Монашек

Даже среди бледных опрятно одетых богомольцев Киевской Лавры, составляющих всегда больше половины её посетителей, он выделялся особой скудостью одежды и облика.
Он – это молодой монашек, лет 25-ти.

Две человеческие струи, текущие от входа в Лавру к Дальним пещерам и обратно, представляют собой особую смесь нашей жизни – специальную колбу, куда поместили три несмешиваемые жидкости.

Для эксперимента, или ради какого иного дела, собрали в одно место: неприметных богомольцев, которых по глазам больше выхватишь, особо, когда вблизи святыни,- да и то, следует ещё исхитриться, - оставаясь сбоку, взглядом влезть между ним и иконостасом; туристов ротозеев отечественного разлива, посещающих Лавру в ряду киевских достопримечательностей и иностранцев, которых совсем не понять – какие они.

Здесь про иностранца самая главная игра – угадать «откуда».
И, угадав, сверить свои знания: вот дисциплина и порядок идёт – немцы; вот царь зверей – американец; а вот скромно, но гордо несёт себя англичанка.

И только удивишься бывает: два американца, увидав друг друга, с вечным американским вопросом «Were are you from» - «где есть ты из» - радостно льнут друг к другу и поют счастливо: "Нью-Йорк, Нью-Йорк…".

Оказывается, и у них там не все родные.
Из штата Мэн приезжают к нам проповедники баптистских церквей, из Майами добрые старики, из Нью-Йорка гулящая молодежь, а из Оклахомы, Лос-Анджелеса и Нью-Орлеана совсем не едут – чего уезжать из таких сказочных мест.

Молодой монашек знает куда идёт – видно не впервые.
Быстрым шагом, чуть бегло оглядев церкви и купола, разбросанные в относительном порядке по двору Лавры,- прямиком к выставке «100 православных икон» - цели моего приезда из аэропорта на Печерск между самолётами из Борисполя.

Значит нам по пути.
Лето. Август надёжно катит к финишу курортный сезон. Днём уже не жарко. А вечера сказочно прохладны светлым теплом. Но до вечера далеко и голубое небо вместе с золотом куполов Лавры дарит праздник ранней осени.

Монашек одет в серую грубой ткани рясу до пят, подпоясан широким чуть ли не солдатским ремнём – только пряжка не военная, из-под рясы видны тяжёлые кирзовые сапоги.
Очень худой, заросший многодневной щетиной - почти началом бородки.

Надолго забываю о нём – есть на что смотреть.
Центральный экспонат выставки – икона Николы Чудотворца 15-го века. Огромная. Рисовальщик, - уже видевший портреты итальянцев. Оттуда, оттуда – из Рима всё искусство шагнуло в мир, - в каждом озерке русской земли отражаясь в небо.

Есть Закарпатская Богоматерь 16 века. Богомаз здесь революционер. Взял и нарисовал Марию, как понимал её сам. Чёрноволосая, огромный кривоватый мясистый нос, толстые, почти африканские губы, крупные навыкате глаза и такое же некрасивое существо, только светловолосое, - не решился – на руках. Мария кто была? – иудейка. Вот он и нашёл где-то в округе то ли еврейку, то ли цыганку.

Засмотришься на это безобразие.

Но монашек застрял у другой иконы. Кто там изображён мне не видно. Монашек застыл как вкопанный, начал тянуться рукой к холсту. Медленно поднимает руку, делает шаг вперёд, служитель, наблюдавший только за ним – опытный – бросается с предупредительным возгласом. Одёрнул. Ясно же – нельзя здесь ничего трогать рукой. Много желающих поздороваться за руку со святыми.

Обойти все сто икон сложно, а запомнить невозможно. По верхам пробежался. Большие посмотрел те, на которых глаз остановился. Подошёл к столику, где продают фотографии. Есть шикарный альбом. Все 100 икон. Глянцевая бумага. Яркие краски. Альбом дорогой для альбома. Покупаю один, потом второй – подарю, думаю кому-нибудь – вечные проблемы с подарками. И по той же причине – третий.

Мимо пробегает монашек – он мечется по выставке от одной иконы к другой, как будто разговаривает с ними в только ему известной очерёдности. Селекторное совещание проводит.

