Оборванная струна

     Однажды я слушал выступление симфонического оркестра. В первом отделении играли «Фантастическую симфонию» Берлиоза, а во втором – Равеля и Дебюсси.
     Берлиоз мне понравился. В перерыве я выпил два бокала шампанского. Я знал, что следующим номером будет «Болеро», и решил, что шампанское не помешает.
     Равелевское  «Болеро» динамикой напоминает «Пасифик 231» Онеггера. Но в железнодорожном опусе Онеггера нет, конечно, той чувственности, которой переполнено «Болеро». Хотя, может быть, некоторые меломаны томятся и возбуждаются больше, когда слушают «Пасифик».
      После первых же тактов «Болеро» я понял, что исполнение будет удачным. В звуках маленького барабана чувствовалась огромная скрытая энергия. С каждым проведением темы напряжение нарастало. Я заметил, что покачиваю головой и слегка постукиваю пальцами о колено.
     Вступали все новые и новые инструменты; музыкальная ткань насыщалась и расцвечивалась. К середине пьесы мне хотелось уже выражать свои эмоции как-то энергичнее. Но приходилось оставаться в кресле, ограничиваясь движением плеч, постукиванием правой ладони о колено и левой ступни об пол.
     Ближе к середине пьесы мое внимание привлек виолончелист во втором ряду. Он не только притоптывал и тряс головой, но еще и размашисто водил смычком и раскачивался из стороны в сторону. Иногда он даже подпрыгивал на стуле.
     Я ему позавидовал: мне нужно было сдерживать себя, а он мог делать, что хотел. Я завидовал ему даже больше, чем дирижеру, потому что дирижер (скорее всего, умышленно) жестикулировал очень сдержанно.
     Внезапно у виолончелиста лопнула струна. Все в зале, наверное, слышали этот звук, но только я понял, в чем дело, – ведь я не отрываясь смотрел на музыканта.
     Виолончельные струны рвутся редко. Чаще такое случается у скрипачей или альтистов. Я видел однажды, как лопнула струна у Башмета. Но я никогда не видел, чтобы рвалась струна у виолончелиста.
     Музыкант осторожно скрутил струну. Оркестр продолжал играть. Музыка звучала все громче и громче, а музыкант сидел почти неподвижно и только слегка покачивал головой.
     Я злорадствовал. «Вот так, дружище, – мысленно говорил я виолончелисту. – Посиди-ка тихонько, как обычный слушатель».
     Сам я отбивал такт левой ногой, и шевелил пальцами, и качал головой, и даже раскачивался, как это делал виолончелист.
     Музыка достигла кульминации. Тутти оркестра закружило меня, словно смерч.
     Когда все закончилось, я вскочил со стула, захлопал и закричал «Браво!». Дирижер повернулся и поклонился. А виолончелист сидел на своем месте и тихонько постукивал смычком о пюпитр.