Ожидание. зарисовка

 « Лиговка, Лиговка, Лиговка…», - поет надтреснутый голос. А дом ждет своего хозяина. Ждет терпеливо, как верный пес, только иногда, по ночам, кажется, что он готов завыть. Если прислушаться, можно уловить его настроение. Оно одиноко слоняется по длинному коридору, опустив голову и слегка помахивая хвостом. Шорох за дверью... « Кто там? Нет, показалось».
            Утром начинается другая жизнь: пикает будильник, потом еще, в соседней комнате. Раздаются сонные шаги. А вот хлопнула дверь и суетливо зашумела вода. «Скорей, скорей, - фыркает она и пенится, как шампанское, - застоялась уже! Пш-пш-пш… просыпайтесь, пора!» Улыбаются, жмурясь, лампочки. Кажется, будь у них руки, они бы потянулись. На кухне озорно, по-казачьи, присвистнул чайник: «Э-э-й! Кто-нибу-у-у-у-дь!...» Возмущенная безответственностью, вода сорвала крышку с носика: «Ну, вот. полегче…»
            «Пойду, подышу, посмотрю, как просыпается Питер», - решил про себя домовой и затянул песню: «Соборы трехметровые в цвет грязно-канареечный...»   Пробираясь по черному ходу на крышу, он трогательно бормотал под нос: «Тут они, мои хорошие, как чашка на блюдце, и совсем не трехметровые».
             Слышался звон колокола к заутренней службе. Сколько простора! Солнце еще нежится в утренней дымке. Легкий прохладный ветерок качает провода. А вон там, подальше, большой золотой купол Исаакиевского собора царственно окидывает взглядом окрест. Чуть в стороне со скромной торжественностью высятся голубые шапки-боярки Измайловского храма и, словно игрушечные, маковки Спаса.
«Жаль, не видно улицу старинных фонарей, там, у Смольного. Ночью, с испугу, приезжие шарахаются на противоположный тротуар, увидев скульптуру фонарщика. Смехота!... Ой, что за безобразие?! Кто это так... неосторожно... Ах, вот оно что! И впрямь, разве можно рассчитывать на человеческое отношение со стороны этих разбойников-ворон? Только и делают, что пакостят... Стоило вспомнить о фонарных столбах - они тут как тут, нате, пожалуйста», - недовольно пробурчало привидение.
             Вечерело. Зябко поежившись, домовой промурлыкал продолжение песенки: «А там листом осиновым дрожат коленки Танины...»,   « И чего дрожат? Холодно, что ли? Пора опускаться восвояси».  Он посмотрел с легкой грустью на разбитую форточку и побрел. Протиснувшись между сваленных в кучу ящиков, потянул носом у двери: «Чем-то вкусно пахнет, пирогами, похоже... Грешишь, матушка, ведь пост. Церковь-то, она, вон, рядом. То ли дело, я одним духом и живу. А и хорошо! Так, если в теле, не приведи, Господи, попасть в заварушку этих хозяйских деток - мокрое место останется... Одна радость - наблюдать, как пишутся сказки и стоять за плечом, когда их печатают. Можно сказать, быть первым слушателем. А то еще поприсутствовать при разговоре, прислонившись к трубке», - закончил свою тираду невидимый обитатель дома и простуженным голосом затянул все ту же песню:    « И в трубке телефонной, сквозь пургу и треск помех, родной далекий голос... Эх...»