Открытым текстом

ОТКРЫТЫМ ТЕКСТОМ
       


Самый дорогой подарок от Бога
Получил да Винчи, босяк.
А Джоконда улыбается своему ребёнку,-
вот и тайна вся.



Ты сотворил красоты все эти!
И наслаждался сказочкой той
без человека. Не вопрошал бы поэтик:
для чего проект Твой крутой?


Поэтов потребляют в мёртвом виде.
Мощей нетленных мощь – стихи.
Иной, при жизни: и кумир и идол,
а вот посмертные, с тухлятинкой, тихи.


«То премия не мне, а русскому языку.» -
Во Франции так Бродский возвестил.
Глобальный комплимент! Я из дыры секу,
растрюнькав губы, как трансвестит.


Там буду не я, там будет мой клон;
не будет он знать про концлагерный ад?
Я буду в раю обнимать есенинский клён,
Своей концовке божественной рад.


В мёртвом виде приемлем поэт,
а живой он мешает всем.
Ангелов так прекрасен балет!-
к ним бы уйти, насовсем.


Уж лучше анонимною частушкой,
с великорусским нашатырным матерком,
войти в историю, а не бараньей тушкой
зависнуть над словесности материком.


Гулят голуби, воркуют: аллилуиа,-
на Оптиной монастыря стене.
И не надо мне гимна лучшего!
Не одолеть Россию сатане!


Немыслимо разнообразен Божий мир.
И всё на месте в нём и всяк необходим.
Лишь раковою опухолью люди,- мы
Божье чудо обратим и в прах и в дым.


Если что-то неясно – это только наша вина
и вопросами глупыми нечего Бога гневить.
Наша ему скотоподобность видна,
хоть по образу и подобью Божью на вид.


В Храм войди и Кресту поклонись,-
ты в миру сирота, колонист.


Тем, кто готовится, сволочь, к теракту:
в зад – геморрой, в глаз – катаракту!


Вот в Лавре мироточат черепа…
На полках книги пылью пахнут,-
иных страницы, с грустью, теребя,
я чувствую их пустоты опасность.


Не вышел бы геолог из меня,
тем более, 22-ой Маклай.
Шамань теперь стихами, изменяя
мечтам; на кухоньке камлай.


Не пейте с тем кто заводной:
как в омут, он в разор тебя утянет.
Он хитро начинает: «По одной?» -
и вывернет всего, как инопланетянин.


Высоцкий со смеху катается в гробу:
вот соль подорожала абсолютно!
Нас в очереди слухами сгребут
и поимеют порнографично-люто.


Чтоб увидеть небо в алмазах,
надо водочки – в меру – вмазать!


В икону плюнул глупый пионер,-
Ему сказали – сразу грянет гром!
Лишь на руинах уяснил старпер:
не спрячешься от кары в гроб.


Кавалер мой дедушка двух крестов.
Где теперь ты, дед мой, воин Христов?


Мне перед смертью матушка что-то
полуживыми губами хотела сказать.
И себя не прощу, не понявшего идиота!
Мне непонятен иных покаянный азарт.


Сбедила ноженьку коровушка и умерла.
Рыдала страшно мать и убивалася над ней…
Жаль, за пичужку вышла, а не за орла…
В какой из райских ям мать ждёт меня на дне?


Неправедно убитых не вернуть,
не воскресить погубленных напрасно.
Добьют нас дозы без меры внутрь,-
хотя бы это осознать прекрасно.


Поэт российский, почти, юродивый,-
альтернатива жизни уродливой.


И как-то, на даче, я замер в смертельной тоске,
и мне на рубашку, где сердце, бабочка села,-
то мамы душа меня пожалела! А на листке
и чудо любви материнской выглядит серо.


Тарелка супа и консервов банка:
так представляли коммунизм отцы.
Для поп тяжёлых непреодолима планка
и над собой смеёмся, до икоты, подлецы!


Уже не нужно мне от жизни ничего,
порой уж хочется заснуть и не проснуться,
но по ошибке выпьешь мочегон
и воскресаешь, как инструмент распутства.


