Однажды вечером из Галактиона Табидзе

Над Батуми неслись облака цвета меди,
И плескалась под ласковым ветром вода.
Чуть потрёпанный жизнью, но всё-таки денди,
Корабля ожидая, рассказывал так:
Помню юную женщину, взгляд её смелый,
И такой же, как этот, летящий закат,
За оградой плоды золотые висели,
Там людьми и оркестром пульсировал сад.
Нимфа морщила лоб: ни знакомых, ни встречи...
В облаках одиночества я разглядел
Затаённым желанием пьяные плечи
И покорность – отмеченных Богом удел.
Вероника, Вероника, Верочка, Вера –
С полотна Веронезе сошедшая вниз.
В кабачках пили мы дорогую мадеру
И отчаянно резались в пульку и вист.
А потом понеслось... Небеса Петрограда
Отражённо дрожали в холодной воде.
Жизнь отдал бы за пьяную искорку взгляда!
Где искать тебя, Вера, Вероника – где?..
Падал день, как помятый платок из кармана.
Я стоял на мосту, отрешённо ничей.
И – насмешка мечтам моим – вдруг из тумана
Вышла женщина с чёрным ружьём на плече.
Я окликнуть хотел, но её окружали
Комиссары. Шагами их кончился мост.
И слова запоздалые в воду упали:
 – Вероника! Вероника?.. – всплеском вопрос.
Вспоминал я её до вечернего звона,
Тосковал по родной виноградной лозе.
 “Знаешь, страны чужие нас дарят короной
Одиночества сладкого, лёд – в бирюзе!..”               
Вероника, Вероника, Верочка, Вера -
С головой погрузился в то время, когда
В кабачках пили мы дорогую мадеру.
Карты врали, что горе – ещё не беда.   
День второй. В скучной, мутной кофейне, под вечер,
Я услышал – и это сказала она:
 –  “Как любил он мои обнажённые плечи!
Никогда не пила я такого вина...”
Помолчала. Добавила: – “Власть наша будет
Крепче стали, опаснее зимней пурги
Для врагов. Станут праздником будни...”
И я понял: сегодня мы с Верой – враги.
Я не верил! – Вероника, Верочка, Вера!
Встречи день был, как дуб молодой на скале.
Это вечность – мы пьём дорогую мадеру –
Пусть придётся мне завтра в снегу околеть.
Третий день я жил там, где класс встал против класса.
Началась перестрелка. И белым был – я.
И дракон революции – серая масса –
Жёг сознание насмерть огнём бытия.
Слишком поздно увидел я в тусклом тумане
Мою Веру... Уж пуля пронзила мне грудь.
Но решив – перед смертью судьба не обманет,
Я взмолился: – “Вероника, милая, будь!..”
Оступилась. Нагнулась. Я думал – заплачет.
Окровавленный снег отразился в глазах.
Не узнала меня. Её звали иначе:
 – Эй, Калужская Верка, встань! – кто-то сказал.
Романтический взор скрыла взглядом незрячим.
Изуродовал руки прекрасные труд.
Не узнала, конечно, а как же иначе!..
Горе стало бедой. Видно, карты – не врут.
Вероника! Вероника! Верочка! Вера...
Брань. Казармы. Расстрелы. Разбойничий свист.
А мы... пили тогда дорогую мадеру
И отчаянно резались в пульку и вист.