И наслажденье писать - лишь тень наслажденья...

               "И наслажденье писать - лишь тень наслажденья былого..."

               ("Это письмо - о поэт! - царей величайший потомок..."

                Овидий)


И наслажденье писать - лишь тень наслажденья былого,
может быть мастерство трепет наивный крадёт?!
Как я горел над строкой,
рифмы едва подбирая!..
Как потирал я чело,
силу таящей рукой!..
Цельностью мысли - хвалиться не приходилось,
но было светло
и казалось, что Муза меня обнимая -
в высь увлекает...
Размывом небесным - весь становился!
Редко такое в последнее время бывает.
Возможно, я вдохновением износился...
Не знаю!
Стал я другим
и Муза стала - другая...
Строчка приходит - тропою, ведущей сквозь чащу...
Фразой готовой - даль открывает мне слово...
Но сердце бьётся - не чаще!..
Словно орёл, но в зените -
точкою ставший,
над говорящим стихами мною - парит
глаз не спящий - контроль
над общим потоком речи -
холодное, цепкое око,
без слов говорящее: "Нет!" или "Да!" -
быстро настолько, что не приходится
править, пользуясь ручкой -
мало зачёркиваний в черновиках.
Радость процесс доставляет -
скрывать я не буду,
да и томление есть накануне -
удушье
с выдохом вольным
и вдохом свободным -
нежданным -
над ощущением слова,
идущего сквозь
всё, что собою осознаю...
Взгляд на предмет -
вдруг магнитною силой
в себя вовлекает
многое, что уходило от взгляда...
Кроною, облаком, женской походкою
лёгкой или улыбкой ребёнка,
или звездою мерцающей разноцветно,
или прохладою горной (ведь ощущение -
взгляд для поэта и - запах, и - звук,
и - из памяти образ - всё взгляд,
наполняющий силою стихотеченья...) -
вдруг целый мир воскрешаю,
мёртвый доселе, конечно
я рад, - горным, дарующим
городу знойному бриз, становлюсь
я ущельем - скалы и ели,
и водопад, и ледники, и снега,
что не тают, и снежный барс,
и орёл в вышине - если пишу
о горах, как в ущелье реальном -
во мне обитают, радуя в строчке
дыханьем живым, в стих легко
я внедряю всё, чем на этот
момент, всею жизнью своею богат...
То, что сказал я в начале
стихотворенья и в середине - со мной,
и в конце - перед глазами
стоит... Я не знаю заранее,
что - станет словом, каким - будет
образ, но говорю, как плыву по
реке с тягой течения мощной
и вижу, то друга лицо из поры
подрасстрельной - в махорочном чаде
сияет незлобностью проникновенья
в то, во что вникнуть без осознанья близкой кончины, дано
ли земному?! - не знаю - то, луг из детства
альпийский с цветами, как
парашюты с десантом дурмана
пьянящего встанет на горизонте
взгляда-строки... облако с кроной
заговорит пантомимой не званной,
крик ночной птицы напомнит
котёнка, что выброшен в дождь
был соседкой и плакал в
мальчишеском сердце моём, и заставил
выйти во мрак, и внести его
в дом, и отмыть чисто-чисто,
и смотреть, как потешно язык
его розовый, нежный справляется
с молоком, над хрустальной розеткой,
что мама для этого взять мне, не запретила...
Господи, сколько всего накопилось
за пятьдесят мною прожитых
лет, сила Твоя - моя Муза
сегодня, так вижу, строго,
торжественно, жёстко порою -
движение речи я ощущаю...
Под силу ли жалкому, грешному мне,
волей своей поднимать те пласты,
что, как плугом целинным ломая
сопротивление материала, -
строкой поднимаю?! Что там,
Овидий сказал в изгнаньи своём,
о наслажденье писать?! - только
тень наслажденья былого... Далее
он говорил там же, о вдохновенье
слушателем порождённым - - крепнет
оно от привета, слава
дарует поэту полёт мощнокрылый...
Так было в Риме, возможно, а ныне,
в отчизне мне кровной, я знаю - слава калечит
поэтов - в ничто превращая...
Банкеты и ублаженья, выспренные
величанья, денежные поощренья,
титулы и назначенья, скажем,
на место министра или посла,
пьяная сытость, с чуждыми слову
общенье - гибель для дара,
что небом, как милость - наперекор
притеснениям жизни обычной
даётся... Не уповаю на славу земную,
но знаю: милостью Божьей,
стих мой матёрый -
не наслажденье, но чуждое
жгущая лава - этим и радует
стихотворенье... Ручка в Господней
деснице, - верностью скромным
тетрадкам, хранимым
с любовью в казармах, больницах,
темницах - горжусь я по праву!
Муза былого меня навещает
нет-нет - баловница -
вновь ощущаю тот пыл
подростковый, сердце, как
птица над миром прекрасным,
славящим строчки мои,
глупо мчится, но это - проходит...
И снова, и снова - тропкой
над бездной, с холодным
почти-что рассудком,
над тьмою наземного ада,
пророком усталым проходит,
верное светлому,
память о павших пророках
хранящему шагу, -
слово для мира уродец,
слово - первопроходец,
в котором, как в скалах
былинного Геликона,
змеится (до меты Пегасовой) -
Иппокренова влага -
вневременным и внерасовым
светом,
с памятью плодоносящей
за Летой
поэзией настоящей...
Это -
прекрасно!!!