Тотальный атеизм – победа коммуняк.
И к вере в Бога нас тяжело вернуть.
Покаяться способен ли маньяк?
Дорога к Храму не нашский путь?


Когда придёт Он грешников карать,-
слезы раскаянья есть и у меня карат.


Плачет природа в местечке Бутово…
Отслужил патриарх поминальный молебн.
Убиты за веру – нашими! – не мобутовцами.
Никаких не хватит оплакать неб!


А над Троицей Мамврийский дуб.
А чаша маленькая, как солонка.
Мы к Тебе вернёмся, Боже, кто не туп,
пропита ещё не вся силёнка.


Солнце заката на глади Волги
мне постелило героя дорожку.
Хорошо согревает рыбацкая водка!
И кажется: прожил не понарошку.


Корнилов побыл у чёрта в попе
и выжил поэт диссидентского толка,
и единственное, что он понял:
«Жить в России надобно долго.»


Кипяток – межнациональный напиток.
И если Байкал наш выжрет Китай,-
монах и поэт погибнут от пыток.
России судьба, как кипяток крута.


У нас хамно и хаммерно
и народ опять в дураках,
и без палат каменных:
дури мировой рекорд.


Плох Блок: Христос не командир
анархической матросни!
Что ж ты, гений, так намудрил?-
немыслимый наш тростник.


Нет, правда не нужна им, нужен компромат:
коллекция грехов у сатанинских слуг.
И знает лишь Господь, чем кончится роман
и лопнет как порочный, прочный круг.


Из души не уходит тоска,
лишь она меня отпоёт.
Позабудет душа о тисках
как отчалит к Богу в полёт.


До среднестатистичных лет дожил,-
пора о вечности задуматься, поэт.
Ты мерил всё на свой аршин,
а в этой мере исток всех бед.


Над могилами мамы и папы
еженощно Луна, как пламя свечи.
А рябина моя – лесное распятье.
А бессмертны лишь сво-ло-чи!


И это здорово – прожить лишь для себя,
и делать то, что нравится тебе и многим;
искусство и себя в нём упоительно любя,
но скромные Господь услышит монологи.


Да, мы народ которого не жаль:
нас погубили сатаны соблазны;
отняли, кто не сеял и не жал,
нарушив Божии балансы.


Разбить гитару – это не рекорд! –
рояль прикончить – это посложнее.
Прикончивший поэта – очень горд! –
Он нужника нужнее.


Эта икона Пресвятыя Троицы
над нами парит. Пусть, не Рублёв.
Слава Богу, Господь не торопится
Вытравить нас, сатанинских блох.


Не слушали пророков никогда,
мол, нету прока от пророков.
Но славу им, спустя года,
мы воздаём, рабы порока.


Я к могилам убитых в Оптине подошёл:
Господи помилуй! – и креста коснулся.
То убийство христиан повергло в шок,
но молчанье баранье было гнусно.


Уже понимаешь: ничего не будет –
ни любви, ни удач, ничего.
С больными ногами ты к Богу путник,-
добредёшь и останешься с ночевой.


Чудиле Хлебникову нравились облака;
свободному, голодному немного надо:
горбушку хлеба, кружку молока,
чтоб написалась Илиада ада.


А было – било – дубовый брус.
Это потом – колокола звонили.
Так собирала рать Святая Русь
и в бедах не татар – себя винили.


Уж не по Марксу жили, жили по Маркесу.
Шёл России последний распрод.
«Что же ты, тварь, помалкивал?!» -
и плюнет мне в харю Господь.


Простите нас, погибшие в боях
за Родину, за Сталина, за маму родную!
Простите, косточки, на боёв полях,
Родину-уродину неблагодарно-благородную.


У Бога неизвестных нет.
У нас же и герои неизвестны.
Беспамятность – ты донеси, поэт!-
нам не прощает Царь Небесный.


Поэтам неуютен этот мир,-
они его спешат покинуть:
дорога в никуда их скукою томит;
они – на кладбище, тропинкой.