Говорю продавщице: «Подарите парню альбом». И оставляю ей третий.

Отошёл. И пошёл на выход. А как проверить не обманет ли девчонка? Остался у выхода и жду. Монашек подошёл к столу, взял другой альбом, начал листать. Присел на лавку. Девчонка, вот умница, сделала паузу по Станиславскому и что-то сказала ему. На лице недоумение, оторопь. Девчонка кивнула на меня. Идёт. Подходит.

Скромно, очень достойно благодарит, глядя прямо в глаза. Встречаемся глазами – свой.

«Were are you from»

Рассказывает.
Живёт в монастыре на запад от Львова. Услышал про выставку. Братия снарядила смотреть. Собрали немного денег на дорогу. В Киеве третий день. Остановился у родственников одного из братии. Сегодня уезжать – всё посмотрел, что монахи сказали, да и деньги заканчиваются. Выпускник музыкального факультета семинарии – церковная музыка. Из верующей многодетной семьи. Отец служкой в местном храме всю жизнь. Мама – огород, хозяйство. Два года уже в монастыре. Не жалеет. Скоро в монастыре будет Интернет, хотя настоятель сильно возражает – будет отвлекать от служения. Всего около тридцати монахов проживает. Есть очень пожилые. Большинство никогда в Киеве не были, хотя есть один – в Новом Афоне побывал. «Большой, - говорит, - подарок привезу братьям. Скажите, как Вас зовут, чтобы знали мы за кого молиться».

Я о себе два слова сказал. Где живу. Где учился. Семья, дети. Где работаю. Правду.

Монах говорит на западноукраинском диалекте, я – на русском. Никаких проблем с пониманием нет.

Главный вопрос остаётся открытым. Но монаху он, вопрос, даже в голову не приходит.

- Не нужно за меня молиться – я атеист, в Бога не верю.

(Чистая провокация с моей стороны; повод начать разговор о главном. Правда, конечно, - не верю, но несвоевременная и не имеет это сейчас между нами никакого значения)

Удивление, недоумение, смущение – что тогда здесь делаете? почему книгу подарили? Но самое главное – как вообще можно такое о себе говорить? Разве есть такие люди, кто открыто так говорит? Нет, конечно, слышал он о таких, но встретить в Лавре?..

- А почему Вы не верите?

- Воспитание такое, образование такое, жизнь так сложилась.

- Но Вы же читаете, знаете о религии.

- Знаю, но меня интересует не Слово Божие, а те сигналы, знаки, которые Бог, если он есть, расставил не в книгах, а в непосредственно в мире.

- ?

- Понимаете, святые книги люди писали. И я человек. Вот тот, кто музыкальные ноты придумал, он же не писал святых книг, а Вы при помощи этих нот можете играть церковную музыку. А я изучаю другие ноты. Как идёт химическая реакция, например. Таблица Менделеева это тоже ноты, только другие, не музыкальные. Законы ядерной физики это тоже книга. Финансовый справочник это тоже книга. Кто-то должен работать на железной дороге, на металлургическом заводе, в банке. Вы на перекладных добирались в Киев. С Вас водители денег не брали. Но кто-то должен сделать так, чтобы эти машины ехали из Львова в Киев и обратно.

- Вы учёный наверное?

- Нет, это кот учёный. Знаете Пушкина? (Знает, но не читал). Я человек, инженер. Семью содержу, как умею.

Никаких не делаю скидок на разницу в языке, в возрасте, в образовании, в опыте.
Всё понимает, слушает. Взгляд очень осмысленный, не удивлённый. Смотрит не так, как смотрят на заблудшую овцу – человек говорит, книгу подарил – значит, его так Господь умудрил. Надо это Господу зачем-то. Все мы его дети и велик Господь.

Сомнений в свой правоте монашек не испытывает; изучает мир, людей. (Впрочем, как и я.)
Послали ему меня – значит надо так. Так тому и быть.

Двадцать минут поговорили, попрощались за руку, пожелали друг другу удачи, я – в аэропорт, он – на трассу. Книгу в целлофановом кульке как драгоценность понёс.

Целлофан – это полимер такой, продукт большой химии, результат высоких технологий, да и книга та, что повёз монашек в монастырь – ещё какой продукт инженерного дела.

А разницы нет.