следили, чтоб не лез в дерьмо и драку. Молитвами питался он с утра, и на ночь он молитвами питался… Теперь слегка отвлечься мне пора – я что-то, блин, давно не отвлекался.
            Стихов моих бредовый свистопляс тревожит сны, рождённые в покое. Зовёт меня лихой вампира час - копаться языком в кровавом гное. Туда, где длинно треснул небосвод, где люстра с потолка ломает череп, где Лунный Шут глядит из тёмных вод и слушает стихи мои, и верит…
            Не верящие мне, вы так умны, что я пред вами – словно идиотик; и блеск моей потрёпанной струны корёжит отвращением ваш ротик. А я люблю кровищу с гноем жрать, и после – рассказать о том кроваво. Ах, дайте-дайте руки вам пожать – не верить мне имеете вы право.
            Но дело в том, что тело не в крови, и ртом не присосался я к порезу… Губами я коснусь её брови, и в ухо языком я к ней залезу. Рука моя скользнёт к ней на задок, и пальцы проберутся под резинку. Она, стекая влагой между ног, ногтями расцарапает мне спинку… Но что это язык мой всё блям-блям, и что это глаза мне режет вонью?! Я стар, плешив, сижу в дерьме и пьян… О чём бишь я? Пардон, сейчас припомню.
            Младенцы человеческих кровей имеют подрастать обыкновенье, бегут по жизни к смерти, кто первей, и с ними – наш герой стихотворенья. Красавец парень, волосы ручьём, глазищи – будто снятые с иконы. В делах отвратных был он не причём, он к Богу шёл, блюдя Его законы. Блистаньем платонической любви исполнена душа почти святая; он член не пачкал в слизи и крови, о райском житие в душе мечтая. Соблазны были, как же им не быть: на пляже, или в бане, или в ванне. И волком хоть ему хотелось выть, греховной не поддался он нирване. Святейшей чистотой дела его… - полны, как полон борщ жирком сметанным. Страшился он грехов и оттого не пользовался членом, Богом данным. А член его торчал-торчал-торчал! – вздымался, будто меч, готовый к битве. Хозяин члена член не замечал, но думал иногда: "Не отрубить ли?"

            О Господи, Ты слышишь ли меня? А может быть, Тебя и вовсе нету? А может, нет меня, а не Тебя?.. Всё это, впрочем, чушь-туфта-фигня. Продолжить стих дай силы, Бог, поэту.


Часть третья

            На родине каких-нибудь людей лежат холмы в любое время суток, похожие на множество грудей каких-нибудь гигантских проституток. Там тишь да глушь, ручьи прозрачны там, непуганым зверьём полны чащобы. А люди разбрелись по городам, культурно жить, культурно сдохнуть чтобы.
            Но в дикой живописности глуши, в ночи, благословлённой песней волка, мерцает огонёк святой души в лампаднице божественного долга. Его берлогой брезгует медведь, его жратвой и крыса не прельстится. Он Рая ждёт, умеет он терпеть. Он жаждет Рая так, как воли – птица…
            Живи, живущий, Бога не моли о том, о сём, о пятом, о десятом. Живи, шагай, куда б ни завели пути твои меж Раем, блин, и Адом. Мечтая о любови за любовь, страшась подлючей кары за подлючесть, убей врага, хлебни из вены кровь, твои грехи – твоя святая участь. Оргазм прелюбодейственных утех не стоит облекать в одежды Ада; молитвой подменять счастливый смех грешней, чем жрать плоды Святого Сада.
            Однако наш герой живёт, как жил. Поклоны бьёт, молитвой глушь тревожит. Как будто от грехов кольчугу сшил… И надобно сказать, он прав, быть может. Для тех, кому легка дорога в Ад, не сохнет кто в мечтах по райским кущам, под ноги стелет вату Адский Гад и тернии под ноги – в Рай идущим. А тернии сокрыты хитро в том, что стать определяет половую: тот в Рай пройдёт, кто в члене половом использует лишь функцию сливную…
            Читатель мой, ты как там, не прокис? Давай-ка отвлечёмся мимолётно, глотнём водяры, схрумкаем ирис, посмотрим на художников полотна. К примеру, вот такое полотно: сидит мужик и жрёт свою же ногу. И надпись есть: "Не голоден я, но! - люблю пожрать я ногу понемногу…" Ну как тебе, читатель, сей плакат? По-моему весьма оригинален. Под ним, гляди, рыгал какой-то гад, а вот ещё какие-то рыгали…
            Не весело тебе, читатель мой. Ты прав, старик, не время веселиться, ведь ангелы с чертями смертный бой ведут за право пукать на странице. И те и те напукали аж так, что стал мой нос шершавым и бугристым. Но горе не беда, возьму наждак – подправлю нос, потея мускулисто.
            У ангелов и бесов, кстати, мир – как порох, блин, вблизи горящей спички. Того гляди, из их анальных дыр рванёт пердёж на чистые странички. Однако попритихли драчуны и свято ждут решения святого. Светлы итоги драки иль черны – решит за них теперь Святое слово.
            Взгляни, читатель, вот она, душа, - смиренна пред судилищем небесным. А вот и Бог, жующий не спеша, и то, что Он жуёт, довольно пресно. Вот молвил Он, бурча набитым ртом: "А перец где, а соль, а сок чесночный?! А вот кабы ещё добавить ром да выжать слегонца лимончик сочный… Да мясо на горячих шампурах! Да свечи в лапах бронзовых драконов! Да в карты проиграться в пух и прах! Да свергнуть королей с десятка тронов!.. А ну, изобрази тоскливый лай – житьё твоё не райское по вкусу. Шара ни одного не вбил ты в лузу. Не знавший зла… с добром не ступит в Рай. И главное, внемли и не икай… - ты женщину не трахал! В Ад ступай".