Очень мало знатоков поэзии
да и живописи – не ахти:
не находят люди полезни.
Ты искал пониманья? Эх, ты…


За предков и детей обиднее всего.
И Третью мировую мы проиграли.
В подобии вселенских Васюков,
палёные мы делим горя граммы.


Похоже, не вернётся к Господу народ,
а это значит: катимся в погибель;
снесут с земли, как раковый нарост;
всё будет как в снятом сатаною клипе.


Воскреснет Русь, но не надолго. Я читал
и жутко стало мне, и я поверил.
Сей приговор составили мне не чета,
а ряд Творца и Господа поверенных.


Осеняет Россию десница Крестителя:
мы воскреснем, но только на час,-
очень сильны сатанисты-растлители
интернационально сучась.


Деревенский стол украшала солонка.
Деревянных ложек полёт…
Из заморских ед: килька, селёдка.
Всё - своё! Современник меня не поймёт.


Где твои косточки, Маринушка, лежат?
Какой Сизиф твой камень скоммуниздил?
Не дым табачный слезит твои глаза?
Не верю, чтобы Бог такую мать унизил!


 Вдруг бросить всё и больше не писать.
И душу, как дублон – ребром.
До 37-ми терпели небеса
мальчишку гениального, Рембо.


Мне не лежать в степи казахской,
под неуютным прессом синевы
об участи не зная крахской,-
контрольного с аврористой Невы.


Весёлый треск костра.
Уютный плеск волны.
И я опять остряк.
И мечты вольны.


Пусть для кого-то церковь, как театр
для нищих духом и несчастных,
но без неё нас всех растлят
и поимеют сильные нещадно.


И бесы верят и трепещут,
но продолжают подлый труд:
нам проторили в ад тропищу,
воистину, Денница крут.


Смерти разные я примеряю
и не нравится мне ни одна.
Больно трусливый я мирянин.
Больно страшен мил-друг сатана.


Доедаем дачи подарки;
хорошо когда чаша полна.
А под тучею, как под аркой,
тыквой снова зависла Луна.


«У них там секис сплошной!» -
советский турист в Югославии.
 Сегодня и вспомнить это смешно,
смешно мы себя прославили.


Авось над пропастью Россию пронесёт
и мы не рухнем в преисподнюю.
Кошмар сегодняшний не сон,
но я надеждой преисполнен.


Рассказывал на пристани старик;
его восторг в глазах моих стоит:
«Копнул и испугался: череп?! –
картошина – отвисла челюсть!»


И западная демократия – фуфло,
но «лучная из преисподен».
И не прикроет грех бабло,
когда предстанем мы в исподнем.


Что мешает на памятники Ленина
присобачить таблички или буквы отлить:
«Предтеча Антихриста.» От благодарного населения,
от официальных и всяких прочих лиц.


В день 100-летия прыгнул на плечи котёнок:
уж не душа ли твоя, Маяковский Вован?
Твой юбилей не отметил неблагодарный потомок:
перед Богом, людьми слишком ты виноват.


Лишь себе, любимому, поэт наш, служи.
А живого тебя, почти все, предадут.
Ты кумир поэтической салажни.
Ты – свободный – не проститут.


Монашескую тайну разгадать
мирскому человеку не по силам:
уж больно атеиста душенька горда.
Я, по сравненью с сыном, псина.



И всё с каждым годом удорожается.
Глаза поэтов и граждан – навыкат.
И жизнь, к сожалению, продолжается.
И смерть, пока ещё, к счастью, выход.


Мешает интеллектуям Господь:
Даешь анархию вселенского масштаба!
Но тянет безнадёгой и тоской
от гениальности твоей, сынок Остапа.
 

У гроба стоял камодский дракон,
с довольной змеиной ухмылкой.
А гений – в гробу – дурак-дураком,
отвергнутый глупой милкой.


Памятник надо ставить не Жукову,
а Астафьеву Виктору, ****ь!
Долг и память у нас черезжоповы.
За погибших обидно России бать.


Комом праха подкатится Маяковский.
На удавке Серёженьку приведут.
Трезво рассудят, не по-маньяковски
и дадут почётное место в аду.


