16. Смерть - женшина - Смерть. Фрагм. Мушкетёров

              .            .            .
...Сплошная ночь отборных передряг:
дорожку дама выбрала кривую.
Час был глухой. Квартет хмельных бродяг
топтал у подворотни мостовую.

Какую-либо жертву много лет
бродяги ожидали тут подолгу.
На одинокий женский силуэт
реакция была сродни восторгу.

Один из них сказал: – Гляди-ка,  Пьер!
  Та  дАма  из таверны – вновь нам в руки!
   Не вынесла с тобою, Пьер, разлуки...
Ещё бы пять минут и Шарль успел 

прийти бы своей женщине на помощь.
Но он был далеко, а местный сброд
ей выскочил навстречу: – Эй, ты помнишь,
  тебе мы обещали наперёд

  любовным оделить тебя вниманьем?
  В твоих же интересах, отнестись,
  мадам, к желаньям нашим с пониманьем.
   И с  цЕнностями,  милочка, простись.

Не дрогнув и не разу не споткнувшись,
пошла к мужчинам в масках леди Клер,
и те, что наводить привыкли ужас,
немало удивились. Мрачный Пьер

ей сделал шаг навстречу: – Стой, красотка, –
и показал идущей даме нож. –
Вперёд лишь через  нас  перешагнёшь.
– Пусть так и будет, – вымолвила чётко

с презрением она, не сбавив шаг.
– Ты, Пьер, не  убивай  её за дерзость.
Зачем  нам за неё, коль что, вышак?! –
пугавший усмехнулся. – Ну-ка,  где здесь

наш лакомый набор к запросу яств?
Прочь, Пьер, я не к тебе, ты не сисяст.
Перехвативши инициативу,
Вожак шагнул вперёд и дался диву:

глаза у жертвы, словно у змеи.
Накрыло  страхом  душу атамана
и тут он вдруг увидел, как с земли
к нему поплыло облачко тумана,

оформилось, задёргалось, как мим,
и взмыло  привидением  над ним!
Вожак услышал вой, какой-то шелест
и голову задрал, роняя челюсть.

Брезгливо глядя, как на жалких крыс,
на королей ночного произвола,
красотка приготовила сюрприз
жестокий для ближайшего к ней вора.

Короткий взмах рукой, кинжала блеск,
натянутой на горле  кожи  треск –
и  нету  вожака у крыс квартала!
Намеченная в жертвы хохотала.

Остолбенела грозная братва.
Никто уж не вставал пред дамой в позу.
Кураж бродяг рассыпался, едва
ночной расклад не в их сложился пользу.

Что психика у них мягка, как воск,
не ведали разбойники и сами.
– То призрак из таверны! – чей-то мозг
взорвался от догадки.  Парусами

прохлопало над ними и слилось
с ночною мглой  бестактно привидение.
Когда б бродяги дружно или врозь
напали  б на мадам, то их везенье,

возможно б, и  вернулось  к ним в ночи,
но Клер их упредила, замочив
всех с дьявольскими скоростью и силой
и с яростью, для них невыносимой.

Вот эту-то последнюю возню,
которую Шарль принял за расправу
над слабыми,  услышал  он и с правом
лица, неравнодушного ко злу,

отважно устремился к месту бойни.
Один полуживой ещё стонал.
– Кто вас? – спросил герой.
                – Между  собой мы
повздорили.  Случается... порой, –
ответил умиравший – было стыдно
признаться в том, кто вырезал их всех.
Его добил презрительный бы смех.
...Смотрелись бы ужасно аппетитно

бродяги в лужах крови для собак,
но псов бродяги сами же и съели.
Шарль сходу поскользнулся в луже. Бряк! –
разбилась лампа.  Сразу заблестели

от масляных горящих ручейков
далёкие предметы. В поле зренья
попал кинжал, которым, как щенков,
бродяг тут покромсали. Вот везенье –

кинжал знакомый! Да ведь это тот,
которым снаряжал он Афродиту!
Но как, когда к какому-то бандиту
попал он, чтоб порезать тут народ?!

А жертвы? Что? Вели себя смиренно?
Где Афродита? В холод, в пот и в жар
бросало сыскаря попеременно.
Очистив окровавленный кинжал,

задумался он, стоя в подворотне:
«Исход смертельный тут неотвратим.
Убитые – все в масках, значит им
кого-то было  грабить  так вольготней.

По почерку убийца был один.
Но справиться как  смог?! Они ж не куклы!
Но он – специалист  кровавой кухни.
Смел до безумства, но ведь не кретин?!

