Ромео и джульета, о панках и металлистах, ирония

Две равно уважаемых семьи,
В Москве, где начинаются событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Но судьбы двух враждующих домов
Сплетутся, удрученные потерей.
И тишина средь рокерских миров
Найдет приют, откроются вновь двери.

Никто уже не помнит смысла розни:
Быть может, пива не хватало всем,
Иль кто-то пошутил, подстроил козни.
Короче, было там достаточно проблем.

Тогда восстала группа металлистов,
Мол, панки им дорогу перешли.
Но панки – это ж панки! Анархисты!
Тут мигом все в порядок привели…

И вместо выездов на Воробьевы Горы
Мутузили друг друга пацаны.
То схватки, то убийства, в общем, ссоры,
В сердцах у самой матушки-страны.

И эти распри всем мешали жить,
Все неформалы прятались в подвалах.
Не только «эмам» приходилось ныть,
Но готам тоже: их совсем осталось мало.

Так проходили месяцы, года
В Москве, где продолжаются событья.
Ну что за бесконечная вражда?
Но вскоре кончились все те кровопролитья.

Жил в том районе парень – хоть куда!
И ирокез, косуха… прям красавец!
И к девкам не пристанет никогда,
Вот только предал он своих, такой мерзавец!

Тот парень панком был уже с рожденья,
Но, в тайне, он украдкой и тайком
Послушивал в подвале «Арии» пенье,
Совсем один, холодным вечерком.

Его друзья его не понимали:
Мол, шляется по вечерам один!
Им повезло, они еще не знали,
Что друга ждет на том кривом пути.
И парень тосковал под лязг металла,
И душу грызла гончая-тоска.
Ему кого-то в этом мире не хватало.
И чудилось: Она совсем близка.

А в доме металлистов, все, как прежде
Запилы на гитарах, рев, мотор.
Жила там юная девчонка, вся в надежде
Что встретиться когда-нибудь ей Он.

Она мечтала не о черной коже,
И не о байках, не о кольцах, нет.
Она мечтала, что судьба ей тоже
Пришлет однажды выигрышный билет.

Она сидела в одиночку вечерами
И пела песню «Прыгну со скалы».
Смотрела в даль зелеными глазами,
Шептала: «Где же, где же, милый, ты?»

Однажды, темной ночью, в мрачном парке
Засели панки металлистских девок ждать.
И той девчонке, словно в старой сказке!
Приспичило в тот вечер погулять.

На кладбище вдали завыли готы,
Девчонка вздрогнула чуть-чуть, но шла вперед.
И надо было делать с этим что-то,
Иначе ее кто-нибудь «УБЬЕТ»!

Тут мимо панк с «арийской» «тихой» песней
Шел мимо, вдруг услышал смех друзей.
И поспешил туда он, где, известно,
Металлистке становилось все страшней.

Накинулись друзья на ту девчонку,
Напульсники, ошейники – все в ход!
И взвыл еще сильней, как собачонка
На кладбище, в часу полночном гот.

Темно той ночью было, плохо видно,
А потому приятели тогда
Не поняли, с кем бились, очевидно
Девчонка там ходила не одна.

Отбив девчонку, панк с ней убегает
И понимает: вот Она – судьба!
И металлистка вся от счастья тает,
Быть может, скоро кончится вражда!

С тех пор, они встречались в этом парке.
Он пел ей панк, она ему металл.
Но как-то раз, для этой милой пары
Как и для всех, час роковой настал.

Брат металлистки вечным был изгоем,
Любил сестру, но в тайне ото всех.
Узнав про панка, он решил, что смоет
Позор лишь кровью вражеской, как грех.

Подкараулив панка темной ночью,
Тот металлист вонзил ему в грудь нож.
Но только панк тот оказался другом «вора»
Любви. Убийству ныне цена – грош.

Узнав о смерти брата, парень
Отмстить решил, убив его «судью».
За это он судьбы подвергся кары
И потерял любимою свою.

Его изгнали, он уехал в Питер,
Но жить не мог он, зная, что Она
Осталась там, ее он не увидит.
Она клялась ему, что будет век верна.

Тогда девчонка притворилась мертвой,
И весточку послала для Него.
Но так уж суждено им было сверху:
Письмо девчонки затерялось, не дошло.

Узнав о смерти девушки изгоя,
Друг панка понял: он, как друг
Обязан рассказать ему, что смерть
Сужает поминутно судьбоносный круг.

И вот, найдя приятеля в «TaMtAm»’е
Он говорил: «Мой друг, прости, она мертва!»
И замер панк, как будто от удара.
И разум помутнили те слова.

И он вернулся, вопреки изгнанью
Нашел любимую, но та была хладна.
Не знал он ни о чем, вот наказанье!
Он думал, что она была мертва.

Но это – просто яд замедлил пульс.
И парень не услышал  сердца стука.
Он лег с ней рядом, и попробовал навек заснуть,
Чтоб наконец закончилась разлука.

Достав «Макарова» он прострелил висок,
Но умирал с божественной улыбкой.
Таков был для него тяжелый рок,
Таким для них счастье оказалось зыбким.
Лишь выстрел отгремел, Она проснулась
И увидала мертвую любовь.
И лишь она любимого рукой коснулась,
Как замерла от боли в жилах кровь.

Наутро, их нашли, лежащих вместе.
Убитых болью мук своей любви.
И проклинаемы добром, любовью, честью
Закрылись вмиг глаза слепой войны.