Не в аграрном – в ограбленном секторе:
тихий ужас и лай собак.
С Луной тихо-помешанной побеседовал;
днём нащёл место где стояла наша изба.



Наш генофонд ордынец только драл:
но мы душили ублюдков-татарчат.
И к морю бегали и за Урал,-
где только кости наши не торчат!


Спасители России: водка, юморок.
А у кого-то хреновато с той и с тем:
мы – положительный урок,
надежнейшая из систем.


Очень талантливый господин:
«Маяковский – самый мёртвый поэт.» -
мёртворождённый, ты не один!
Кто поверит в твой трезвый бред?


Паскуда подагра, козёл геморрой!
Я бы без вас бы был бы герой!


Не хочу начинать с начала!
Не хочу я бежать за кордон!
Я – российский, товарищ начальник,-
одноразовый, как гондон!


Как-то слабо верится, атеисты:
Чтоб мы – жрали да срали. И – всё?!
В вас божественного атавизмы:
Перед Божьим созданьем восторг!


Продолжают юноши дедов хоронить:
сколь косточек кое-как прикопанных! –
хоть бы крест поставить, потом – гранит:
от неблагодарных потомков грёбанных.


Богоматерь-троеручица – наша икона:
я её помню с детских ногтей.
Православная вера наша исконна.
А предстанем в похабной своей наготе.


Чья эта формула: высказаться и умереть?
Хорошо бы, если б своей смертью:
поэт – дитя свободы! – не марионет,
не уклоняется от поединка с мерзью.


Была у матери энергия в словах:
до бешенства злодеев доводила.
Нас один ангел поцеловал,-
наследственный я возмутило


Давайте выпьем за хитрожопых,-
за хитрожопых никто не пьёт! –
они же Азии и Европы
опора и оплот!


Прижми, родина, к уху мобилу, -
мой могильный холмик земли:
прости обиды поэту-дебилу,
словоблудье моё замоли.


Сенбернара по имени-отчеству
я бы всех обязал называть.
В этом тот убедился с точностью,
кто опишет свой снежный ад.


Придумали язык поэты,
поэтому мир так многоязык:
Господь им нашептал проекты –
оставьте, националисты, бзик!


Пишут китайцы на нашем асфальте:
«Это наша земля!»
Зубки в ухмылке, братья, не скальте,-
нас они прикопают, мля!


Без Бога – убого.
Ты – с догом. Я – с Богом.
Не надейся: без Бога –
сикось-накось и боком.


Моя Россия квазимодна:
ножовкой отпилили горб.
У сэра Сэма, как попа морда,-
теперь по госту янки гроб.


Мать-покойница любила водицу,
холодную водицу любила мать.
Буду слёзы глотать я в адище,
под скрежежет зубов и дебильный мат.


И верхняя шушера – кухаркины дети
и забота их об утробе своей.
Им о свободе пидоров порадети,-
расплодила ты, Родина, сволочей!


Я к блюзу и близко не подходил,
но под блузой таилась тоска по блюзу.
А рискну: посмотри, поплюйся, похохочи
над моим поползновеньем по брусу.


Пить не закусывая – последнее дело,-
никакого здоровья не напастись.
Хватит ублажать бездарное тело –
душу спасают простые посты.


Как мать говорила когда-то моя:
«Над шабалами кураю.»
И штопает души, как парусину моряк,
вселенский диакон Кураев.



Смотрел бы и смотрел бы на огонь;
смотреть и слушать пенье б родника…
В игре дурной поставил всё на кон,
а для чего и не пойму никак.


Мама, милая, это смерть
передаёт привет от тебя?
Мне, дураку, спастись не суметь:
здесь и казнят второпях.


Случай из детства: летучая мышь
в дом залетела, перепугала
мать и меня. «Бойся, малыш,
в доме её, как угара!»


Колокола сменили горны
и – лагерями – пионерский рай.
И все забыли про мир наш горний.
Терпенья чаша имеет край.


Мы по слабому льду побежали:
он прогнулся трещащей волной…
Нас ругали за это пижонство,
но мы риск не считали виной.