Кто их зарезал, мне не  всё  едино.
У мертвецов ножи есть и дубины.
Причём в крови – один лишь мой кинжал,
но я им  Афродиту  снаряжал.

Клинок при  ней  был, помню по подвалу.
Её мог кто-то опекать в пути –
вот он-то и прирезал всю ораву.
Один? Моим кинжалом? Упустил

я явно что-то важное. Труднее
представить, что у женщины самой
хватило сил убить их, в западне ли,
где ожидали жертву в час ночной,

иль в силу обстоятельств, мне неясных».
Недолго в размышлениях напрасных
Шарль время в подворотне коротал.
В ночной тиши, как есть, на весь квартал

раздался цокот башмачков бегущих.
Шарль осторожно выглянул. Она!
Конечно, Афродита.  И одна.
Вернулась к мертвецам, лежащим в гущах

застывшей крови? Возложить венок?
Иль разыскать утерянный клинок?
Огонь на мостовой  смутил  красотку
и внёс степенность в быструю походку.

Шарль поразился: какова жена!
Действительно,  отважна  Афродита!
…С тревожной осторожностью она
пошла по кругу. Шайка перебита

вся ею, ну, а кто разжёг огонь?!
Кинжал, жаль, как сквозь  землю провалился.
И тут из подворотни докатился
весёлый шёпот: – С нами вся Гасконь!

– Ты  здесь, мой д'Артаньян! – горячий шёпот
услышал Шарль от женщины в ответ. –
Нашёл ли мой… нет, наш  кинжал ты? Нет?
– Разглядывал я этот  хорошо сброд –

всем на тот свет помог уйти кинжал.
В крови по рукоятку,  он лежал,
хозяйкой обронённый или  кем-то.
Кто ж тот  боец,  достойный комплимента?

– Охотников за честью леди Клер,
как этих вот  мерзавцев, например,
ждёт самая жестокая расправа.
– Нет, ты не  пропадёшь  по жизни. Браво!

        И кто же всех мерзавцев порешил?
Хотелось бы  взглянуть  хоть на кого-то
из местных, неизвестных мне страшил.
Так у  кого  ж – беречь тебя – есть льгота?

– Сама себе защита я во всём.
Убила всех! А что же –  ублажать их?!
Поверь, что обошлась без провожатых.
– А я так волновался, что весь сон

с себя согнал и самым бодрым зраком
готов тебя стеречь. Да, ты крута,
но всё же поддалась тогда козакам.
Но ты была тогда совсем не та.

– Каким ещё  козакам?! – с удивленьем,
как показалось Шарлю, неподдельным
она спросила, за бродяг берясь
вновь с самообладаньем запредельным. –

Злодеи в первый и в последний раз
имели дело с женщиной отважной.
Тебя мой подвиг, видимо, потряс,
а как я с ними справилась – неважно.

У этих вместо душ – одна труха!
Главарь их – вообщЕ  пёс шелудивый!
– И у тебя не дрогнула рука
Все глотки перерезать до единой?! –

огромные мурашки по спине
ползли у д'Артаньяна от признанья.
– Спаси, Бог, Ла-Рошель от вырезанья,
но эти сдохли по своей вине!

Сначала по-разбойничьи в таверне
до крошки и до капли  весь наш стол
обчистили, а нынче произвол
их был проявлен в распоследней скверне! –

сказала жёстко дама, и огонь
ей придавал вид фурии реальной.
Гасконец положил ей на ладонь
подаренный кинжал.  Акт ритуальный.

Мол,  всё  теперь – в твоих руках, неси
себя по жизни гордо, но… по-женски.
А то и  мне  уж – Боже упаси! –
тебя во век не гладить против шерстки.

Гасконец  беспокойство  проявлял:
мол, как сама, не дышит ли на ладан
душа её, не нужен ли привал?
Но избегал встречаться с дамой взглядом:

– Поверить страшно, что с одним ножом
ты вышла против них и… всех не стало.
– Они бы не полезли на рожон,
коль знали бы, что я опасней стали.

– Кровь не твоя, но на твоём плаще...
Ну, а куда же, Афродита,  шла ты?
Туда? Уж не к Барасу ли в палаты?
Зачем со мной рассталась вообще?

– Зачем груз лишних  знаний, чтобы грыжу
себе нажить? Ой, к нам идёт патруль!
– Я никого не вижу и не слышу.
– Услышать бы и  ты  мог, маршируй

они ватагой, но... их только двое.
Скорей идём отсюда и не спорь!
– С тобою спорить – дело роковое.
– Нам боком обернётся наш простой.

