Пегасу

 
 
 
Мой собрат вороной, мне печаль нипочём,
коль ты к лире не глух, коль ты к музам не слеп.
Конь мой прядет ушами, склонясь на плечо
и губами с ладоней берет нежно хлеб...
      
Ты не дал умереть на спине седоку,
в теле рваная боль, боя адского пыл...
Поклонюсь из ковыльной степи дончаку –
боевому коню, что как братом мне был.
      
Что хрипел, но тащил, выбиваясь из сил,
мою душу шальную, спасая от ран.
Там в горячем бреду я глотал, словно пил
молоко кобылиц - стылый ранний туман.
      
Я ль желанный герой, иль презренный я раб –
боль и слезы забуду, как вечный изгой,
коль сверкнет красотой чистокровный араб –
я колени склоню пред такой красотой!
      
Пред тобою такой я, как есть на духу...
И с тобой на скаку – не боюсь я впросак.
Крылья в маховых перьях, лебяжьем пуху,
карабахский скакун и орловский рысак.
      
Я верблюжьим тебя молоком напою
и зерном накормлю в бликах летних зарниц.
Пред халифом коней прокричу, пропою!
Лишь бы взгляд твой горел из пушистых ресниц.
      
Лишь бы гибкая шея и ноздри твои
не страдали от ветров пустынных равнин,
не стегали гонимые вспять ковыли
на кочевье моем, где не спит бедуин.
      
Но отчаянье ночью имеет свой срок...
Вот и бронза слетела с обветренных скул.
Искупать бы дрожащие россыпи строк
в роднике, из которого ты отхлебнул.
      
Мой собрат вороной, мне печаль нипочём,
коль ты к лире не глух, коль ты к музам не слеп.
Конь мой прядет ушами, склонясь на плечо
и губами с ладоней берет белый хлеб...