Бывает и в лесу отыщешь уголок –
душа зайдётся от восторга!
И этот неугасимый уголёк
нас согревает средь холода и торга.


Не раскисая
как Исайя.
И – прочь!-
пророчь!


Где и на чьём решают совете:
вот от этих, нормальных, родится маньяк?
Много, много Божьих чудес на свете,-
но от порочных не может родиться монах.


И придёт момент расставанья тяжёлый:
и померкнет в глазах последний рассвет.
И уже никогда не поглажу я лаковый жёлудь
и весною жадно не съем первоцвет.


Пил и пил бы раифскую воду
и тобой любовался осенний наш лес.
Но я жру палёную водку
и в могилу спихнуть норовит меня бес.


У нацистов рожи похожи.
Не подсовывайте русским фашизм! –
ваши потуги пустопорожни
и ваш гнев как и пыл – фальшив!


Этот нас бы и вешал сам бы;
Мог бы и сжечь на костре.
Слабосильны словесные самбы,
хотя слово – ножа острей.


Пейте пиво
местного разлива!-
будет морда, как тыква;
боеголовка, как слива.


На поэтического гения облом:
слишком большой дерьма объём;
не с кем сравнивать Пушкина –
одни конопушкины да залупушкины.


Не убавилось тем запретных
и от них последствий вредных.
А может, не стоит про этих?
Давай, поэтик, проедим.


Как не тянитесь к вершинам, телята,
Мы не станем Пушкина-аса стройней.
«Чёрт меня дёрнул, с моими душой и талантом,
Родиться в этой стране!»


Настоящее, на спирту настоявшееся,
для кладбищенского только ящика.
Не будущее нам – дыру кобылью!-
И прошлое быть перестанет былью.


По пыли раскалённой мимо церкви
мы спешили тетрадки купить,
карандаши от Сакко и Ванцетти.
Социалистический райский быт.


На золоте зерна мы на ток катили:
в деревне не было счастливей нас!
Бесподобный сюжет для картины.
И всё опустошила дураков война-вина.


Романов исторических боюсь:
все современники нам врут и не краснеют.
Красивый вымысел, конечно, плюс,
коли закручен покваснее.


Жизнь Иисуса нельзя сочинить,
тут и да Винчи бессилен.
Бессильны козни слуг сатаны
пред верой и стены Бастилий.


Богов единственных не счесть.
Не счесть путей. Но вроде грома,
что Бог – один! Одна вершина есть
только с одной тропой подъёма!


До кровавого пота молился Христос…
Апостолы спали – слабые люди.
А дело уж пахло развязкой, крестом,
Поганой слюной Иуды.


Матерь Божья, твоих слёз бриллианты
вечными звёздами будут сверкать.
И всё, что случилось при Понтийстем Пилате
малопонятно умникам, как дуракам.


И не было достойнее тебя,
Креститель Господа Иоанн.
На всю вселенную славу труба
тебе пропоёт. Вспомнят ли нас?


Ты свидетель, поэт,
И поэтому будешь убит.
А любая власть – плеть.
И бессмертный враг – быт.


Ты один, против – рать,
только Бог поможет тебе.
На поэта народу – насрать:
он умеет только терпеть.


И может, Музочка к нам снизойдёт,
как Мерилин Монро, сестрица поэтов
и оторвём мы неподъёмный задок,
и выдадим, как Маяковский кое-что про это.


Не надо проклятий, заклятий!
Жизнь пресна? – а на что солонка?
И вечер катает на языке заката
снотворную таблетку солнца.


Время железное – золото куй!
Если кричат: доллар упал!-
Ты не верь: Америки жуй
упадёт – переломит Урал!


Вокруг Собора Блаженного Васи,
как на привязи, всё б ходил и ходил…
Лучше этого нет, товарищи,
он - один.


Не обмирай, поэт, не умирай!-
тебя за гробом ждёт не рай.
Не отдыхай, поэт, не подыхай!-
и после смерти – хула и хай.


Не разговор у них, а допрос;
с виду – люди, по сути – черти!
До понимания их я не дорос;
понял, кто мясорубку вертит.