Сейчас вложу им в руки их  ножи же.
Случилась, мол, резня между собой
у тех, кто вместе вышли на разбой.
– Эй, осторожней там, в кровавой жиже!

Хотя… ловка, сильна – кровь с молоком!
Вон как волчар умело завалила!
– Не брать же их с собой!  Порожняком
уйдём, куда хотим.
                – Ты – заводила,
ты и веди. Не  я  же – резидент.
– Барас мне ключ дал от своей берлоги.
– Начальник контрразведки – наш клиент?!
Дал ключ от дома?!
                – Это только крохи
из тех услуг, что мне окажет он.
Надежд он не питал, что всякий дон
захаживать к нему ночами должен,
но мы его визитом обнадёжим.

За дымом от горевшего хламья
уйдя из поля зрения дозора,
они к жилью Бараса вышли скоро.
– Барасу намекнуть успела я,

что в Ла-Рошели я не ради хера,
а волей адмирала Бекингема.
Пока ему совсем не поплохело,
его мозгам была не чужда тема

морального единства пред врагом
в верхушке ларошельцев. Мне вдогон
летела умирающего воля,
и отправлялась я не в дармовое

турне, а с твёрдой миссией найти
возможного предателя среди
реальной власти в стане осаждённых.
Должна я, как заботливый садовник,

повывести немедля сорняки,
чтоб не нашлось предательской руки,
открывшей бы ворота Ла-Рошели
иль тайно бы расширившего щели.

Барасу я представила всё так,
чтоб не искал зарытых он собак
и прямо заподозрил де Бриенна.
Мол, вот в ком угнездилась вся измена,

и герцог Бекингем об этом знал,
но исключить хотел такой финал,
в котором де Бриенн сдаст подло крепость.
– Чтоб де Бриенн и сдал?! Ну, нет Нелепость!

Ведь не настолько глуп наш де Барас,
чтоб этому с пустых поверить фраз.
– Чем ложь глупее, тем правдоподобней –
об этом знает даже мир загробный.

Назойливых  мурашек  легион
вновь соблазнился кожею героя.
Страх не давал мозгам его покоя,
чтоб в логике искал  прорехи  он:

– Да, ты уже была наверно  дважды
от смерти в эту ночь на волосок.
– Достаточно взглянуть на смерть однажды,
чтоб после жадно, за глотком глоток,

пить заново от жизни с наслажденьем.
– Будь счастлива вторым своим рожденьем.
Когда тебя в подвале я узрел,
ты не дышала и бела, как мел,

была, валяясь с расчленённым трупом.
Но смерть тебе в подвале немила.
– Да, в результате я не умерла,
но в положенье оказалась глупом.
– Но как же ты...
                – В том нет моей вины.
Трактирщица врасплох меня застала
убийственным ударом со спины.
Очнулась я, когда она хлестала

дубьём тебя и мужа-дурака.
И тут я разозлилась до предела:
мясистые её окорока,
в отместку ей,  обрезать  я хотела.

Однако возвратила ей должок –
огрела негодяйку по затылку.
Хотела завязать её в мешок,
ей сунув расчленёнку в носопырку.

Ей выколоть  глаза,  такой-сякой,
и сунуть  мертвечину  бы в глазницы!
Но не нашла  мешок  я под рукой –
с твоею стала  раною  возиться.

Рыдать я не рыдала – просто рёв
не  свойственен  мне – выплаканы слёзы.
А убедившись, что ты жив здоров
и для тебя не видя уж угрозы,

пошла  сюда  я. Вот от дома ключ.
– Как ты решилась выйти в город ночью?
– Не так уж по ночам он и дремуч
и в этом убедилась я воочию.

– Как быстро удалось ожесточить
твою натуру подлым гугенотам!
Я  сам  уж их сюрпризами измотан.
Поверить, что в груди твоей стучит

сердечко Афродиты, нежной птички,
ещё трудней мне после жуткой стычки,
в которой ты сама была, как смерть.
Будь я сам дьявол, за тебя краснеть

мне не пришлось бы как за ученицу.
Попала к людоедке ты в темницу
и, словно почерпнув жизнь изо льда,
воскресла.  И никто не изодрал

тебя: ни людоеды, ни бродяги.
Выходишь из любой ты передряги,
а всем твоим противникам – хана!
  Мне думалось, что я, тебя храня, –

единственный  защитник твой повсюду,
а вышло так, что  ты  меня спасла.
И вот уже скучаю я по чуду
и подвигов жду новых без числа.

