Ботаническая поэма в прозе. 22. Мох сфагнум

Контакты с каждым растением – это большой кусок судьбы. И начав рассказ о мхе, я и не предполагал, сколько он размотает из клубка памяти…

На мое великое огорчение, мхи к травам не относятся. Но на этом основании выгонять их из собрания моих признаний в любви к травам не буду, ибо они, как и все живое, прекрасны и полезны, не говоря уже об их интересности.

Мох – это седая древность северных народов. Сухой мох – это и мягкая постель, и отличное утепление дома, и простое средство для затыкания щелей, и, что важнее всего, заменитель медицинской ваты. Не помню где, но видел, как с мохового болота снимали слой мха и сушили его для дальнейшего употребления в домашнем хозяйстве. Мшанки были длинные, сантиметров по тридцать, белые и лишь на вершинах малюсеньких чешуйчатых розеточек – зеленые.

А познакомился я со мхом и лишайником в три с небольшим года, когда мама «ввела» меня в дом отчима в подмосковном Пушкине. Помню, как впервые в жизни увидел странное устройство с не менее странным названием – кОзлы. Открытая терраса, наполовину занесенная в рост человека снегом, и отчим с мамой, в телогрейках, пилящие широкими взмахами березовые дрова. Острая пила звенит, и из-под нее туда-сюда вылетают вееры белых, душистых опилок. Тогда это зрелище было более завораживающим, нежели много позже движение яркой точки первого искусственного спутника по небосводу…

Электричества в поселке еще не было, и потому печи топили только в темноте и в лучшем случае при керосиновой лампе. …Открывается дверь с террасы, и мама в облаке пара вносит в дом охапку березовых дров и кладет перед печью на пятно, освещаемое пламенем огня. Я подхожу к дровам и завораживаюсь диковинными растениями на белых боковинках дров. Одни из них, с горьким запахом, напоминают морозный узор на стекле. Это лишайник. А другие похожи на неведомый мне тогда изумрудный бархат. Это молодой мох-сфагнум. И пока дрова не попали в топку, я насыщаю свою память настоящим чудом.

Другая впечатляющая встреча со мхом произошла через тридцать с лишним лет – в 1979 году. За год до этого мы, четверо бородачей-диссидентов, лишенных права на труд, ездили в Новгородскую область на сбор клюквы – с целью поправить бюджеты наших семей. Во время этой необычной "командировки" я увидел в сотне шагов от себя озеро, на которое обещал самому себе непременно вернуться. И вот вернулись. Вдвоем с женой. Только для того, чтобы еще раз увидеть…

Озеро находилось в четырех километрах к югу от станции Анциферово восточной железной дороги Москва–Ленинград. С полкилометра тропа шла на юго-восток вдоль железной дороги, а потом уходила на юг в великие новгородские леса. Через пять километров тропа, проложенная рыбаками, упиралась в большое, многокилометровое озеро. Наша же цель была на полкилометра ближе.

Пропустить искомое место было невозможно: это было открытое пространство с километр в диаметре с левой стороны от тропы. В центре этого круга, но вдвое меньшее, лежало плоское озеро, окруженное таким же плоским и ровным, как асфальт, кольцом. Вот к этому озеру нам и нужно было пройти.

Кольцо было покрыто толстым, но довольно упругим слоем мха. По краю кольцо лежало на твердой почве, и идти было легко. Но затем кольцо под ногами стало покачиваться – чем ближе к озеру, тем больше. Тем не менее, боязнь провалиться не возникала – было ощущение высокой прочности плавающей дернины. И вот по этой дернине мы и двинулись к центру озера.

Феномен – редчайшее из ощущений – проявился резко. Шагах в пяти от края вдруг стало ясно, что никакой воды в озере нет! Да и самого озера тоже нет! А дернина, как тончайшее крыло самолета, висит в воздухе над… БЕЗДНОЙ, что по другую сторону Земного шара! И в той бездне было такое же голубое дно, и по этому бездонному дну плыли два маленьких облачка… Вот и всё. Но это надо было видеть, и ради этого стоило ехать к черту на кулички!

Вообще-то подобное ощущение я уже когда-то видел. …Мне было лет девять. С наступлением хорошей апрельской погоды в доме началась генеральная предлетняя уборка. И чтобы зеркало не мешало работе, отчим вынес его на улицу и положил на траве. И вот тогда-то я и увидел впервые это волшебство: под зеркалом и под тонкой пленкой почвы не было ничего! Повторить чудо не сложно – попробуйте!..

Незадолго до эмиграции мох сфагнум устроил мне трогательное прощание. Произошло это в весьма пикантных обстоятельствах. После осуждения за участие в издании (печатали на машинке) журнала «Поиски» я был помещен в Бутырскую тюрьму, в которой в ожидании кассационного суда я пробыл три месяца, с января по март. За три месяца пребывания в каменном мешке я основательно соскучился по любой зелени. Максимум, что мне перепадало, так это три головки вареного лука, которые до еды мне сплавляли мои сокамерники ввиду какой-то барской нелюбви к этому овощу – единственному витаминному продукту в застенке.

И вот как-то в прогулочном дворике (в четырех стенах четырехметровой высоты с сеткой вместо крыши и вертухаем на одном углу) в маленькой трещине в стене я увидел неистребимый символ свободы – клочок ярко-зеленого сфагнума. Ему для питания хватало московской городской пыли да испарения от дыхания зэков. Я, конечно, обалдел – это был знак скорого освобождения. Но, помня «не верь, не бойся, не проси!», я лишь улыбнулся...

***

Удивительно, это где-нибудь двадцатый мой рассказ о растениях, и практически каждый тянет на отдельную судьбу. И ведь все судьбы разные! А казалось бы, и всего-то: травка, деревце, ягода…

Не изменил мне мох и на чужбине. Во Франции уже на второй год мы отыскали два крошечных моховых болота с не известной французам ягодой – клюквой. Два раза по полведра – это, конечно, не два раза по пять мешков, но все-таки эта кислая ягода долго напоминала нам о свободе в несвободе – о болотах России, где можно было чувствовать себя не подвластным злу…

Другой раз оригинальная встреча со мхом произошла в Квебеке, когда при спуске по крутому склону сопки за мной по пятам образовывался ручей: это освобождалась вода от ходьбы по толстому – по колено – мху, наполовину залитому водой…

А вот как мох меня развеселил. Во влажных Ландах он растет с неимоверной быстротой, а потому является ЗЛОСТНЫМ (словечко-то!) сорняком газонов. И французы просто помешаны на истреблении мха. В продаже есть специальные грабли, чтобы собирать на газоне только мох. Есть зверский химикат от надоедливой напасти. Есть масса служб по уничтожению мха… Но есть во Франции и один ненормальный, который мох лелеет, – это я. Для меня мох пахнет Севером, а потому греет душу. Перед нашей спальней, глядящей на восток, есть трехметровая полоса – резервация мха. И здесь никто не имеет права его беспокоить...

В заключение хочу сказать два слова о молодом мхе, которым покрывается прошлогоднее кострище во влажном лесу. Это особая печать Лесовика на память о малахитовой мудрости древнейшего из растений…
___________________

На фото: Северный натюрморт.