Грязно не то, что входит, а то, что выходит:
итог человеческий – горы дерьма.
И даже гений крутой, ульяноволодин,
на хрен не нужен никому задарма.


Идея Творца фантастична в основе?
Человек был не нужен и в этом вся суть?
Вот святыми отпавшую треть восстановят –
миллиарды погонят на Страшный суд.


В деревне у меня искали так же вшей
И щёлкали, как на твоей, Артюр Рембо.
На этом сходство и кончается. И вообще:
писал я про стихи, мазилку и ребро.


Сколько жизней мы проживаем, друг?-
Вот детство, отрочество, юность, взрослость вот,
вот сколько нас! – перевоплощений трюк?
И жизнь, как матрёшка: ты тот и не тот.


И партией начальников была КПСС,
акционеров полузакрытое АО.
 А вякнешь против и тебе капец!-
сожрут с гавном.


«Статья-то будет – был бы человек!
Три года – каждому!- без следствия, суда!»
В России ХХ1 век,
А мы – ни туда, ни сюда.


Конечно, рая нету на земле,
но ада филиал мы называем Русью.
И за столом, от водки разомлев,
Скажу: «За Родину!»- и улыбнусь я грустно.


Мы своим пустырём подавились,-
нефть и газ качайте быстрей!-
осчастливим прыщавых Давидов,
если мы Голиафа глупей.


Христианство на ТВ не модно.
Слабо озвучить такой беспредел:
Сатана сел России на морду,
иерихонской трубою пердел.


Что-то в праведников не верится;
верится: каждый – сука из сук!
И симпатии – на изуверца.
А что вы хотели от дьявола слуг?


Ты из нас сделал, господи, смелую смесь!
Наше самодурство сатане на радость;
неужто же Тебя не подмывало сместь
нас, полудурков, и по второму разу?


Как поражают горы породы пустой!
Ты, как золото, Бог, святых намываешь?
Метод, конечно, надёжный, простой…
Не из нас райская минимальность..


Вы не прощайте нас, жертвы Беслана!
Хуже скотов мы, отдавшие вас на убой!
Плюнет потомок в наше время бесславное.
Скрутит Господь нас преисподни трубой.


Эти башни Торгового центра Нью Йорка,
Как 11-ый час существованья Земли.
Тут сатана, как кукольник дёргал.
Корни зла прахом жертв опять замели.


Четьи-Минеи читаешь – волосы дыбом!-
вот где собранье нечеловеческих мук
и чудеса, что придуманы, ибо
красота спасёт нас, не атеизм наук.


Всех умнее дурак Грабовой.
Не прощайте нас, дети Беслана!
Перед Богом, поэт, поскули, поной,-
ты Его возмездья посланник.


Колоссальный голос Марии Калласс!
Вот кого с наслажденьем слушал Господь!
В поисках подобья «Ла Скала» обыскалась…
Такое чудо – в прекрасно-страшненькую плоть.


Дождём весенним - Сергей Есенин!
А в Константинове так себе природа.
Где б Ты, Господи, семена не сеял –
прорастут и на форватере брода.


Все надеются на милость Господню,-
очень не хочется в преисподнюю
Господи, прости нас грешных!
Но не всех сволочей, конечно.


Что-то библейских знамений не видно,
чтобы волосы дыбом у нас подняло.
Слабо верится в тормоз Иисуса Навина,
может, софитило дьявольское НЛО?


Рецензии
Мне понравилось.
Все задаем вопрос: кому она улыбается?
Правильнее, наверное, сказать: что она замышляет?..
С уважением,
Дуб, о котором спрашивали, находится в с. Глинное, Брянской области.
Чтобы обхватить нужно 6-ро взрослых!

Алексей Филаткин   18.04.2012 21:00     Заявить о нарушении
Резные листья - шириной в ладонь!
А жёлуди, как лампочки зелёные.
Растительного царства слон.
Негр леса. Млнумент земному.

Александр Тимошин   19.04.2012 15:05   Заявить о нарушении
В эти стихи надо вчитываться, а не просто пробегать глазами.

Анатолий Мармазов   14.08.2012 22:46   Заявить о нарушении