Едва вошли, на ключ дверь заперев,
как слышен стал снаружи гам дозорных.
– Ты – амазонка и твой шарм – не блеф,
а факт без наслоений иллюзорных, –

помпезно подытожил д'Артаньян,
войдя туда, куда он не был зван.
А где-то через час, сну непокорных,
застал их де Барас в своих покоях.

Лишь чувство удивленья улеглось –
заботлив  стал вернувшийся хозяин.
– Вы ешьте, пейте, дорогой мой гость! –
взор де Бараса был столь лучезарен,

гостеприимен под любым углом,
что Шарль не  оскорбился  за столом,
когда Барас увёл его «супругу»,
мол, тет-а-тет не сводится к досугу.

И выпил д'Артаньян, и закусил,
а после у него хватило сил
подкрасться к двери осторожным вором,
из-за пристрастья к тайным разговорам.

Шпиону был неплохо различим
эмоций полный голос де Бараса:
– Я поддержу без  страха  ваш почин.
Да и кого я вообще боялся?!

Готов сдержать я слово как джентльмен.
– Пусть будет обезврежен де Бриенн,
а после, по стратегии милорда,
возглавите вы вылазку из порта.

Коль дружно бить сюда и вот сюда,
разрушим королевскую плотину –
прорвём осаду раз и навсегда.
– Понятно распоследнему кретину. 

– Итак, мой друг, всё дело в маяке,
чтоб в нужный час, с учётом форс-мажора,
подать сигнал. Да, попадёте скоро
вы из огня да в полымя, а кем

потом гордиться будут в Ла-Рошели,
подскажет нам конечный результат.
– Ух,  надаём  мы недругу по шее!
Милорд ваш на том свете будет рад.

Обговорили всё подробно с вами,
а что же ваш супруг...
                – Он не у дел.
Политику не делаю с ослами.
Шарль, это слыша, просто обалдел.

Хоть был и пьян, задумался он крепко.
К ослам он причислялся крайне редко.
Двойную Афродитину игру
вернулся Шарль обдумывать к столу.

Спустя минуту в зал вошёл хозяин:
– Всю ночь волненьем остаюсь терзаем
за вашу жизнь – на улицах шалят!
На мостовой уж  трупы  сплошь горят.

Безжалостно зарезавши друг друга,
лежат себе на улице в рядок.
Чёрт с ними, коль очистится округа!
А хрупких леди  охранять – мой долг.

А заодно приходится  мужей их
брать под защиту от ночных угроз.
Не даст, надеюсь, вкус вина в фужерах
моим расспросам перетечь в допрос.

Вы, дон Хосе, попутно  повстречали
кого-нибудь, кто… встал вам поперёк?
– Нет, мне никто не встретился вначале
и  позже  я б не выставил упрёк

сегодня никому за поведенье.
Когда я из таверны шёл сюда,
над головой промчалось привидение,
но на него, понятно, нет суда.

Проверенный имею  глазомер я.
Большое привидение…  одно.
– Не слышал, чтоб хоть раз из подземелья
чего-то ради б  выбралось  оно.

Что ж делать с  вами,  коль так неспокойно?
Теперь тут оставайтесь до утра.
Себя ведите чинно и пристойно.
Супруга ваша, вам в пример, мудра

настолько, что, выстраивая планы,
исходит из  возможностей  моих.
Противников своих, всех, кто упрямы,
в упрямстве их  разубеждал я вмиг.

Гарь чуете? То от горевших трупов
мерзавцев, промышлявших по ночам.
Прирезали б они вас также тупо,
как и друг друга.
                – Даже англичан?!

– Ух,  повезло  вам, что не наскочили
вы на весь цвет разбойничьих манер!
Такой  розанчик – ваша леди Клер!..
«Розанчик? Да скорей уж перчик чили»! –

с усмешкою подумал д'Артаньян.
Хозяин продолжал: – Осечки редки.
Пусть я ещё не старый ветеран,
покрытый славой в деле контрразведки,

но происки врагов срывал раз пять.
А вам гораздо выгоднее стать
приятелем  мне, нежели… да ладно.
Вам ведь и так давно уж всё понятно.
Как есть, невозмутимо пьяный вид
гость подтвердил блаженною улыбкой:
– В шпионской переписке с кармелиткой
я был, уча с ней в койке алфавит.

– Я рад, что вы не враг и не мошенник,
что вы – доброжелатель Ла-Рошели,
а не какой-то засланный шпион,
чей поиск  кардиналом  вожделён...